Потери - Светлана Нилова

 Я инстинктивно сжала кулак.

 - И не кулаком, - Баффи осклабилась, – палкой или камнем. А лучше  - ножом.

 - Но ведь так можно убить! – испугалась я.

  - Пожалеешь насильника – станешь соской в мексиканском борделе. Запомни: ты – малолетка, тебе можно всё. А уж грохнуть поддонка, который хочет тебя отыметь – самое то!

 Мне вдруг показалось, что Баффи говорит это из личного опыта.

 - Никому не позволяй себя насиловать! Слышишь? Никому.

 - Как же тебе повезло, София! Мы думали определить тебя в фостерную семью. Детей твоего возраста берут под опеку крайне редко, лишь близкие родственники. А тут – столько желающих! Последний запрос пришел буквально сегодня.

 - Могу я посмотреть документы?

 Чиновница заколебалась. Я чуть надавила:

 - Ну, это же моя судьба решается.

 Мне очень хотелось узнать имена опекунов.

 - Ладно, посмотри.

 Я осторожно взяла папку и заглянула в неё.

 Первым стоял Нил Найколайски.

 Из глаз потоками хлынули слезы. Я просто захлебнулась ими и забыла, как дышать. Это были слезы радости. Робкая надежда на спасение, униженная и забитая, затаившаяся где-то глубоко в моей душе, обретала новую силу. Чиновница испугалась моей реакции и хотела вытащить у меня из рук листы, но я вцепилась  в них железной хваткой. В них была моя жизнь. Я начала заново.

 Нил Найколайски, Уналашка, Аляска, США

 Туа Папапете, Таутира, Таити, Французская Полинезия

 Роберт фон Крамм, Вустер, Западно-Капская провинция, ЮАР

 Четвертое имя было мне не знакомо.

 Харди.

 Виктория и Томас Харди, Уоррентон, Орегон, США

 Все остальные в списке были в одиночестве. И старенькая бабушка Туа, и Роберт и даже Нил. При всех своих детях он был убежденным вдовцом и жениться не собирался.

 Больше всего на свете мне хотелось обратно в Уналашку. Глупые обиды на Сэма прошли давно и бесследно. Я вспомнила их дом, в котором царил постоянный кавардак. Инструменты в нем соседствовали с консервами, а всякий прочий железный хлам, которому мне и названия не подобрать – с одеждой и книгами. Я собственными глазами видела, как на кухонной полке стояли рядом две стеклянные банки. Одна – с макаронами, другая – с болтами и шурупами. Но ведь Нил как-то справлялся со всем этим, много лет.

 И вернуться в Полинезию было так заманчиво! Снова вдохнуть аромат этого острова, насквозь пропитаться солнцем и морем, насытится бирюзой его небес! Туа – самая добрая бабушка на свете. У неё крошечный домик в деревне. В Таутире школы нет, но я смогу учиться в Таравао, это всего в 16 км от дома Туа.  Будем выращивать на огороде овощи, я смогу где-нибудь работать… Танцевать с таитянскими девушками для туристов или вертеть огни. Я не умею, но обязательно научусь.

 Жить в негритянской стране, вдали от моря, между лысыми горами и выжженными солнцем долинами мне нравилось меньше всего. Африка… От одного этого названия пышет жаром пустынь и опасностями. Но ведь с Робертом я могу говорить о папе. Узнать о нем больше. Я подумала, что Роберт может помочь мне в поисках. Хотя бы советом. И научить радиоделу. Я смогу облететь весь мир на радиоволне и связаться со всеми, кто знает моих родителей. И я обязательно найду «Нику». И папу. И мамочку… Теперь и Африка нравилась мне больше.

 И самое главное – я уйду из этого отвратительного приюта! Мне казалось, что большей грязи, чем в нем, я не изведаю больше никогда в своей жизни. Меня заберут те, кому я хоть чуть-чуть нужна…

 Суд отказал им всем.

 Бабушке Туа – потому, что старая.

 Роберту – потому, что инвалид.

 К тому же они были иностранцами и не приходились мне даже самыми дальними родственниками.

 Нил Найколайски тоже получил отказ. Суд счел непозволительным, чтобы меня воспитывал отец-одиночка с четырьмя взрослыми сыновьями.

 Тендер на звание приемных родителей для Софии Бертон выиграла семья Харди, штат Орегон. Гордись, Америка! Твои граждане и здесь первые.

 Харди были опытными опекунами. Кроме собственного сына, который уже учился в колледже, у них была приемная дочь, 12 лет. Раньше, в семье росла ещё одна девочка, но, став совершеннолетней, уехала в другой штат. Харди разрешили взять нового ребенка. И этим ребенком оказалась я.

 Когда в приюте узнали, что меня забирают в приемную семью, реакция девочек была разной. Туповатая Алисия подошла и обняла меня, Баффи – показала вытянутый палец. А Энни пообещала:

 - Они окажутся уродами. А твой новый папочка обязательно трахнет тебя!

 Я ничего не ответила. Мне надо было пережить это приютское время, пока готовят мои документы. Я крепче обняла Алисию и погладила её по животу. Он был упругим и гладким.

 - Уже шевелится, - прошептала она мне на ухо.

 - Кто? – не поняла я.

 - Ребеночек, - так же шепотом ответила Алисия. – Он живой и двигается, представляешь?

 Алисия любила этого неизвестного ребеночка, она сама хотела стать мамой… Я поняла, что эта девочка теперь уже никогда не будет одинока. У неё будет тот, кому она нужна, кто будет любить её больше жизни. От этих мыслей я заплакала. Мне тоже захотелось ребёночка. Своего собственного.

 Алисия принялась меня утешать:

  - У тебя будет хорошая семья. Никто тебя не тронет. Они просто завидуют.

  - Да пошли вы все! – неожиданно прорычала Баффи и, пинком распахнув дверь, вышла из комнаты.

3. Приемная семья

 Харди жили на другой от Астории стороне залива Янгс в городишке Уоррентон. С Асторией его соединяло 101 шоссе, Орегон Кост –Хайуэйи мост. Они жили в большом доме в два этажа, недалеко от мемориального кладбища. Меня поселили в комнате с видом на гараж и это было не плохо. Потому что остальные окна второго этажа выходили на кладбище.

 Гостиная Харди была большой, но казалась лабиринтом из-за нагромождения различных вещей. На стене висел огромный крест, на двух журнальных столиках лежали новенькие библии и разноцветные журналы. Два дивана содержали бесчисленное количество подушек в кружевных чехлах. Кроме того, кружевные салфеточки лежали повсюду: на комодах, полочках, под разными статуэтками, коробочками и вазочками.

  А ещё на стенах висели картины: «Иисус у колодца», «Иисус моет ноги ученикам», «Иисус делит рыбу и хлеба» и ещё несколько картин такой же тематики. Я поняла, что попала в музей Иисуса, и мне стало не по себе.

 - Наверху – три спальни и две ванные комнаты. Третья ванная – внизу.

 Мы поднимались по лестнице, проходя мимо портретов в рамах. Это были уже не картины, а фотографии реальных детей. На одной – застенчиво улыбалась голубоглазая малышка  с ёжиком белых волос на голове, с другой – испуганно глядела девочка лет десяти с бантами в тугих косичках, на третьей – красовался толстый прыщавый подросток в мантии выпускника школы. На последней фотографии грустно улыбалась девушка, похожая на Грейс Келли. Около её портрета висела траурная ленточка. Все, кроме последней девушки были пухлыми, и сразу напрашивался вывод, что в этом доме выживают только толстые дети, а худые, вроде меня, разделяют участь этой неизвестной мне девушки.

 Я начала разбирать вещи, но заметила, что за мной следят.

 - Заходи, - сказала я громко, - будем знакомиться.

 Вслед за голубым глазом, что подсматривал за мной в дверную щель, показались румяные щечки, золотые, как солома волосы и розовые пухлые губы. Мне показалось, что ко мне в комнату впорхнул ангел. Я сразу узнала её. Только на портрете волосы у неё были значительно короче.

 - Я Стейси, - представился ангел. – А ты моя новая сестра София - Фланна?

 - Называй меня Софи. – улыбнулась я. – Если я новая, то где-то должна быть старая? – я пыталась шутить.

 Стейси вздохнула.

 - Мы теперь не знаем где она. Салли стала взрослой, уехала и больше не звонит и не пишет. Ты тоже уедешь?

 Я пожала плечами.

 - Мне пока некуда ехать.

 - Вот и хорошо, - просияла Стейси и обняла меня. Она прижималась ко мне так доверчиво-трогательно и в её объятиях стало так спокойно, что я вдруг поняла, что никуда не хочу уходить от этого маленького чуда с сияющими голубыми глазками. Не смогу оставить её.

 Когда позже я услышала историю Стейси, то поняла, что ничего не знаю о жизни и все мои беды лишь часть того, что выпало на долю этого неземного создания.

 На новом месте я долго не могла заснуть и всё размышляла: повезло мне с опекунами или это очередное испытание. Стейси мне понравилась, а вот Виктория, моя мачеха, не очень. Она обнимала меня, как в рекламе: красиво и правильно, но я не чувствовала в этом сердечной теплоты. Даже сдержанный Том понравился мне больше. В его словах: «Располагайся. Теперь это твоя комната!» - было куда больше участия, чем во всем щебете Виктории.

 В таких размышлениях я провела всю ночь, заснув только под утро. А утром меня ждала очередная новость. Вики объявила мне: