Золотой идол викингов - Людмила Львовна Горелик

На покрашенной бежевой краской двери прибита планка, там висят на гвоздях пальто и шапки всех домочадцев – как дверь выдерживает? Стены покрыты нежно-салатового цвета известкой и украшены серебряным «накатом», имитирующим обои. По правой стене впритык друг к другу теснятся: кровать тети Мани, диван, на котором вечерами, стряхивая сигаретный пепел мимо стоящей на столе пепельницы, сидит и курит обложенный газетами и книгами папа, а ночью спит маленькая Верочка, огромный буфет, загораживающий почти всегда сырой, с проступающей кое-где плесенью угол (этаж последний, крыша здесь протекает). Затем высокое узкое окно, и по другой стене кровать родителей, шифоньер с зеркалом, кровать сестры, узкая этажерка с книгами в углу. Квадратный стол посередине: за ним и обедают, и уроки делают. Стол покрыт пестрой клеенкой со светлыми вытертыми пятнами (это пролившиеся чернила оттирали содой), три стула и продавленный диван теснятся вокруг…

Очкастый молодой человек, двоюродный племянник хозяина квартиры, встречает ее на углу.

Тот же подъезд!

– Нам на третий этаж, – говорит юноша.

Тонкая болезненная иголочка колет в сердце Веры: «Неужели?!»

Лестница та же: крутая и длинная (здесь высокие потолки), заплеванная, с чугунной витой решеткой перил, с въевшейся в деревянные поручни грязью.

– К сожалению, у дяди все окна выходят во двор, – продолжает рассказывать парень.

И иголочка в сердце отпускает, одновременно с облегчением и болью: окно комнаты Лопуховых выходило на улицу.

Сестры Лопуховы, Надя и Вера, любили смотреть в окно, особенно в мае, когда улица Ленина оживала. К началу шестидесятых ее сделали пешеходной, и по вечерам на эту улицу выходила почти вся молодежь города. Сотни пар ног шаркали по асфальту, слышался звонкий девичий смех, выкрики…

Надины одноклассники махали снизу руками, кричали ей что-то в окно, она отвечала, сильно высовываясь за раму… Мама ругала ее за это.

Случалось, Надя выскакивала из квартиры, присоединялась к друзьям…

– Верочку возьми! – строго приказывала мама. – Иначе не пойдешь: пусть она тоже по воздуху прогуляется!

– Да, все три окна во двор… – продолжает сопровождающий. – Ну, сейчас сами посмотрите.

«Не наша, значит…» – Вера глубоко вздохнула.

Она ведь уже почти поверила.

Квартира находилась напротив той коммуналки, где когда-то жили Лопуховы.

На площадке были всего три двери: бывшая лопуховская коммуналка, нынешняя квартира, предложенная Вере на обмен (здесь тогда тоже была коммуналка, но кто в ней жил, она теперь совершенно не представляла), а за третьей дверью была не квартира, а комната – она начиналась сразу, без прихожей, и кухни там тоже не было.

Эту комнату Вера хорошо помнила: там жила косоглазая Светка – в женском царстве, с мамой, тетей и бабушкой. Их фамилия была Соловьевы. С ними дружила Верочкина тетя Маня, иногда Верочка ходила туда с ней в гости, играли со Светкой, пока взрослые беседовали. В этой большой, метров двадцать, комнате всегда пахло керосином: готовили здесь же, на примусе.

Молодой человек постучал в дверь каким-то условным стуком («Звонок оборван, чинить придется», – отметила Вера), залязгали замки, потом цепочка, и Вера отвлеклась от воспоминаний.

Хозяин оказался деловым, ушлым мужиком за пятьдесят. В квартиру эту он с дочерью переехал шесть лет назад – поменялся из Ярцева. Вначале была одна комната, а после смерти соседки ему оставили и другую. Не стали никого подселять, «потому что дочь, что к вам на Урал замуж вышла, тоже здесь прописана, не выписывалась отсюда», – так он пояснил.

Да… И мир тесен, и люди чего только не выдумают для улучшения собственных жилищных условий.

Квартира, давно не ремонтированная, находилась в плачевном состоянии. Очевидно, хозяин изначально думал об обмене, ремонтировать ему было невыгодно.

Вера Ильинична видела, конечно, и протекающие краны на кухне, и мокрые от конденсата трубы в туалете, и дыры от облупившейся штукатурки на стенах и потолке в комнатах. Но ее это почему-то не смущало.

«Ай, ту ведь отремонтировала, и эту тоже отремонтирую», – думала она.

– Ванной у нас нет, но вот в этом месте можно выгородить душ, – объяснял между тем хозяин. – А горячая вода течет, видите? – Он открутил и без того капающий кухонный кран, вылилась струйка ржавой воды.

– Да, теплая, – потрогала, кивая, Вера Ильинична.

Дальше завертелось быстро.

Вернувшись к себе на Урал, Лопухова действовала как в тумане: оформляла документы, ходила по инстанциям, паковала вещи, прощалась с друзьями…

Оставлять городок, где впервые обрела любимую работу и свой собственный угол и где жизнь складывалась, в общем, удачнее и легче, чем в ее смоленской юности, было невыносимо тяжело, однако и дом на Ленина был полон ранними детскими воспоминаниями, часто счастливыми и всегда значительными.

Этот дом до сих пор ей снился. Снилась комната с высоким потолком, под которым вечно кружатся клубы дыма от папиной сигареты, кровати вдоль стен, двери с отполированной ладонями ручкой, пальто на гвоздиках…

Документы оформили быстро.

В июле Вера уже переехала в Смоленск.

На заводе ее приняли нормально. Работа была менее интересной, чем прежняя, но все ж по специальности и поначалу прилично оплачивалась. Зарплата, впрочем, быстро рухнула: прошел ГКЧП, наступила осень девяносто первого. Тогда рухнуло все, зарплата, естественно, тоже.

Ремонт в этих обстоятельствах делать было невозможно – денег теперь едва хватало на еду, иногда и не хватало.

Не лучше шли дела в семье сестры – и у нее, и у мужа постоянно задерживали зарплату.

Чтобы прокормить детей, Саша устроился на дополнительную работу – ночным сторожем. Теперь его дома почти не видели.

Вера первоначально жила у Нади, а потом переехала в собственную так и не отремонтированную квартиру. Подметала каждое утро обвалившуюся за ночь с потолка и стен штукатурку, мылась в тазике на кухне ржавой водой.

Все ж постепенно обживалась. Обставила квартиру старой своей мебелью, пришедшей контейнером с Урала, расставила книги, повесила занавески на окна.

За пару бутылок водки (ее продавали гражданам по талонам, и Вера, как и все, талоны аккуратно отоваривала – это была валюта) нашла специалистов для замены кранов и закрепления светильников на потолке.

На общем фоне падения жизненного уровня и охватившей людей растерянности жизнь в полуразвалившейся квартире без душа стала казаться Лопуховой нормальной. Она отвечала веяниям эпохи, соответствовала обстановке начала девяностых.

Какой же может быть личный комфорт, да и зачем он, если вся страна несется в смятении и не знает куда? Не в бездну ли?

«Русь, куда мчишься ты? Дай ответ! – Не дает ответа…»

Глава 2

Жизнь Медведя в родном городище Свинечске