Золотая свирель. Том 1 - Ярослава Анатольевна Кузнецова

бы и чужой. То ли простецкий, то ли благородственный… А что до господ из замка… Родная сестра это короля нашего Нарваро Найгерта, бутон, как говорится, благоухающий от дерева Моранов. На охоту изволят выехать, госпожа наша несравненная.

– Эгей, ты тоже по благородственному умеешь? А почему столько сарказма?

– Ты, барышня, ослышалась. Какой такой сарказьм? Никакого сарказьма, только трепет и преклонение. Мы люди маленькие, неученые, даже слова такого не знаем – сарказьм…

Он поджал губы, словно останавливая сам себя. И я подумала – странный парень. Оборвыш городской за гроши корзинку мою тащит. На проехавшую мимо принцессу смотрит как на кровного врага.

Я пожала плечами. Это меня не касалось. Хотя здесь явно было что-то не так. Да и насчет оборвыша я погорячилась. Парнишка был одет просто, но чистенько и добротно.

Некоторое время мы молча двигались путем родной сестры короля Нарваро Найгерта и ее кавалькады. Улица пару раз плавно повернула и вывела нас на небольшую площадь перед воротами. Мальчишка остановился.

– Куда теперь?

– Дальше, туда, – я кивнула на ворота. – За город.

– Туда, сюда, – заворчал он. – Нет бы сразу сказаться: мол, мне туда-то. Вот морочит голову: туда, сюда…

– Я заплачу.

Он неожиданно смутился:

– Ну, в общем, мне тоже туда же… я хотел сказать, нам, выходит, по дороге. Тебе куда, к реке?

– К реке.

– Хе! На ту сторону?

– Что? А… да. То есть… да.

– Хе! Пойдем. Я тебя перевезу. Видала наш паром? Мой батька им заправляет, а я ему помогаю. Вообще-то, у нас работник есть, Кайном зовут, силен, как бык, только с головой у него не все ладно. Они сейчас с батькой как раз в паре.

Мы вышли из ворот, удачно проскользнув между груженой телегой и фургоном бродячих актеров. Над дорогой вовсю клубилась пыль – день был в разгаре. Я, прикрыв глаза ладонью, взглянула на мутное небо. Жара.

Остро захотелось в тень, в гулкую сырость моего грота, а еще лучше – куда-нибудь в ветреные дюны, в песчаную ложбинку, под сосновые ветви, под растянутый на этих ветвях плащ…

На ту сторону…

– Слышь, барышня, в самом деле… Чего секретничаешь, страсть ведь как любопытно.

Помощник мой шагал по левую руку, против солнца, загораживая собой дорогу. Тень его укрывала меня почти целиком.

– Что тебе любопытно?

Я уже поняла, что он возвращается к прежнему разговору. Шут с ним, поговорим на любую тему.

– Да рыба эта… Я смекаю, ты ж ее для кормежки небось купила. В смысле, зверье кормить. Только рыба уж больно хороша… не для зверей.

– Это смотря что за зверь.

– Ага! – Он весело покосился, задрав смешную выгоревшую бровь. – Значит, верно смекнул-то! Ничего соображалка у Кукушонка, а?

Я улыбнулась. Обаяние у мальчишки имелось. И характер, наверное, у него легкий, задорный, несмотря на странности. Хороший характер. Только болтун он порядочный.

– Так что за зверь, а? Ты говоришь – зверь, значит он один? Здоровенный, выходит, коли ему одному всю корзину. Здоровенный, правда?

Ишь ты, Кукушонок. Соображалка у тебя и впрямь ничего, даром, что рыжая и давно нечесаная.

– Да, большой. Большой зверь.

– Лев? Пардус? Или нет, какой-нибудь водяной, какой рыбу жрет, какой-нито… Кит? Черепах? Может, змей морской? Дракон?

Я споткнулась. Эй, Кукушонок! Что-то ты слишком здорово соображаешь.

– Я знаю. – Он тоже остановился, перехватил веревку, неловко отер рукавом взмокший лоб. – Дотумкал я. Ты у лорда Вигена Минора в загородной усадьбе… Недавно служишь, да? Там, сказывают, зверинец большой, и бочка там есть, говорят, огроменная, с соленой водой, тварей морских держать, а в бочке окошечки хрустальные…

Я ничего не сказала. Зашагала дальше – дорога плавно поворачивала к реке. Над прибрежными кустами сверкнула широкая лента Нержеля. Противоположный берег, обрамленный синеватой каймой леса, едва угадывался в солнечном мареве.

Далеко-далеко на северо-западе, там, где река соединялась с морем, разлилось слепящее сияние. И на этом самом стыке в текучем жгущем свете парила призрачным замком Стеклянная Башня – мой маленький остров, высокий, узкий, почти прозрачный, почти невесомый, почти не существующий.

– Барышня, а барышня, ты расскажи про дракона-то… Ну расскажи, небось не тайна это, не секрет какой… Слышь, а может, покажешь его, а? Я тебе корзину задаром дотащу. Покажи дракона, барышня! Век благодарить буду, хочешь, всю работу переделаю, клетки почищу, воды натаскаю…

– Из моря?

Мы снова остановились. Кукушонок разволновался. Он шумно и часто дышал.

– Да хоть из моря… – голос его неожиданно ослаб.

– С чего ты взял, что это дракон?

– Ты ж сама сказала…

– Я не говорила этого.

Он заморгал.

– Тогда кто?

– Что – кто? Кто сказал? Ты сказал. Ты сам выдумал дракона, сам и сказал.

– Да не… Если не дракон, то кто?

Если не дракон, то кто? Амаргин называл его мантикором. Я никогда не видела мантикоров, но, кажется, они выглядят иначе. Но он и не дракон. Он точно не дракон. У драконов, даже бескрылых, нет лица, у них морда. А у мантикоров нет драконьего тела и чешуи. Хвост у мантикоров имеется – скорпионий, а не драконий, и на нем жало, а не пика. А вот рук – настоящих рук, с пальцами, с ладонями – нет ни у тех, ни у других.

– Не знаю, – призналась я. – Мне сказали, что это мантикор.

Кукушонок только охнул. Он поверил сразу и безоговорочно.

– Мантикор!

– Но это не мантикор.

– Не мантикор?

– Увы, нет. Он большой и страшный, весь в шипах, он лежит в воде, светится как гнилушка, воняет, жрет рыбу и все время спит.

– Он свирепый?

– Понятия не имею. Он не просыпается даже для того, чтобы поесть.

– Ты за ним ходишь? Кормишь, то-се?

– Да. Кормлю, то-се.

Я повернулась к спуску на паром. Парень, вздыхая, поплелся следом.

– Эх, да я понимаю… понимаю, что нельзя показывать редкого зверя каждому встречному-поперечному. Лорд Виген, я слыхал, гневлив весьма, еще высечь велит, ежели чужого кого в доме своем застукает… А то вообще взашей вытолкает, в смысле, не только меня, но и тебя…

Не слушая кукушоночье нытье, я прибавила шагу. На берегу толклась толпа, человек в двадцать. Там же присутствовал порожний воз, пара лошадей, коза и собака. Широкий прямоугольник парома неспешно подбирался к дощатому причалу. Причал был длинный, и в дальнем его конце, у крытого дранкой сарайчика, покачивались в набегающей от парома волне две лодочки. Дом паромщика стоял чуть в стороне, на поросшем мелкой кудрявой травкой склоне.

Кукушонок, похоже, разочаровался в предполагаемой авантюре. Замолчал. Или сейчас его больше интересовало происходящее на пароме.

На короткий причальный столб легла