Метафизика власти - Александр Рубцов

Главный вопрос уже сейчас вовсе из другого измерения и вызывающе резок: а, собственно, по какому праву здесь вообще правят? Не именно эти, но и все, кто был до них и придет после. Только кажется, будто здесь все известно и понятно, что менять. Если «государство» так регулярно и легко делают средством перехвата личной власти, общих ресурсов, чужих судеб и жизней, значит, мало этот инструмент по-разному затачивать и передавать из рук в руки, даже если эти руки с каждым разом все чище, головы горячее, а сердца как лед.

Более того, здесь мало и затертых сентенций про то, что надо менять «не фигурантов, а систему». Речь уже не о качестве легальности, но о самой природе легитимного.

Это тоже «вертикаль» – признания и захвата, но не организационная, а сущностная. Обнаружив, что вождь не вечен и что у Путина тоже есть спина, не защищенная от травм и друзей, народ озадачился будущим: как из этого загона не просто выйти, но так, чтобы более не возвращаться туда же, откуда только что с дикими мучениями выбирались. Люди открыли сундук власти, увидели в нем привычные политические вещи и собрались их перетряхнуть: что-то выбросить, заменить, подлатать и пересыпать порошком от деспотов. Но стоит задуматься о том, почему все прошлые ревизии этого барахла и освежающие процедуры до сих пор не дали надежных, устойчивых результатов, как тут же открывается еще один слой, а там второе дно, под ним еще одно, такое же ложное… Когда же рядом шкаф с книгами по философии политики и государства, этот сундук и вовсе превращается в бездонный колодец, только сверху прикрытый realpolitik, но в глубине скрывающий микрофизику власти и ее метафизику. Там сплошь нерешенные и даже непоставленные вопросы, а значит, и место ненайденных и потерянных ответов, необходимых для выхода из тупика, но у поверхности не встречающихся.

Заглядывать в этот колодец опасно: он засасывает с дикой скоростью и силой, как нора Алисы. За последнее время Россия успела в разных долях и акцентах испытать почти все известные обоснования отношений господства и подчинения – трансцендентальные и сакральные, идеологические и социально-психологические, рационально-прагматические, операционально-технологические и даже банально силовые. Мы, будто в съемке рапидом, упаковали в эту четверть века едва ли не всю мировую историю оправдания политики и почти полный комплект теорий власти с соответствующими им моделями отношений и конструкциями правления. Снимем иллюзию, будто все это время тип властвования был у нас хотя бы примерно один.

Если контурно обрисовать эту стремительную эпопею смены типов легитимации, выйдет нечто пестрое и мечущееся.

Сейчас власть отчаянно осваивает последнее прибежище – сближение с церковью. Больше деваться некуда. В политический и юридический оборот всерьез вводят понятие «покушение на святое». Кого именно от покушений на кощунство здесь будут прикрывать, показала расправа после эпизода в ХХС. Стране на ощупь навязывают «суррогатного монарха».

Курс на создание политической религии сменил куда более приземленную форму легитимации личной власти – подавляющий тефлоновый рейтинг. Сдвиг от ЦИК к РПЦ наметился с началом падения популярности, после издевательской рокировки и грубого фальсификата на выборах. До этого прощали все – и прятаться за иконостас не было нужды. Переоценить значение этого перелома невозможно.

Падение рейтингов и накал протеста поставили крест на «полицейском государстве общего блага». Тотального изничтожения политики полицией (у нас – просто в ходе полицейской операции) не произошло, а с «общим благом» все еще хуже. Оппозиция «друг/враг», которую Карл Шмитт завещал как основу политического, не рассасывается, а наоборот. Хотя мотив «лояльность за порядок и хлеб» все еще сохраняет инерцию.

Тут же мы наблюдали опыт оправдания власти с ее «правом» на цинизм, коварство, обман и насилие через мифологию Особого Знания про государственный интерес (макиавеллианское ragion di Stato). Перед сдачей президентского кресла на временное хранение случился взрыв активности в сфере стратегического планирования. Сейчас и эта модель не работает: как показало послание, основные стратегические идеи без смешного надрыва непроизносимы, а на последней пресс-конференции эпическое полотно «знает все» и вовсе рассыпалось – больше этого формата не будет.

В высшую политику Путина втолкнули через личную популярность, нагнетавшуюся прежде всего фоном, который создал Ельцин: от противного (Путин как не-Ельцин). Сам кандидат на тот момент был типичный who is, но уже была атмосфера ожидания чего-то дееспособного. И хотя все держалось на антихаризме позднего Ельцина, в начале славных дел сыграла именно харизматическая доминация. Две остальные схемы Макса Вебера не работали: рациональная вера в законность порядка была слишком условной, а опоры на традицию не было вовсе. Теперь и остатки харизмы тают на глазах.

Миф о «лихих 90-х» питает еще одну идеологему: якобы Путин обуздал Гоббса в России, прекратив «войну всех против всех» в стране, ухитрившейся в новейшей истории впасть в «естественное» (догосударственное) состояние. Но Путин победил не войну, а своих врагов в ней. И сейчас нагнетает новый всплеск политического милитаризма: война (еще холодная, но уже гражданская) развязана именно властью, легитимация которой как миротворца все более абсурдна. Этот Левиафан уже точно с мордой крокодила.

Решающее событие страна пережила в самом начале 90-х: она прошла точку небытия и момент учреждения новой государственности, даже с отцом-основателем, патриархом семейства. Это могло бы стать основой новой легитимности, если бы с Конституцией не обращались, как сейчас.

Кроме того, известно, что такие учредительные акты не проходят без идеологии как светской религии – если не питать иллюзий по поводу деидеологизации и понимать, что антикоммунизм и критика засилья идеологии сами идеологичны. Но и эта «опора» грохнулась тогда буквально за пару лет, а новой национальной идеей Старая площадь без толку бредит до сих пор.

Таковы контуры проблемы. Далее в серии «Метафизика власти» мы рассмотрим эти сюжеты в отдельности, но даже из наброска видно, что перепробовали все – и все безвозвратно испортили. Этой власти более оправдания нет, она зависает в разреженном воздухе сомнительной легитимности: на каком основании эти люди присваивают себе право риторически конструировать «большинство», а затем болтать и действовать от его имени, поставив себе на службу ЦИ и ВВ? Не осталось теорий, которые можно было бы подвести под эту шатающуюся, падающую конструкцию. Даже «стационарный бандит» здесь ведет себя как залетный гастролер.

Но и саму власть нельзя рассматривать в логике попсы: эй, вы там, наверху! Она диффузна, проникает во все поры отношений и повседневности. В играх легитимации общество активно и порой само же подталкивает начальство к тому или иному способу действия. Но это тема отдельного разговора.

Выборы, которые мы выбираем

Инстанции, предъявляющие счет за украденные выборы, порой возникают не сразу, но зато мгновенно и неожиданно

В предыдущей статье о легитимности1 подчеркивалось, что в крестовый поход за сакральным под хоругвями РПЦ власть выдвинулась после падения рейтингов и ада последних выборов.

До декабря-2011 страна лишь лениво потягивалась, как эспандером напрягая рейтинги руководства. Но аналитики уже знали, что пружина сыграет. Выборы в Думу подтвердили лучшие опасения, а март-2012 закрепил облом модели. Режим устоял, протест вошел в берега, но произошла смена плана легитимации, а это принципиально. Между легальностью (соответствие закону) и легитимностью (признание прав на власть) нет прямой корреляции. Коммунистов в 1996 г. обобрали, они об этом привычно заявили, но никто не выступил, а сами они тактично никого не позвали. Страна согласилась терпеть эту власть и не была готова на протест настолько заметный, чтобы его нельзя было подавить или игнорировать. Шансов не было даже у волнений. В отличие от понимания легитимности как признания данной власти наилучшей у нас срабатало согласие на вариант хотя бы не худший. Пассивный консенсус мешал поставить режим под снос, двадцать лет и два года обеспечивая нужный минимум стабильности.

«Все изменила революция»: в замкнутом контуре с положительной обратной связью реакция на события усиливает факторы, ее вызывающие, – система идет вразнос. Первое падение рейтингов вызвало шок и острое желание тут же все вернуть, добавив оборотов машине пиара. Проверка началась, клиент вошел во вкус, начал «пересаливать лицом», им явно перекормили при очевидном фальстарте. Фокус-группы и прогнозы уже показывали смену настроений с переходом в непечатную зону, но рейтинги стали надувать во все дыры, забыв о том, что все дутое имеет свойство лопаться.