Хладнокровный ублюдок, яростно рвущий аристократов - Геннадий Борчанинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это всё? — спросил я.
— Это всё, — подтвердил дворецкий и взглянул на часы. — У вас есть ещё два часа и сорок пять минут, чтобы покинуть дом. После этого я буду вынужден выпроводить вас, применив силу.
— Вещи свои я могу забрать? — спросил я.
— Вещи княжича Заславского принадлежат княжичу Заславскому, — ответил дворецкий. — Попытки вынести что-либо из дома будут расцениваться как кража.
Яснее ясного. Документы на чужое имя, шмотки, надетые на меня позавчера, и добрый метафорический пинок под сраку, вот что меня ждёт после двадцати лет жития в отчем доме.
Прощаться ни с кем я не стал. Я уже всё сказал, что хотел, да и как говорят, долгие проводы — лишние слёзы. Но в сад всё-таки вышел, решив напоследок прогуляться до белой беседки, моего места уединения. Садовники и прочая прислуга провожали меня взглядами, полными сочувствия, охранники, в спаррингах с которыми я провёл не одну сотню часов, украдкой кивали мне, признавая за своего. Что ж, теперь я такой же, как они, обычный человек. Не дышу огнём, не пуляю молниями и не пускаю ветры.
Я дошёл до беседки, в последний раз наслаждаясь тишиной ухоженного сада. Мрамор нагрелся на солнце, я коснулся резных перил, взглянул на фонтан в виде обнажённой каменной нимфы. Тяжело вздохнул.
Внизу, под лавочкой, к моему удивлению, обнаружилась небольшая сумка, и я вновь с теплотой подумал о матери. Это, кажется, для меня. Я расстегнул молнию, заглянул внутрь. Сверху лежало письмо, незапечатанное, и я первым делом взялся за него.
Писала мать, торопливым быстрым почерком.
«Ванечка! Если ты это читаешь, значит, отца переубедить не удалось. Хоть я и старалась изо всех сил. Здесь, в этой сумке, я собрала тебе кое-что с собой. Тайком от отца, а то ты его знаешь. Помни, не в даре счастье. Ты и без него нигде не пропадёшь. Если сможешь, держи меня в курсе, как ты там. Чем смогу — постараюсь помочь, хоть и отец запрещает. Люблю тебя, сынок.»
Да уж. Я быстро-быстро заморгал, сглотнул подкативший к горлу комок. Сложил письмо вчетверо, бережно убрал во внутренний карман. Затем присел на корточки и начал рыться в сумке.
Два комплекта белья, небольшой перекус, тонкая пачка денег, перевязанная резинкой для волос. Как раз на первое время. Завёрнутый в тряпочку пистолет, самый обычный мелкокалиберный «Бульдог», его я сунул в карман пиджака. На самом дне сумки покоился невзрачный серебряный кулон, в котором я не без труда узнал амулет из отцовской сокровищницы. Если я правильно помню описание из каталога, то это Подвеска Последнего Шанса. Едва ли не самая дорогая вещь из всех его побрякушек, способная вылечить смертельную рану. Но только один раз. Я сжал амулет в кулаке, чувствуя, как к горлу снова подкатывает комок. Такая забота для меня немного в новинку.
И тем больнее было осознавать, как влетит матери, когда пропажа обнаружится. Но как она всегда говорила, дают — бери, от таких подарков не отказываются. Чувствую, мне эта хреновина пригодится.
Подвеску я сунул обратно, на самое дно, подхватил сумку и побрёл прочь из сада, к выходу. Там меня уже ожидало такси. Отец вызвал его, чтобы я наверняка покинул территорию поместья, а не ошивался поблизости.
Я вышел через ажурные кованые ворота поместья, на створках которых красовались вензеля со стилизованной буквой «З», привратники в пышных ливреях заперли их за мной, снова кидая на меня эти сочувствующие взгляды. Не нужно мне никакое сочувствие, мне оно не поможет. Мне поможет только чудо.
— Сумку в багажник, — распорядился таксист.
Не лимузин и не спорткар из отцовского автопарка, но и не колымага за сто рублей, которой давно пора на разборку. Отец заказал комфортабельное такси, подороже, но не для меня. Для того, чтобы соседи видели его щедрость.
— Сумка поедет со мной, в салоне, — сказал я, усаживаясь на заднее сиденье и пристёгивая ремень безопасности.
Водила хмыкнул, но спорить не стал. Сел вперёд, завёл мотор и неторопливо поехал прочь от поместья Заславских.
— Куда вам приказано ехать? — спросил я.
— В город, — лаконично ответил таксист.
До которого ехать аккурат чуть меньше трёх часов. Как раз к прибытию я официально стану безродным.
— Хорошо, — сказал я. — Поезжайте.
Мягкая подвеска «Чайки» привычно убаюкивала меня на хорошем ровном асфальте. Музыку таксист не включал, ехал молча, и размеренное шуршание шин действовало на меня как снотворное.
Разбудил меня только писк мобильника, когда мы подъезжали к Тюмени. Пришло уведомление, что сим-карта деактивирована в связи со смертью владельца. Мой телефон превратился в дорогой кирпич. Больше никаких сообщений не было, но одного этого хватило, чтобы понять — я больше не принадлежу к роду Заславских. Теперь я сам по себе.
Я задумчиво глядел в окно автомобиля, за которым мелькали сосны, редкие повороты на песчаные грунтовки и билборды, призывающие беречь лес от пожара. Зелёные маги хоть и следили за вверенной им территорией, всё равно не могли полностью избежать стихийных бедствий.
Затылок изнутри поскребло резкое ощущение опасности.
— Стой! — приказал я. — Останови машину!
— Не велено, до Тюмени… — возразил таксист, оборачиваясь ко мне.
Его слова оборвались вместе с его жизнью. За очередным изгибом трассы вдруг обнаружилась засада, засека из якобы поваленных деревьев, и таксист на полной скорости врезался прямиком в неё, вылетая через лобовое стекло, как изломанная кукла. Скрежет металла, резкий удар, звон разбитого стекла. Меня тряхнуло, но ремень удержал моё тело на месте, а подголовник смягчил удар. Будь здесь заглушка вместо ремня безопасности, как у таксиста, вылетел бы вслед за ним, как пушечное ядро.
Меня зажало водительским сиденьем, ладно хоть ноги не переломало. Надо срочно выбираться. Я отстегнул ремень, спасший мне жизнь, попробовал оттолкнуть сиденье вперёд, вытаскивая из-под него ноги. В воздухе разлился густой запах бензина. «Чайка», к моему удивлению, продолжала молотить двигателем, и это значило, что такси в любой момент может загореться. Я начал выбираться ещё активнее, стиснув зубы и обдирая кожу на ногах о твёрдый пластик салона.
Кто бы это ни был, но засаду устроили именно на меня, не считаясь с сопутствующими жертвами. И это было странно, учитывая то, что юридически княжич Заславский был мёртв. Все оскорбления смыты, все долги прощены. Начал с чистого листа.
