Мир богов. Книга 2 (СИ) - Борисова Светлана Александровна

Алконост было всё равно, что с сыном. Вифиния не успела привязаться к внуку, поэтому испытывала лишь сожаление по поводу его исчезновения. Ну а чувства Золотого императора вообще лежали за семью печатями. После безуспешных поисков он больше ни разу не вспомнил о мальчике, во всяком случае, в кругу семьи.

Единственно, кто по-настоящему расстроился из-за пропажи Кэма это была Чантико, которая, по сути, заменила ему мать. Правда, она целыми днями пропадала у бывших хозяев, поэтому её не покидало чувство вины перед мужем, которому, естественно, не нравились её частые отлучки. Так что мудрая богиня не стала выговаривать Лиланду, когда тот откровенно обрадовался, узнав, что вновь безраздельно завладел её вниманием.

Тем не менее поиски мальчика продолжались до тех пор, пока Золотой император не приказал их прекратить. На тот момент его куда больше волновала судьба дочери, чем внука.

Сирин пожертвовала собой ради матери, но этого было мало. Чтобы завершить процесс превращения Вифании в богиню, она должна была умереть — таков был обет, данный Золотым императором. Все его попытки сохранить жизнь дочери привели к тому, что он начал терять власть над созданным миром — тот начал терять стабильность, что могло привести к исчезновению Фандоры.

***

Советник Гуань Чжун ждал его в зале заседаний, причём с очень важным сообщением, но Золотой император всё расхаживал по тайной комнате и его взгляд будто магнитом притягивало трёхметровое овальное зеркало. Заключённое в чудесную золотую оправу, оно свободно парило в воздухе. Стоило Золотому императору обратить к нему свой взор, и оно услужливо поворачивалось к нему.

Настроенное исключительно на Сирин, магическое зеркало показывало, что она по-прежнему стоит у загона с лошадьми и, облокотившись на изгородь, с отстранённым видом смотрит на величественный закат.

Золотой император тоже глянул на пылающее багровое око, которое погружалось в грозовую синеву на горизонте, и в его душе проснулась застарелая боль. Он любил новый мир, в создание которого вложил всю душу, но ещё больше он любил землю своих предков, которая медленно умирала, и остатки веры смертных лишь продлевали её мучительную агонию.

«О мудрая Тонанцин! — Золотой император опустился на колени. — Мать, ты знаешь, я не хотел причинить тебе зло, но боги судьбы не оставили мне иного выхода. Так прими мою искупительную жертву. Я отдаю тебе лучшее, что есть у меня, свою прекрасную дочь», — воскликнул он в порыве раскаяния.

Багровое око мигнуло и, будто слеза на щеке, на прояснившемся небе заблестела ранняя звезда; затем тучи снова сгустились и поверхность магического зеркала пронзила гигантская молния. С шипением она ударила в сердце Золотого императора, и он зарычал от нестерпимой боли. Сожалеть о содеянном было уже поздно: Тонанцин подловила его на слове и приняла его жертву. Теперь Сирин была во власти древней богини и к чему это приведёт не знал даже он, самый могущественный из богов Фандоры.

***

Обстановка на Небесах осложнилась. Виной тому был Зевс, почуявший, что настал благоприятный момент. Громовержец перестал осторожничать и, подзуживаемый олимпийцами, объявил открытую войну азиатскому пантеону богов.

Хотя советники Золотого императора рассматривали такой сценарий развития событий, Зевс преподнёс им несколько неприятных сюрпризов. Во-первых, он сумел договориться с братом, и Аид выступил на его стороне. Во-вторых, он помирился с титанами, своими закоренелыми врагами, и привлёк на свою сторону большинство узников Тартара. Поскольку там находились далеко не последние из богов, то это была более чем серьёзная сила. В-третьих, громовержец не забыл о своих бывших союзниках, могущественных великанах гекатонхейрах; Котт и Гиес перешли на его сторону; лишь Эгеон остался верен Золотому императору. В общем, Лотико, сидя в Тартаре, не терял времени даром и провёл там успешную вербовку. К тому же в распоряжении олимпийцев находились полчища душ прославленных воинов, которые горели желанием вырваться из небытия и вновь ступить на земли реального мира.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вдобавок к прочим неприятностям в небесных владениях Золотого императора обреталась обширная «пятая колонна», которая лишь на словах признавала его власть. И первой, кто пострадал от перебежчиков, оказалась Алконост. Перед тем как покинуть дворец, Немезида вознамерилась её убить. Момент был благоприятен ещё и тем, что у принцессы было всего лишь двое паладинов, и она не могла воспользоваться всей мощью кэма, чтобы дать ей достойный отпор.

С той поры как дезертировали Лижен Крид из дома Синего дракона и Артур Крид из дома Белого тигра, прошло три с лишним года, но Алконост никак не могла найти им достойную замену; да и претендентов на престижную службу было не так уж много, как можно было бы ожидать. Виной тому была дурная слава принцессы. Раньше, отбирая себе паладинов, она, в зависимости от настроения, либо убивала проигравших ей бой, либо сильно калечила, да и потом обращалась со своими защитниками не лучше, чем со слугами. Правда, пожив с матерью и сестрой, Алконост всё же изменилась; особо мягче она не стала, но теперь она искала не просто паладинов, а нечто большее. Не признаваясь в том самой себе, она хотела, чтобы они были такими же, как у Сирин, чтобы защищали её не из-за чувства долга, а по велению души, как это делали смертные мальчик и девочка, преданные её сестре до последнего вздоха.

Завидев богиню возмездия, горящую праведным гневом, Алконост закричала, зовя паладинов, но предатели из слуг сделали так, что никто из них её не услышал. Во всяком случае, Лиу[2] Лун из дома Красного феникса и Кат Чен из дома Чёрной черепахи утверждали впоследствии, что не слышали зова принцессы.

Без помощи паладинов Алконост продержалась недолго, хотя сражалась не на жизнь, а на смерть; вот только бой без поблажек (которые она воспринимала, как сами собой разумеющееся) был для неё в новинку; к тому же противница была слишком могущественна и опытна для неё, ведь Немезида справлялась даже с изначальными богами. Дело кончилось тем, что плеть древнегреческой богини вырвала кэм из её рук.

Лишившись оружия, Алконост попыталась сбежать, но и здесь её поджидало предательство. Тьма, выступившая из стен, как упругий матрас, отбросила её внутрь комнаты. Несмотря на магические ухищрения, ей было не вырваться из чёрных полос, прижимающих её к полу. Поняв, что все усилия тщетны, Алконост яростно завопила, а затем приподняла голову и с ненавистью посмотрела на богиню, которая с холодным безразличием взирала на неё.

В душе Немезиды по-прежнему клокотала ярость, но, как истинный судия, она не показывала свои эмоции. И хотя у неё чесались ладони, так ей хотелось выпороть заносчивую девчонку, которая всю свою сознательную жизнь попирала её гордость, тем не менее она не давала гневу взять верх над собой.

Древнегреческая богиня монотонным голосом зачитала список прегрешений подсудимой и вынесла приговор. Он был суров. «Смерть через отсечение головы», — гласила кроваво-красная надпись на почерневшем свитке.

Когда в руках Немезиды появился карающий меч, лишь тогда Алконост испугалась по-настоящему; до этого ей не верилось, что та способна её убить, — ведь сколько она себя помнила, Немезида всегда была рядом с ней. Конечно, до матери ей было далеко, и всё же худо-бедно, но она заботилась о её благополучии.

— Мерзавка! Ты ещё пожалеешь о том, что посмела поднять на меня руку!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пылающая обидой Алконост с такой силой рванулась из пут, что содрала кожу, и щупальца тьмы жадно присосались к выступившей крови.

— Клянусь, я устрою тебе такое, что ты позавидуешь участи Прометея!

— Сила и Власть[3] всегда идут рука об руку. В своей гордыне они считают, что им всё дозволено, пока их не настигает заслуженное наказание, — последовал спокойный ответ.

Немезида опустила меч; она явно медлила с казнью. Несмотря на сильнейший гнев и чувство оскорблённого достоинства, она была справедливой богиней и знала, что далека от беспристрастности в отношении подсудимой. Ведь она была её воспитанницей и в том, что она стала такой, была немалая доля её вины.