Представьте 6 девочек - Лора Томпсон

Девочки Митфорд росли в пору глубоких и – что, пожалуй, важнее – драматических перемен. Дебют Нэнси в обществе состоялся 28 ноября 1922 года на балу в Астхолле. Светская хроника “Таймс” высказывалась о нем с формальной церемонностью, все еще соблюдавшейся по отношению к высшим классам (“Среди тех, кто приглашал гостей к танцам, была графиня Батхерст…”), словно Эдвардианская эра не завершилась. Танцы для самой младшей дочери, Деборы, организовали в семейном особняке в Лондоне 22 марта 1938 года. За десять дней до того произошел аншлюс, аннексия Австрии нацистской Германией.

За шестнадцать лет между этими двумя дебютами политические конфликты дошли до крайнего ожесточения. С двух сторон мировой шахматной доски неуклюжими глыбами высились коммунизм и фашизм. Демократия на их фоне казалась существом ничтожным и слабым, жалко блеющим об умеренности – после мировой войны и русской революции, на фоне Великой депрессии и массовой безработицы. Англия, в отличие от Италии, Испании и Германии, не искала прибежища в диктатуре, но и здесь многие мечтали об определенности и тешили себя иллюзиями, броскими лозунгами. В 1920 году была основана Коммунистическая партия Великобритании, а через три года – с неумолимой логикой – фашистская партия, поначалу малочисленная.

Быстро сменявшие друг друга недолговечные кабинеты министров пытались справиться с непрекращающимся экономическим кризисом и отвратить угрозу нестабильности. Очень серьезно относились к “письму Зиновьева” (1924 года), якобы инструкции главы Коммунистического интернационала, о переходе к классовой войне. Хотя происхождение этого документа сомнительно, большевики действительно раскачивали ситуацию в стране, а у пролетариата и так имелись достаточные причины для недовольства. Ужасающе высокой была безработица. За пару недель до дебюта Нэнси по стране прошел первый из общенациональных “голодных походов”. В 1926 году состоялась всеобщая стачка, а в 1936-м – “поход из Ярроу”. В 1929 году первый в истории страны премьер-министр от лейбористов Рэмси Макдональд поручил молодому и энергичному члену парламента сэру Освальду Мосли разобраться с безработицей, но Мосли пошел своим путем, когда его радикальные (хотя и довольно популярные) идеи были отвергнуты. В 1931 году он сформировал Новую партию, через год переименованную в Британский союз фашистов.

В Германии, где к 1933 году насчитывалось 7 миллионов безработных, нищета достигла предела, а послевоенные обиды накапливались, взрыв казался неизбежным. Предстоял жесткий выбор: либо коммунисты, либо нацисты. Заняв должность канцлера, Гитлер объявил войну марксизму и уже этим приобрел себе немало приверженцев в некоторых британских кругах, как прежде Муссолини, пришедший к власти в 1922 году. Иные английские аристократы вполне откровенно выражали желание сблизиться с Гитлером. В 1936-м на обеде, устроенном Англо-Германским обществом дружбы в честь посла фон Риббентропа, присутствовали среди прочих герцог Веллингтон, лорд Лондондерри и лорд Ридсдейл с супругой. В том же году лорд Ридсдейл выступил с палате пэров с хвалебной речью в честь Гитлера и бранил прессу за “грубейшие преувеличения в таких вопросах, как обращение нацистов с евреями”. Главную мысль он сформулировал в одной фразе: “Что бы мы ни имели возразить по поводу конкретных моментов его правления, очевидно, что герр Гитлер спас Германию от красной угрозы”.

Такова была позиция аристократа, но ее в той или иной мере разделяли многие рядовые британцы, чей ужас перед коммунизмом мы едва ли способны теперь постичь в полной мере. С другой стороны, для значительной части интеллигенции – тех самых людей, которых Сталин методично истреблял, – коммунизм оставался идеалом и светлой мечтой, а также последним оплотом в борьбе с фашизмом. Сам факт, что эти яростно противоборствующие идеологии в основе своей до странности схожи, многие – и в том числе Нэнси и Дебора Митфорд – ясно осознавали, но такого рода ясность и здравый смысл были в 1930-е годы не ко времени. Требовалось иное – политическая жестикуляция, бескомпромиссная присяга на верность тому или другому, решения, проистекающие из жесткой теории без учета зыбких реалий человеческой природы. Молодые люди всегда откликались на боевой клич экстремизма, не устояли и Диана, Джессика, Юнити.

И все же их поведение нельзя назвать заурядным. Опять-таки значимость их поступков поблекла из-за того, что все о них слишком хорошо известно, однако вдумайтесь: да, в ту пору многие другие юные светские создания флиртовали с тем или иным сортом экстремизма, к примеру, их кузину Климентину Митфорд ненадолго ослепил блеск лакированных сапог, но в том-то и особенность сестер Митфорд, что они не флиртовали, они были до конца верны своим убеждениям. И в 1952 году Дебора писала о Джессике: “Ее окаянное дело въелось ей в душу, и она никогда не могла отречься”. Попробуйте вообразить нечто подобное сегодня. Девятнадцатилетняя Джессика Митфорд уходит жить с исламским фундаменталистом? Вряд ли. Девушка из высшего класса может какое-то время увлеченно играть в “активистку”, то есть размахивать плакатом против добычи сланцевого угля в Сассексе (где проживают ее родители) или переспать с симпатичным борцом против капитализма (который учился в одной школе с ее братом). Правда, юноша, ради которого Джессика ушла из дома, Эсмонд Ромилли, был дальним родственником Митфордов и учился в Веллингтоне. Как писала Нэнси, изображая схожую ситуацию в романе, “она была ему представлена и знала его фамилию”. И все же когда в 1937 году Джессика исчезла – якобы уехала в Дьепп к друзьям, но так там и не появилась, – мир ее родителей рухнул. Две недели они не знали, жива она или мертва, сутки напролет просиживали у телефона, ожидая неведомо чего. Лорд Ридсдейл больше не виделся с дочерью с того дня, как проводил ее на вокзал Виктория. Получив наконец известие о ней, он якобы заявил: “Хуже, чем я опасался, – вышла замуж за Эсмонда Ромилли”, но, даже если он произнес вслух такие слова, едва ли говорил искренне. Родители Джессики так и не оправились от этого удара, от бездумной и жестокой решимости, с какой она отреклась от прежней своей жизни (впереди их ждали более тяжелые испытания). “Я чуть с ума не сошла, когда казалось, что ты исчезла насовсем”, – писала дочери леди Ридсдейл, а Дебора утверждала: “Это самое страшное, что со мной случилось в жизни”. Сорок лет спустя Джессика написала Деборе: она, мол, “оч. удивлена”, что своим бегством причинила ей такое огорчение. Однако в интонациях письма чувствуется попытка оправдаться – не слишком убедительная, ибо, похоже, в 1937 году Джессике было наплевать, кого и насколько сильно она ранила. Столь притягателен был экстремизм, воплощенный в мужчине. Только из-за такого мужчины она могла сбежать. Только из-за экстремизма она могла сразу и полностью отказаться от всего, что было дорого.

Обычно за идеологические крайности хватаются разочарованные мужчины. Бывает, конечно, и с девушками, но при чем тут сестры Митфорд? Стильные, благополучные, представленные ко двору, только и знавшие, что скакать следом за гончими да танцевать в лучших домах Лондона. О юных мятежниках часто говорят, дескать, им-то терять нечего, – и это не всегда справедливо, но уж кому было что терять, так это сестрам Митфорд. Бунтарство лишало их всего – их, нежнокожих отпрысков привилегированного класса. И они были достаточно умны, чтобы это понимать, ведь ум Джессики был острее бритвы, а Диана для отдыха читала Гете (на свадьбу доктор Геббельс подарил ей полное собрание сочинений в розовой телячьей коже). Джессика была к тому же красива, жизнерадостна и, по единодушным отзывам, обаятельна, а Диана, красотой равная богине, вела жизнь точно из приторного романа: особняк в Белгравии, обожающий муж, двое маленьких сыновей. Странной среди них, согласно позднейшему признанию Деборы, считалась только Юнити, но и она была красива, умна, и хотя некоторые ее эксцентрические выходки подчас пугали, Юнити тоже покоряла сердца.

Разумеется, сыграла свою роль и молодая глупость. “Фюрер дважды впадал в ярость… это было дивно”, – можем мы прочесть в письмах Юнити. Порой складывается впечатление, что Гитлер – это Мик Джаггер образца 1966 года, а она – его юная обожательница. Но одной лишь наивностью всего не объяснишь. Что-то в натуре этих молодых женщин откликалось на темную суть времени. Под солнечной бурливостью Митфордов текла более угрюмая и упорная струя. Здесь присутствовал и выраженный сексуальный инстинкт – желание принять, впустить в себя нечто агрессивное и непреклонное, и хотя это желание направлялось на конкретных мужчин, в нем была, безусловно, и мистическая сторона – экстремизм апеллирует к древнему, неукрощенному цивилизацией “я”.

О том, как и почему сестры выбрали каждая свой путь, мы подробнее поговорим чуть позже. Исходным пунктом стала глубокая и сложная страсть Дианы к сэру Освальду Мосли, хотя несомненное влияние на Диану оказали интеллектуальные “протевтонские” симпатии ее родичей. В контексте времени и семейного расклада поведение сестер Митфорд выглядит более понятным, но отвага – немыслимой. “Что за жизнь мы ведем”, – писала Нэнси в 1940 году матери, изумляясь, но, как всегда, сдержанно.