Молния. История о Мэри Эннинг - Антея Симмонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он даже давал мне их подержать. Я стискивала их в кулачках что было мочи на случай, если они вдруг оживут и зашевелятся прямо у меня в руках. Порой я будто чувствовала, как змейки отчаянно пытались ускользнуть, но всякий раз, когда я разжимала кулак, они по-прежнему лежали на ладони, заточенные в свою каменную темницу.
Твердые и блестящие «дамские пальчики» совсем не походили на пальцы всамделишных дам. Помнится, некоторые звали их «громовыми стрелами». Но только не отец. Наверное, он боялся невольно меня испугать, напомнить о том страшном ударе молнии. Но когда я стала постарше, отец начал ласково величать меня Молнией Мэри, когда хотел похвалить за смекалку или за какой-нибудь интересный вопрос об ископаемых сокровищах.
А еще мне не раз попадались «ногти дьявола». Название и впрямь жутковатое, согласитесь! Можно подумать, что они куда страшнее «дамских пальчиков». Но меня они нисколечко не пугали. К слову, они и впрямь походили на огромные белые ногти! Бр-р-р! Хотя мне дьявол всегда представлялся с черными ногтями. Ну или хотя бы с красными.
С самого детства меня завораживали все эти диковинки. Больше всего на свете я хотела сама отыскать такие сокровища! Отец посмеивался над моим упрямством, называл хвостиком, потому что я вечно ходила за ним по пятам. И мне это нравилось. Лично я считаю, что упрямство – одно из важнейших качеств, особенно если оно помогает достичь заветной цели!
Как-то в воскресный день отец вскочил из-за стола и объявил, что сегодня мы с ним пойдем на Черную Жилу[1] – будем искать окаменелости. Матушка тут же принялась причитать. Она вечно чинила препятствия его «маленьким экспедициям», как она их называла. Обычно ее злило, что отец уходил к морю, вместо того чтобы зарабатывать нам на пропитание.
Но в тот день все было иначе. Ей не хотелось, чтобы он брал меня на Черную Жилу. Да и мне от этого жуткого названия стало не по себе. Безопасное место так не назовут, согласитесь. Так впору величать обитель самого дьявола, где он притаился, поджидая грешников, сошедших с пути праведного. Особенно в воскресный день, который полагается посвящать Господу: молиться, ходить в церковь на службу – или в воскресную школу, куда должна была отправиться я.
– Ричард, на Черной Жиле опасно! Ребенку там не место! Ты что, не слышал, что всего неделю назад случился страшный обвал и два человека погибли?! Да и потом, разве не ты без конца твердишь, как важно для Мэри образование?! А теперь сам же не даешь ей пойти в школу в единственный день, когда она может это сделать!
Разговоры про школу я пропустила мимо ушей. Я всегда с охотой ходила на занятия, но сейчас матушкины взволнованные речи подействовали на меня иначе. Целых двое погибших! По спине пробежал холодок, но, клянусь, не от страха. А от волнительного предвкушения.
Матушка, по всей видимости, заметила мое воодушевление и заспорила с отцом пуще прежнего.
Но это было бесполезно. Если отец что-то решил, значит, так тому и быть, и не важно, что и кто говорит. Матушкины доводы его не убедили. Тогда она спрятала мои башмаки, но Джозеф тут же нашел их и помог мне обуться – матушка даже возразить ничего не успела.
– Ты тоже с нами? – спросила я у брата, когда он выпрямился, отряхнув пыль с колен.
– Не-а, – подмигнул он. – Мы с Эзрой и Натаном пойдем запускать нового воздушного змея. Так что сегодня отец целиком твой.
От восторга по спине вновь пробежали мурашки. Я надела шляпку и обмотала шею толстым шерстяным шарфом – была зима, и на улице стоял мороз.
– Уж мы раскрасим тебя румянцем, а то ты больно бледненькая, – потрепав меня по щечке, ласково сказал отец. – А сколько нового узнаем – в школе того и за неделю не расскажут!
– Ты, главное, ребенка не угробь, – вполголоса пробормотала матушка. – Сдается мне, в этой семье я одна почитаю Бога! Что ж, буду молить Небеса о спасении ваших душ – больше ничего не остается.
Усмехнувшись, отец хотел было поцеловать матушку, но та увернулась. Отец только фыркнул – уж кто-кто, а он хорошо знал матушкин нрав.
– Успеем еще намолиться, Молли, когда вернемся домой. Господь милосерден и не осудит меня за желание привить своему чаду любовь к Его творениям! Это так важно, ты только задумайся! Как знать, может, на берегу на меня снизойдет Святой Дух и я начну проповедовать!
– Святой – вряд ли, а вот дьявольский – вполне возможно, – проворчала матушка. Она любила, чтобы последнее слово непременно оставалось за ней.
Отец торопливо схватил кирку, стоящую у двери, – он всегда ходил с ней на берег, – а потом порылся в мешке с инструментами и протянул мне крохотный молоточек. Мне страшно захотелось швырнуть его на пол – таким он показался детским и кукольным. Но отец, заметив мой сердитый взгляд, сжал мои руки в своих, не давая бросить инструмент.
– Поверь старику, он тебе еще пригодится. Вот увидишь!
Во мне вдруг вспыхнула гордость – шутка ли, я отправляюсь вдвоем с отцом на поиски настоящих сокровищ! И никто нам не помешает!
На улице стоял жуткий холод, завывал ветер – и по городу мы шли, зябко втянув голову в плечи. День был воскресный, и потому по пути нам почти никто не встретился, но я все время ловила на себе взгляды любопытных кумушек, которые зорко следили за нами сквозь приоткрытые ставни и неодобрительно качали головой. Отец не обращал на них никакого внимания. Мы срезали путь через дворик, разбитый перед храмом Святого Архангела Михаила. Скоро должны были зазвонить колокола, напоминая о том, где на самом деле полагается всем находиться в день воскресный. Отец, по своему обыкновению, что-то беззаботно насвистывал – он всегда так делал по пути на берег. Отец принадлежал к диссентерам[2] и недолюбливал всех прихожан. Он частенько называл их разряженными клоунами, которые поклоняются лишь бесконечным правилам и церковным законам, напрочь забыв о Господе и Священном Писании. Именно поэтому мы ходили не сюда, а в молельню, где Бог и Иисус почитались превыше всего.
– Вечером непременно сходим в молельню, – заверил меня отец.
Меня, как и отца, нисколько не тревожила людская молва.
Мы пересекли лужайку и вышли на тропу, ведущую к Черной
