Первый и Единственный - Дэн Абнетт

Сквозь вокс прорвался предсмертный крик Мозеля, тут же оборвавшийся.

Мчащийся перехватчик исчез в быстро расширявшемся, испепеляющем огненном шаре. Трое нападавших пролетели сквозь огненные завихрения.

- Они идут за нами! Их нужно остановить! – завопил ЛаХаин и сделал «Фаустом» круг, изматывая двигатели. – Сколько еще? – закричал он астропату.

- Сообщение получено… Теперь я… передаю… - на пределе сил прошептал астропат.

- Быстрее! У нас нет времени! – сказал ЛаХаин.

Сверкающий боевой корабль рванул вперед, его двигатели ревели и извергали синий жар. ЛаХаин радовался пению двигателей в своей крови. Он доводил корабль до пределов его возможностей. На дисплее зажглись янтарные аварийные символы. ЛаХаин медленно вжался в растрескавшуюся, древнюю кожу своего командного кресла.

В хвостовой турели сервитор-стрелок вращал сдвоенным автопушками, ища цель. Он не видел нападавших, только их отсутствие: мерцающую межзвездную темноту.

Орудие на турели ожило, стремительно атакуя алый кипящий поток сверхускоренного огня.

В кабине пронзительно запищали предупреждающие индикаторы. Враг совершил многократные попадания. Возле ЛаХаина штурман кричал о необходимости начинать маневр уклонения от столкновения. Бортинженер Манус что-то вопил об утечке находившихся под давлением впрыскивателей.

ЛаХаин оставался безмятежен.

- Все готово? – спокойно спросил он у астропата.

Опять повисла длинная пауза. Астропат слабо откинулся назад в своей люльке. На краю смерти, с разрушенным от травматического действия мозгом, он пробормотал:

- Готово.

ЛаХаин вывернул перехватчик в дикой петле и представил себя преследователем со множеством массивных фронтальных плазменных и носовых орудий. Он не мог обогнать или уничтожить их, но во имя Императора, перед тем, как его не станет, он заберет с собой по крайней мере одного.

Турель на передней части фюзеляжа за секунду выплюнула тысячу тяжелых болтерных снарядов. Плазменные пушки несли фосфоресцирующую смерть в пустоту. Одна из теней взорвалась ярко пылающим шаром, ее искореженный фюзеляж и корпус раскололись пополам, неся за собой горящую, раскаленную ударную волну воспламененного топлива.

ЛаХаим убил и второго также. Он вспорол ему брюхо, выбрасывая его герметически закрытые кишки в пустоту. Он взорвался подобно раздутому воздушному шару, крутившемуся под сильным внутренним воздействием, извергая свое содержимое в огненный хвост позади себя же.

Секунду спустя «Фауст» был в упор обстрелян дождем токсичных и коррозийных боеголовок, каждый из осколков металла походил на загрязненную иглу. Они взорвали голову астропата и, пробив корпус, изрешетили штурмана. Другой сразил бортинженера и разрушил блокировочное устройство реактора.

Спустя две миллисекунды, под действием давления, перехватчик класса «Фауст» разорвался подобно стеклянной бутылке. Сверхплотный взрыв вскипел из его ядра, испаряя корабль и ЛаХаима вместе с ним.

Корона от взрыва растянулась на восемьдесят километров, пока не исчезла в пелене туманности.

Глава 2

Воспоминание

Дарендара, двадцатью годами ранее

Зимний дворец находился в осаде. В лесах, на северном берегу заледеневшего озера, грохотали полевые орудия Имперской Гвардии. Вокруг кружил снег, и с каждым сотрясающим ударом его большие груды падали с веток деревьев. Латунные гильзы звенели, вылетая из затворов, и дымясь, падали в снег, который быстро превращался в лужи.

Над озером рушился дворец. Одно его крыло уже пылало, снаряды попадали в высокие стены, оставляя на них выбоины, или же летели в широкие арки крутых крыш позади них. Каждый взрыв заставлял подпрыгивать плитки и обломки балок, а также груды снега, похожие на заледеневший сахар. Некоторые выстрелы оказывались неудачными, разрывая ледяную корку озера и выбрасывая гейзеры холодной воды, грязи и острых осколков, похожих на битое стекло.

Комиссар-генерал Делан Октар, главный политический офицер Гирканских полков, стоял на своем полугусеничном вездеходе, разрисованном под зимний камуфляж, и смотрел на разрушение через полевой прибор наблюдения. Когда Командование Флота послало гирканцев подавить восстание на Дарендаре, он знал, что все этим и закончится. Кровавым, горьким концом. Сколько они давали Сепаратистам возможностей сдаться?

Слишком много, как сказал тот подонок, полковник Дравер, командовавший бронетанковыми бригадами поддержки Гирканской пехоты. Октар знал, что это именно Дравер с радостью сообщил об этом своему начальству, отправившему его сюда. Дравер был карьеристом с благородной родословной, настолько крепко ухватившим обеими руками лестницу служебного продвижения, что его ноги свободно избивали всех ниже своего ранга.

Октара это не заботило. Значение имела победа, а не слава. Он был комиссар-генералом, его авторитет уважали, и никто не сомневался относительно его лояльности Империуму, решительной приверженности первичным предписаниям или растущего накала речей бойцам. Но он верил в то, что война была простой вещью, где осторожность и сдержанность могли дать намного больше, и за меньшую цену. Он видел подобные изменения уже слишком много раз. Командные эшелоны в основном верили в теорию истощения, когда речь шла об Имперской Гвардии. Любой враг мог быть втоптан в землю, если на них бросить достаточно гвардейцев, для них они были бесконечным источником пушечного мяса, служившего только для этой цели.

Но Октар так не поступал. Он имел обученные гирканские офицерские кадры, которые также так не делали. Он приучил генерала Керневара и его штаб ценить каждого бойца, и знал большинство из шести тысяч гирканцев, многих даже по имени. Октар находился с ними с самого начала, с Первого Основания на высоких плато Гиркании, на ее обширных, изрытых бурями индустриальных пустынях из гранита и травы. Там основали шесть полков, шесть гордых полков, которые будут только первыми, и за которыми, как надеялся Октар, потянется длинная цепь гирканских солдат, которые от Основания к Основанию будут неизменно высоко нести имя своей планеты в почетном свитке Имперской Гвардии.

Они были храбрыми парнями. Он не растрачивал их впустую, и не позволит этого делать и офицерам. Он взглянул со своего полугусеничного вездехода на линию деревьев, где артиллерийские расчеты обслуживали свои грозные орудия. Гирканцы были сильной породой, подтянутыми и бледными, с практически бесцветными волосами, которые они предпочитали стричь коротко. Они носили темно-серую форму с бежевым снаряжением, и фуражки с короткими козырьками того же бледного оттенка. На этом холодном театре боевых действий, у них также были вязанные перчатки и длинные пальто. Тем не менее те, кто трудились у орудий, разделись до бежевых рубашек, их снаряжение свободно висело на поясе, когда они, согнувшись, несли снаряды и заряжали для стрельбы, посылая их в жару находившегося недалекого от них места боя. В этих снежных пустошах, где каждый выдох превращался в пар, казалось странным видеть людей, двигающихся среди орудийного дыма в тонких рубахах, разгоряченных, румяных и вспотевших.

Он знал их сильные и слабые стороны, точно знал, кого лучше всего послать в разведку, кого - стрелять из укрытия, проводить наступательную операцию, искать мины, обрезать линии связи, допрашивать заключенных. Он ценил каждого бойца за его боевые навыки. Он бы не тратил их впустую. Он и генерал Керневар использовали бы их, каждого по-своему, и они бы побеждали, побеждали и побеждали, вновь и вновь, в сотни раз больше, чем те, кто использует свои полки в качестве пушечного мяса на кровавой линии фронта.

Люди, подобные Драверу. Октар страшился мысли о том, что эта тварь могла натворить, если ему дадут командование в боевых действиях, подобных этому. Пускай маленький визгливый коротышка в своем накрахмаленном воротничке бежит к своему начальству. Пусть он выставляет себя посмешищем. Это было не его сражение, чтобы в нем побеждать.

Октар спрыгнул с кузова транспорта и передал свой аппарат наблюдения сержанту.

- Где Пацан? – спросил он своим мягким, проникающим тоном.

Сержант улыбнулся про себя, зная, что Пацан не очень хотел, чтобы его называли «Пацаном».

- Руководит батареями на возвышении, комиссар-генерал, - сказал он безупречным Низким Готиком, приправленным отрывистыми, гортанными интонациями гирканского акцента.

- Пришли его ко мне, - сказал Октар, потирая руки, чтобы ускорить кровообращение. – Я думаю, ему пришло время идти.

Сержант повернулся, чтобы уйти, а затем остановился.

- В смысле, идти в атаку, комиссар, или научиться чему-то новому?

Октар по-волчьи оскалился.

- Естественно и то, и другое.