Крокодиленок - Юрий Сотник

Стоя у доски, мы - немые рыбы.

Кто мы?

О т в е т: Артамонов, Ложечкин, Тараскин, Бодров".

И в то самое время, как десятки ребят хохотали надо мной, десятки других мальчишек вытаскивали из пионерской комнаты Кирку с Валерием и кричали:

- Качать редакторов!

Я прямо зубами заскрежетал, глядя, как художник и редактор взлетают чуть ли не до самого потолка. А тут еще Мишка Артамонов подошел ко мне и, мрачно усмехаясь, сказал:

- Ловко твой дружок на тебе почести зарабатывает!

- Он такой же друг, как ты папа римский! - отрезал я.

Мишка помолчал и процедил сквозь зубы:

- Пусть теперь выйдет на улицу! Я ему покажу сороку да рыбу!

Довольно! С завтрашнего дня не скажу ни слова во время уроков.

18 ф е в р а л я.

Настроение паршивое.

На русском и на физике получил замечания за болтовню. Получил также двойку по алгебре: не знал формул сокращенного умножения.

Сережка Бодров тоже получил двойку. Это у него уже третья. Первые две - по русскому и химии. Он только и делает, что играет во дворе в хоккей.

Ваня Прибылов предложил мне сменять общую тетрадь на его перочинный нож. Сменял.

19 ф е в р а л я.

Теперь я окончательно понял, какая свинья этот Замятин. Он не придумал ничего умнее, как снова протащить меня, на этот раз за алгебру!

Артамонов тоже попал в "Крокодиленок". Он способный, но учится как-то по-чудному: получит пятерку по русскому - заработает двойку по геометрии; подтянется по геометрии - схватит двойку по биологии.

Третьим пострадал Кузя Тараскин: ходит немытый и нечесаный.

Нам теперь прямо хоть в школу не являйся! Только и слышим:

- Как поживает Сорока?

- Богатырь, много врагов победил?

А Замятин с Валеркой стали настоящими знаменитостями. Стоит им показаться в раздевалке, на лестнице, в коридоре - отовсюду несутся возгласы:

- Привет редакторам "Крокодиленка"!

- Здравствуйте, мастера сатиры! Когда следующий номер выйдет?

Артамонов мечтает, как бы поймать редактора на улице, но это ему не удается: Кирилл с Валеркой живут в одном переулке и всегда ходят вместе. Жаль!

20 ф е в р а л я.

Ничего интересного.

Получил замечание за болтовню от "англичанки": поспорил с Сережкой Бодровым, который сидит впереди меня. Уж очень он хвастается своим хоккеем!

Огурцов получил четверку по истории, и его теперь не зовут "доктором исторических наук".

21 ф е в р а л я.

Опять "Крокодиленок", и снова там я, Бодров и Артамонов. Мы с Бодровым - за болтовню, а Мишка - за геометрию.

Я хоть и не разговариваю с Кириллом, но сегодня подошел к нему и сказал:

- Послушай, у тебя совесть, в конце концов, есть? Что ты все на одних и тех же выезжаешь?

- А что мне делать, если другого материала нет? - ответил редактор. И, во-вторых, сатирическая газета издается для искоренения недостатков. Если какой-нибудь недостаток не искореняется, значит, нужно бить в одну точку. Газета должна быть действенной. Понимаешь?

Но мы этого дела так не оставили. Мы с Бодровым и Артамоновым пошли к вожатому Игорю и сказали ему, что это безобразие. Больше половины ребят совсем не попало в "Крокодиленок", остальные хотя и попадают, но очень редко, а мы трое словно приклеены к этой газете.

Игорь ответил очень коротко:

- Заметки справедливые? Справедливые. Сами виноваты, что над вами смеются.

22 ф е в р а л я.

Вот что случилось на уроке физики.

Иван Денисович расхаживал перед классной доской, объясняя нам принцип действия гидравлического пресса. Вдруг он остановился и пристально взглянул из-под очков на Кирку с Валеркой. Посмотрел на них и я. Художник рисовал карикатуру, а редактор, хмуря брови, грыз кончик ручки: перед ним лежал тетрадочный листок с недописанными стихами.

Учитель подошел к столу:

- Итак, повторяю: если на большом поршне мы имеем проигрыш в расстоянии, то зато во столько же раз выигрываем... Пеликанов, в чем мы выигрываем?

Валерка вскочил и покраснел как рак.

- Стало быть, в чем мы выигрываем? - повторил Иван Денисович.

- В воде! - брякнул художник.

Все, конечно, расхохотались.

- Садитесь, Пеликанов!.. В чем же мы выигрываем, Замятин?

- В объеме? - пробормотал Кирка.

- Садитесь, Замятин!.. Выигрываем в силе, - сказал учитель, отметив что-то в журнале.

После уроков Артамонов, Бодров и я постучались в дверь пионерской комнаты. Все мы были в очень веселом настроении, все подталкивали друг друга локтями и перемигивались между собой.

Кирилл открыл нам и переглянулся с художником, который стоял посреди комнаты, держа в одной руке стакан с водой, а в другой - кисточку. Я спросил очень вежливым тоном:

- Извините, мы не помешали?

- Входите, - сказал редактор.

Мы все трое вошли в комнату.

- Тут у нас одна заметочка есть, - снова очень вежливо сказал я и протянул редактору листок.

Тот взял заметку, подошел к Валерию, и они вместе начали читать. Мы стояли тихо-тихо. Только Мишка один раз фыркнул в кулак.

Редактор сложил заметку и спокойно сунул ее в карман.

- Что ж, мы это предвидели, - сказал он.

- Очень приятно, что предвидели, - ответил я. - Теперь позвольте узнать: наша заметка пойдет?

Кирилл посмотрел на меня в упор и отчеканил:

- Не пойдет.

- Ловко! - сказал Артамонов. - Это почему же?

- Неостроумно. У нас на эту тему получше материал. Хотя это и редакционная тайна, но, если желаете, можете посмотреть.

Мы подошли к столу, на котором лежала незаконченная газета.

Там был изображен крокодиленок, держащий за шиворот двух мальчишек: одного - круглого, как шар, другого - длинного, с оранжевыми волосами. Сама же заметка была написана так:

"К р о к о д и л е н о к. Чем вы занимались эти дни, такие-сякие?

З а м я т и н и П е л и к а н о в. Двоечников в стенгазете высмеивали.

К р о к о д и л е н о к. А что вчера натворили?

З а м я т и н и П е л и к а н о в. Двойки по физике получили".

Внизу была приписка:

"О т р е д а к ц и и: Редакция считает данную критику справедливой и обязуется срочно ликвидировать двойки. Начиная с этого номера, "Крокодиленок" будет выходить не через день, а дважды в неделю".

- Скушали? - спросил Валерка.

Мы промямлили что-то невразумительное и убрались восвояси.

Решил во что бы то ни стало избавиться завтра от двойки по алгебре: формулы сокращенного умножения запишу на гранях карандаша. Представляете себе, что за адская работа мне предстоит? Выцарапывать иголкой буквы и цифры величиной с булавочную головку!

23 ф е в р а л я.

До сих пор не могу успокоиться, столько было сегодня переживаний.

Во-первых, Киркина заметка про самого себя только увеличила славу "Крокодиленка". Ребята кричали:

- Вот это газета! Вот это действительно невзирая на лица!

Во-вторых, я с помощью карандаша благополучно получил тройку по алгебре.

В-третьих, у Валерки разболелся зуб, он ушел к врачу с последнего урока, и Кирилл остался без телохранителя.

Я уже спустился в раздевалку, но тут вспомнил, что оставил в классе тот самый карандаш. Пришлось возвращаться.

В пустом коридоре третьего этажа я увидел Артамонова, который расхаживал возле двери пионерской комнаты и угрюмо поглядывал на нее. Меня он не заметил, потому что я стоял на площадке лестницы, за углом. Я сразу забыл про карандаш. Я понял, чем это пахнет.

Дверь пионерской комнаты открылась, и оттуда вышел редактор. Конечно, ему стало очень не по себе, когда он увидел Артамонова. Но он сделал равнодушное лицо и неторопливо направился к лестнице.

Артамонов тоже сделал равнодушное лицо и пошел следом. Я притаился между стеной и створкой двери, а когда редактор с Михаилом прошли, стал красться за ними.

В раздевалке Замятин очень долго натягивал шубу, поправлял калоши и старался делать вид, что не замечает Артамонова, а тот, уже одетый, поглядывал в зеркало и напевал:

- "Жил-был у бабушки серенький козлик..."

Наконец они ушли, все с теми же равнодушными лицами.

Через полминуты я, уже одетый, выскочил на улицу.

Переулок, в котором находилась школа, был тихий, почти безлюдный. Вдоль тротуаров тянулись кучи снега, похожие на горные хребты.

Кирилл с Михаилом шагали неторопливо, словно прогуливаясь: впереди редактор, в черной шубе и шапке с ушами, сзади - Артамонов, в валенках, меховой куртке и кубанке, сдвинутой набекрень.

Метрах в пятидесяти от школы Кирилл вдруг остановился и обернулся.

- Бить собираешься, а? - сказал он вызывающим тоном.

Артамонов что-то ответил, но я не расслышал.

- Ну на, бей! Все равно ты меня этим не сломишь... Ну, что ж ты не бьешь? Бей!

Артамонов бить редактора не стал. Он сгреб его и поставил головой в снег.

И тут... тут я понял, что должен делать. Сейчас Кирилл узнает, что такое настоящая дружба! Сейчас он поймет, над каким человеком издевался он в своей газете!

Я подбежал к Михаилу и остановился перед ним, быстро-быстро приговаривая: