Визит к королеве - Диана Дуэйн

Откуда-то издали донеслось тихое пыхтение: маленький сине-красный поезд из трех вагонов приближался к платформе. Пейтел прижал пакет к груди — хватит с него этих проклятых врезающихся в ладони ручек, — и с радостью подумал, что скоро избавится от ненавистной ноши. Его объявлением о продаже книги на страничке в Интернете заинтересовалась ученица ювелира, которая сочла, что сведения по металлургии стоят тех двадцати фунтов, которые просил Пейтел. Тот, со своей стороны, был рад избавиться от разочаровавшей его книги: он в свое время купил ее ради математического и статистического разделов, но через месяц после начала второго семестра обнаружил, что нужных ему тем они не содержат. С тех пор единственное применение, которое находила книга, заключалось в том, что мать Пейтела засушивала в ней цветы.

Поезд остановился у платформы и загудел; двери распахнулись. Из вагонов хлынул поток людей с портфелями и папками для бумаг. Тут и там из-под пальто и курток выглядывали белые халаты — поблизости находилась клиника, где проходили практику студенты-медики. Пейтел сел в последний вагон, от которого было бы ближе всего к выходу на его станции, и выбрал место в неиспользуемой кабине водителя: поезда управлялись теперь компьютерами, установленными где-то в комплексе Канари-Уорф. Нововведение сделало свободным сиденье перед широким окном, откуда пассажир-счастливчик мог любоваться во время поездки прекрасным видом.

Впрочем, Пейтел видел все это сто раз, а потому не обращал внимания на пейзаж, пока поезд по широкой дуге не стал пересекать реку вблизи Саут-Куай. Даже несмотря на то, что Пейтел кое-что знал об истории этого района, ему трудно было представить себе окрестности, теперь заполненные строительной техникой, такими, какими они были несколько десятилетий назад: со стоящими у причалов кораблями, с воздухом, черным от дыма сотен труб, с кранами, разгружающими товары со всех концов света. Для самого большого в мире торгового флота рукава Темзы были тогда превращены в удобные гавани; впрочем, все это давно исчезло, как только Британия перестала быть империей и царицей морей. После войны весь этот район, почти полностью разбомбленный, пришел в полный упадок. Те немногие строения, которые сохранились, постепенно разваливались от старости или человеческого небрежения. Теперь здесь снова начинала бурлить жизнь: на прибрежных участках, где когда-то были пристани для торговых кораблей, как грибы вырастали конторские здания. Только названия улиц и станций железнодорожной ветки Докландс сохраняли воспоминания о связанном с мореплаванием прошлом. Некоторые из старых погрузочных кранов все еще стояли на своих местах, однако склады за ними были перестроены в дорогие жилые апартаменты. Изящные черные бакланы ловили рыбу, ныряя с набережной, сохранившей название Причала Цапли, хотя причалов здесь давно уже не было. На их месте строилось все больше жилых домов и офисов, роскошных отелей и ресторанов, смотревшихся в воду, которая сделалась заметно чище — не то что в недавнем прошлом, когда нефть на поверхности чуть ли не вспыхивала, если уронить в реку спичку.

На станции Чедвелл Пейтел сошел с поезда, чтобы сделать пересадку на другую ветку, идущую до Тауэр-Гейтвей. Поезда пришлось ждать несколько минут. Станцию окружали четырех-пятиэтажные кирпичные дома, выглядевшие усталыми, измученными многолетними капризами погоды. Кое-где среди них высились десятиэтажные муниципальные жилые дома из разноцветного бетона, которые, несмотря на свою новизну, казались такими же усталыми. Район больше не был трущобным, хотя отец Пейтела никогда не уставал твердить жене и сыну, как им повезло, что оказалось по карману жить в лучшем месте. Он, конечно, был прав, но в результате Пейтелу, чтобы добраться до университета, каждый день приходилось три четверти часа ехать на поезде вместо пятнадцати минут пешком.

Впрочем, сейчас это было не важно: Пейтел радовался уже тому, что нести проклятую книгу ему пришлось совсем недолго. Поезд в сторону Тауэр-Гейтвей прогрохотал по рельсам, остановился и открыл двери. Он был набит битком, и Пейтелу пришлось, втиснувшись внутрь, поставить пакет на пол между ног — иначе книга могла на кого-нибудь упасть и вызвать вполне обоснованный иск по поводу причинения тяжких телесных повреждений.

Миновав несколько кварталов, поезд остановился, и Пейтел со своей ношей вышел на платформу и по эскалатору поднялся в похожий на стеклянную трубу переход над главной линией железной дороги. Спустившись с другой стороны, он вышел на широкую заасфальтированную площадку, из которой торчало несколько скрепленных раствором необработанных камней — памятник тех времен, когда Сити представлял собой весь Лондон и его тесные кварталы окружала собственная крепостная стена. Другое обнесенное стенами строение на том же берегу Темзы сохранилось гораздо лучше…

Спускаясь в подземный переход под Минорис-стрит, по которой сплошным потоком неслись машины, Пейтел бросил взгляд на башню Тауэра; ее зубчатый силуэт ясно выделялся на фоне облаков. Порыв восточного ветра с Темзы повернул один из железных флюгеров, укрепленных на остроконечных башенках по всей внешней стене Тауэра.

Погода портится, — подумал Пейтел, направляясь к станции метро, — может пойти дождь. Хорошо бы он уже прекратился к тому времени, когда я снова выйду на поверхность.

Пейтел двинулся по подземному переходу. Дыхание его стало тяжелым.

Уж не теряю ли я форму? Никак не могу дождаться момента, когда избавлюсь от этого груза. — Миновав еще несколько каменных островков — остатков городской стены Сити, — он вошел на станцию метро «Тауэр-Хилл».

Сунув билет в автомат, Пейтел дождался, пока машина снова его выплюнет. Отсюда начиналась последняя часть его поездки — на метро до Монумента. Там в кофейне на углу Истчип и Грэйсчерч-стрит он встретится с Сашей и наконец-то сбудет книгу с рук.

И с плеч, и со спины, но главным образом, конечно, с рук, — подумал Пейтел, спускаясь по лестнице и стараясь держаться у перил, чтобы на него не натыкались торопящиеся пассажиры. Указатель впереди гласил: «Платформы 2 и 3. Западная и кольцевая линии».

Пейтел двинулся туда, куда указывала стрелка, с гримасой снова перехватив пакет из левой руки в правую, и свернул налево, к платформе Западной линии…

Темно. Почему вдруг стало так темно?

Отключили электричество, — подумал Пейтел. — Но ведь вестибюль должен быть освещен… — Он обернулся, и…

Первое, что обрушилось на него, был запах.

Боже мой, что же это? Канализацию, что ли, прорвало?