Зона отчуждения, или Жуткие игры славянского бога - Олег Колмаков

Однако и здесь, на вокзале – как впрочем, и в любом ином месте – опустившиеся субъекты вынуждены соблюдать, и некие правила и совмещать, казалось бы, несовместимое. А именно: выживать в одиночку, используя любой сподручные способы (вплоть, до убийства себе подобных, ради сохранения собственной жизни) и одновременно, подчиняться законам стаи, в которой они, волею случая, обитают.

Первая гроза Бомжей – это, естественно, сотрудник милиции. Нет, куда-либо их не забирают, не садят в тюрьму за тунеядство или бродяжничество. Нищеброды для «ментов» – вообще, бесперспективны. Взять с них нечего, а вони, как от канализации. В лучшем случае, их прогоняют из служебных помещений; в худшем, вывозят в иной район – куда-нибудь на окраину. Бьют чем не попадя: ногами, дубинками или какой-нибудь арматурой – после чего, оставляют там же, зализывать раны. Через некоторое время, попрошайки вновь возвращаются на привокзальную площадь – ведь здесь всегда тепло, сытно и уютно.

Вот и наш «герой» – только что проследовавший в помещение вокзала – как и его «коллеги» по бродяжьему промыслу, живёт одним днём: случайным прикормом, либо единовременной подачкой.

Кстати, зовут его Васьком. Васькой. Либо, просто Угрюмым.

Этот самый Вася – бомж, что называется: со стажем. Нет, таковым Угрюмый, конечно же, не родился. Когда-то, очень давно, и у него был свой дом, семья, работа. В общем, всё то необходимое, что подпадает под определение «благополучная и счастливая жизнь». Да только та самая, нормальная, человеческая жизнь – после нелепой случайности – вдруг рассыпалась, на мелкие кусочки…

От завода (где ранее работал Василий), нарезались земельные участки под будущий дачный посёлок. Не сказать, что Васю, уж слишком тянуло к земле. Скорее напротив. Вырвавшись по молодости, из родной деревни, он, без какого-либо сожаления, предпочёл городской быт, агропромышленному комплексу. Однако дача – была тогда, чем-то вроде символа престижа и преуспевания. А прихвастнуть перед друзьями и потешить своё самолюбие, Василий любил и делал это при любом удобном случае.

И вот, в один из воскресных весенних дней – с женой Людмилой, Василий Иванович отправился на своём трудяге «Москвиче», посмотреть место, где через год-другой обязательно будет возведён двухэтажный коттедж. Да-да, ни лёгкий временный домик, а именно капитальное, двухъярусное строение – ни больше, ни меньше – так решил глава семейства.

К сожалению, судьба распорядилась несколько иначе и своего перспективного дачного участка, супруги Угрюмовы, так и не увидели. Гружёный навозом ЗИЛ, принадлежащий пригородному совхозу, с пьяным водителем за рулём, выскочив на полосу встречного движения, и влетел в автомобиль Василия Ивановича…

Жену Людмилу, похоронили через три дня, когда Вася всё ещё прибывал в реанимационном отделении, в бессознательном состоянии…

Собственно, с этого самого момента, и завершилось его «благополучие». Беда, как известно – одна не приходит. После шести месяцев больничной койки – Василий Иванович, со второй группой инвалидности, потерял и работу. Сами понимаете: во времена глобальных перемен (кои начались в стране в конце 80-х), немощных и убогих – особо не жалуют. Детей забрала в деревню тёща и после аварии – он их, так ни разу и не видел.

Не жил, а скорее существовал. Причём в рамках своего прошлого, своих воспоминаний о былом. Так, наш герой – как-то быстро и незаметно, вдруг пристрастился к «зелёному змею». За каких-то полгода он пропил всё, что было в доме, что наживал в течение многих лет, своей трудовой жизни. Постепенно, его «хибара» превратился в притон для поселковой алкашни. А на следующий год, во время январских праздников и студёных морозов – «благополучно» сгорела, дотла.

Так Василий Иванович и оказался на улице, а потом и на вокзале. В деревню к родителям или к тёще, к детям – ехать ему, было стыдно. Несколько раз пытался свести счёты с жизнью. И каждый раз, завершить начатое, он так и не решился – не хватало: то ли смелости, то ли воли…

Много воды утекло, с того злополучного воскресенья. А Василий, так привык к новому образу бытия, что ему уже начинало казаться, будто бы всю свою осознанную жизнь, он провёл именно здесь, среди поездов, пассажиров и провожающих. О своём же прошлом, Угрюмов теперь вспоминал, не иначе, как о грустном сюжете из давно увиденного кинофильма…

Сегодняшний, очередной вольный день, был для Васи, как никогда удачен. Можно сказать: нынче, он несказанно разбогател. Мало того, что Угрюмый уже был пьян и сыт – так после всего прочего, у него за пазухой ещё позвякивали две бутылки дешёвого самогона.

В данное время суток (в аккурат, после полуночи), «менты» обычно спали и бродяг не беспокоили. Потому проходя в зал ожидания, Василий по-настоящему ощущал себя «королём паркета».

Осмотревшись и вновь смахнув капли пота с подбородка, Угрюмый нашёл-таки, своим полупьяным взглядом того, кого и искал. А именно Синюгу, притаившуюся в углу зала.

Синюга – это грузная и оплывшая избыточным жиром женщина-бродяжка. Она частенько заглядывала на вокзал. Однако так и оставалась не признанной – местными бомжами – за свою. По началу, Синюгу бесцеремонно изгоняли с привокзальных территорий, беспощадно били и пинали. А после, на её безобидные визиты (то ли из жалости; то ли оттого, что она, пусть и бомжиха, но всё же, женщина), перестали обращать какое-либо внимание.

В любую погоду и любое время года (как, собственно, и сегодня), Синюга была одета в зимнее, ядовито-зеленое пальто, из которого: то там, то тут – торчали ватные ошмётки. Кроме того, как и всегда, на ней были утеплённые штаны; пара-тройка кофт, одетых одна на другую; а так же, армейские кирзовые сапоги. Весь свой скарб, состоящий из нескольких огромных и замусоленных сумок, доверху набитых всякой дрянью, собранной из урн и помойных баков – она неизменно таскала с собой.

Её настоящего имени, никто не знал. Да она и сама, похоже, давно и основательно его подзабыла. Что же касаемо прозвища: Синюга.… Так получила она его, за не сходящие с её лица синяки и побои – как результат ежедневных «разборок» с бомжами и сотрудниками правоохранительных органов, в борьбе за место под солнцем. Её действительный возраст, так же оставался для окружающих, под покровом тайны (а может и не тайны, а несмываемой, въевшейся грязи). Синюге, с равновероятным успехом, можно было дать: как тридцать, так и семьдесят…

«…А почему, собственно, и не провести нынешнюю ночь с дамой?..» – подумалось в ту минуту Василию. Нет, о каком-либо интиме – не могло быть и речи. Этот природный инстинкт, вместе с иными желаниями подобного рода – у нашего героя давно атрофировались, словно ненужный организму атавизм. В данном случае, подразумевалось разнообразие, в выборе собутыльников.

Как ранее уже сообщалось: вокруг бродяжки было расставлено несколько тюков с тряпьём, гнилыми яблоками, пустыми бутылками и прочей дребеденью – от вида которой, нормального человека, могло и стошнить. Отодвинув одну из таких авосек, Василий подсел к бомжихе.

– …Знаешь?.. Когда я вошёл в зал, сразу понял – ты и есть, моя судьба!.. – сходу, заговорил Угрюмый. Сейчас, под парами выпитого ранее алкогольного суррогата, даже Синюга, не казалась Василию, такой уж и страшной. – …Возможно, это и есть – некое провидение или та самая любовь с первого взгляда!..

Синюга с подозрением покосилась, на незваного собеседника. Подсевший оборванец, был ей как будто знаком. Причём, исключительно, с негативной стороны. Однажды, он жестоко её избил, за поднятую с пола мелочь. Потому, предчувствуя очередной мордобой – бродяжка с опаской придвинула к себе сумки. Но после того как Угрюмый распахнув пиджак, показал ей торчащий из-за брюк бутыль с мутной жидкостью – заулыбалась во весь свой, беззубый рот.

– …Да и ты мне, вроде, уже давно приглянулся!.. – как бы смущаясь, она придвинулась к Ваську и всем своим видом показала, что нынче – она готова, практически на всё.

Молодые люди, сидевшие поодаль и наблюдавшие с самого начала за столь необычной встречей, тихо засмеялись. Ну, а когда те ребята ещё и стали невольными свидетелями чрезвычайно «романтичного» объяснения в любви – то «заржали», уже в полный голос.

– Пойдём-ка отсюда, дорогая!.. – подхватив с пола пару увесистых тюков, предложил Василий. – …Терпеть не могу, свиней и хамов, готовых опошлить самое святое!..

Источая вокруг себя смрадный дух, парочка нищебродов вышли на перрон и медленно направились к небольшой тёмной рощице, притаившейся меж железнодорожных путей.

– Душновато сегодня!.. – подметила Синюга, расстёгивая верхнюю пуговицу, своего зимнего пальто.

– Да уж!.. Не меньше тридцати семи градусов!.. И ни намёка, на мало-мальски ветерок!.. – ответил вспотевший бомж и указал на импровизированную «обеденную зону», сложенную из старых деревянных ящиков. – …Прошу, к столу!..