Кольцо Луизы - Николай Вирта

Скрепя сердце подписался фюрер под этим документом, где Папен стоял вторым после него; он вице-канцлер и министр-президент Пруссии. Нам абсолютно понятна роль Папена: наблюдать за новоиспеченным канцлером, поучать его и при случае одергивать. Вице-канцлер, как нам удалось установить, непременный участник всех аудиенций канцлера у президента Гинденбурга. Он присутствует у президента, когда канцлер докладывает ему о государственных делах.

Министром стал испытанный дипломат фон Нейрат. Гитлер добился портфеля министра внутренних дел для доктора Фрика, того самого, которого он назначил на ту же должность в достопамятные дни «пивного путча» в 1923 году, и портфеля министра внутренних дел Пруссии для Геринга. Все остальные важнейшие министерства поделили между собой приверженцы Папена и Гугенберга.

Г. 1933 год. (Продолжение.)

Гинденбург долго колебался. Накануне того дня, когда Гитлер стал рейхсканцлером, фельдмаршал, но сведениям, поступившим косвенными путями, получил телеграмму следующего содержания:

«Я торжественно заявляю вам, что человек, которого вы намереваетесь назначить рейхсканцлером, столкнет наш рейх в пропасть и принесет нации несказанные бедствия.

Люди будут проклинать вас в вашей могиле». Телеграмму подписал Людендорф, человек, которому Гинденбург слепо верит, хотя и порицает за политические махинации. Фельдмаршал понимает, что Людендорф своим предупреждением сводит старые счеты с господином Гитлером.

По слухам, фюрера выручил Оскар Гинденбург. Этот, как здесь острят, «не предусмотренный конституцией сын», сообщил отцу, что капиталисты отказали в доверии канцлеру генералу Шлейхеру. Он-де заигрывает с социал-демократами, он собирается делать то, на чем свернул шею предыдущий канцлер, — заселить мужиками пустующие поместья восточно-германских юнкеров…

Макс сообщает: «Подстрекаемые Шлейхером генералы, боясь, что штурмовики могут захватить рейхсвер, решили арестовать фюрера, Папена и, поставив президента перед совершившимся фактом, сохранить Шлейхеру канцлерство. А если старый господин упрется — арестовать и его.

Фельдмаршал возмутился…»

Свалка у дома Либкнехта, где коммунисты дали бой нацистам, заставила их очистить центр города. В ответ — грандиозные факельные шествия нацистов. На страницах газет словесная пальба по Шлейхеру.

В конечном счете все решило заявление лидера национальной партии Гугенберга, бывшего председателя правления заводов Крупна в Эссене и хозяина газетного концерна. Он заявил, что готов разделить с Гитлером власть на основе блока националистов и нацистов.

Д. 1933 год. (Продолжение.)

Мы были свидетелями следующих событий.

Вечером 30 января: Берлин — океан в часы шторма. Через Бранденбургские ворота с севера и юга, с запада и востока шли штурмовики, отряды СС.

Грохотали барабаны, пели фанфары. Сотни знамен, свастика, тысячные толпища, конные, пешие, полиция, зеваки… Багровое пламя факелов.

Бесконечный коричневый поток вливался в Вильгельмштрассе.

В одном из окон третьего этажа президентского дворца, передавали нам, стоял Гинденбург. Вероятно, он слышал лозунги, выкрикиваемые его приверженцами:

«Гитлера — канцлером! Гитлера — канцлером!»

На днях фюрера и Папена вызвали к Гинденбургу.

— Господин Гитлер, я не мог дать поручение сформировать правительство вам, партийному вождю, — сказал президент. (Цитирую газетные сообщения.) — Теперь, когда вы представляете весь национальный фронт, назначаю вас канцлером рейха.

Одному из тех, кто сопровождал его к фельдмаршалу Гинденбургу, Гитлер якобы сказал:

— Я благодарю судьбу за то, что она не уготовила мне благословения, посылаемого государством, и не опустила мне на глаза завесу, называемую научным образованием. Мне удалось избежать многих наивных заблуждений. Теперь я пожинаю плоды достигнутого мною. Я приближаюсь ко всему с колоссальным ледяным спокойствием и без предрассудков. Провидение предопределило, что я буду величайшим освободителем человечества. Я освобождаю людей от сдерживающего начала ума, который владел ими, от грязных и разлагающих унижений, которые личность претерпевает от химеры, носящей название — совесть и мораль… Догма о страданиях за ближнего и смерть от руки божественного спасителя уступает место догме символики жизни и деятельности нового лидера-законодателя, который освобождает массы от тяжести свободной воли…

Е. 1933 год. (Продолжение.)

Среди людей, окружавших Гитлера в дни его взлета, газеты не приметили Канариса. Правда, на следующий же день после прихода к власти Гитлер получил от Канариса поздравительную телеграмму из Свинемюнде.

Он поздравил фюрера, но не поспешил в Берлин.

Очевидно, адмирал выжидает: усидит ли фюрер на строптивом коне? Ведь весь мир гудит, что власть — недолговечная. А вдруг пророки правы?…

Гитлер не только усидел, но и прочно уселся в правительственном седле. И вот мы узнали, что Канарис напомнил о себе через Папена.

Памятуя заслуги своего помощника в подрывной антиамериканской деятельности, Папен подыскал ему руководящую должность.

Военный министр генерал Бломберг (тот самый, напоминаем, кто первым объявил себя сторонником фюрера еще до прихода последнего к власти) только что уволил начальника военной разведки и контрразведки. Адмирал Редер, к которому Папен обратился с просьбой устроить Канарису подходящую должность, рекомендовал его Бломбергу. Тот, помявшись — он упирал на «непрозрачность» характера Канариса, — все же согласился.

На днях, как сообщают официальные источники, «фюрер подписал приказ о назначении Канариса главой абвера. Говорят, будто фюрер даже выразил неудовольствие: почему Канариса так долго держали в тени? Ведь он не раз публично говорил о своих антибольшевистских взглядах».

На днях Канарис явился в дом № 74/76 по улице Тирпицуфер, где помещаются военная разведка и контрразведка, принял дела и с удовлетворением отметил, что новый рейхсканцлер не скаредничает в средствах на разведку и контрразведку, познакомился с главными сотрудниками, привлек новых, в том числе генерала Остера. Утверждают, что Канарис отличается молчаливостью, когда это надо, и необыкновенной говорливостью в других случаях.

Вежливость, выдержанность, предупредительность резко отличают Канариса от Гейдриха, безудержного антисемита Штрайхера, льстивого Гиммлера, алчного Геринга, распущенного Геббельса и флегматика Кейтеля…

Его не часто видят на приемах и торжествах, зато он вхож к Гитлеру в любой час дня и ночи. Фюрер не любит, когда его помощники слишком распространяются при докладах, а сообщения Канариса не отнимают у рейхсканцлера и десяти минут, но составлены они так ясно и точно!

Ж. Сообщение Макса.

Первого февраля 1933 года командующие военными округами получили от начальника управления сухопутных войск рейхсвера генерала пехоты Хаммерштейна приглашение на Бендлерштрассе, где помещалось управление. Многих озадачила фраза Хаммерштейна: «Будет канцлер».

В силу установившейся традиции рейхсканцлеры не имели к армии никакого отношения. По конституции, верховным начальником рейхсвера является президент республики. Лишь он ведает назначением и увольнением командного состава. Рейхсвер — могучее орудие власти, которым располагает президент.

Утром 3 февраля 1933 года на квартире Хаммерштейна, в том же здании, где находилось возглавляемое им управление, собрались высшие командные чины рейхсвера.

Подробности.

Гитлер пришел в черном костюме. Хаммерштейн познакомил канцлера со своей супругой — единственной женщиной в этом обществе.

За завтраком Гитлер, как нам сообщили, чувствовал себя не в своей тарелке. Сам Хаммерштейн не отличался разговорчивостью, его супруга тщетно пыталась вовлечь рейхсканцлера в разговор, а он не клеился. Гитлер, любивший говорить сам и не слушать других, понимал, что здесь его разлагольствования будут не совсем уместны. Он отмалчивался.

Когда завтрак окончился, госпожа Хаммерштейн удалилась. Встал Хаммерштейн и сказал, что господин рейхсканцлер настоятельно просил его познакомить с генералами.

Привыкнув выступать на огромных сборищах, где фюрер умел овладевать вниманием аудитории, он оказался в невыгодном положении. Слушателей было немного. Держали они себя сдержанно. Кроме того, он понимал, что генералы хотят основательно выпотрошить его. Вяло, без подъема и слишком пространно говорил он о немецком народе, о его исторических традициях, жизненном пространстве и так далее. Генералы начали скрывать зевки… Это подействовало на Гитлера. Он воспламенился.

— Господа генералы, если бы не позор Версаля, если бы не серия политических глупостей, которые позволяли себе державы-победительницы в продолжение пятнадцати лет, я не стоял бы здесь перед вами.