Победитель планеты (двенадцать разрезов времени) - Вадим Сафонов

Армия исследователей сверяет скупые письмена земли друг с другом, останки мертвых дополняет тем, что наука знает о живых, в пестроте прошлых флор и фаун ищет наиболее типичных, чаще всего встречающихся представителей. И руководящие окаменелости указывают порядок в хаотической смене погребенных в земных пластах живых существ. Так история мертвых, сохраненная природой в виде дроби с чудовищным знаменателем, восстановлена человеком во все главных частях, — и эта история помогает разгадать живых.

Да, жизнь, кишащая в миллионах форм, жизнь, порождающая гигантов и мириады пигмеев, не различимых зачастую сквозь стекла микроскопа; жизнь, порожденная землей и победителем захватившая всю землю, перестраивающая ее теперь в лице человека, — эта жизнь упрощается и позволяет понять себя в истории своего происхождения и развития. Позволяет понять законы, по которым материя видоизменяла и усложняла формы своего движения, превращая их в самую сложную — органическое движение, а также законы развития живых существ — от бесформенного организма до строителя мостов, заводов, садов и животноводческих хозяйств, строителя социализма — человека.

Ибо «в природе материи, — говорит Энгельс, — заключено то, что она приходит к развитию мыслящих существ». И палеонтология отчетливей всего показывает ту «необходимость» (Энгельс), с которой материя «на известной ступени должка производить в органическом существе мыслящий дух», двигаясь «в круговороте, в котором ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения».

Будем удивляться не тому, что наука не написала еще полной истории жизни на земле, но тому, что она написала ее с такой полнотой!

Когда ученый хочет восстановить облик вымершего существа, он накладывает на его костяк слой пластилина там, где были мускулы и связки, и укрепляет на нем куски кожи.

Попробуем же наложить пластилин на костяк исчезнувшего мира, облечь его плотью и кожей. Вдохнем в него дыхание, пустим кровь в жилы. Воскресим его той силой воскрешать, которую дала нам наука.

Мы посетим землю и жизнь на ней в решающие, поворотные эпохи, в те мгновения, когда качественный скачок вперед, завершающий борьбу накопленных противоречий, отмечал движение материи по пути к порождению мыслящего существа.

Нашим спутником будет фантазия. Но не ленивая фантазия, высасывающая из пальца самое себя, — нет, нашим спутником будет та фантазия, без которой конструктор не сделал бы ни одного изобретения и исследователь никогда не пришел бы ни к одному открытию.

Наука дарит нам право на эту фантазию. С ее помощью мы объединим итоги, разбросанные в тысячах томов специальной литературы, и попробуем воссоздать землю минувших эпох так, как видит ее наука.

В науке гипотеза освещает путь накоплению фактических знаний. И если факты отвергают ее, то все же она с честью уходит на покой: без нее факты не вошли бы в науку. Так не будем же унывать по поводу того, что кое-что в наших картинах — пока лишь гипотеза или одна из гипотез.

Эта книга ни в какой мере не заменит руководства по эволюционной теории, по биологии и палеобиологии. Но я писал ее с радостным чувством, ибо в ней я хотел донести до читателя великие и легкие результаты тяжелого, мозолистого труда тысяч отважных людей — строителей науки. Созидание науки было подвигом в мире рабов и господ. Сколько мучеников потребовало оно! Только у нас стало радостным делом созидание самой могучей и свободной советской науки, расширяющей и преобразующей мир, познавая его.

Пусть же весело будет прочтена эта книга.

И цель написания ее окажется достигнутой, если молодой читатель, прочтя ее, спросит в библиотеке серьезный курс или популярную брошюру по породоведению, по зоологии, теории эволюции и, может быть, вооружится сам геологическим молотком, памятуя, что каждый лишний рядовой в армии исследователей земли может означать новую победу, приближающую нас к полному овладению законами жизни и ее развития.

В. Сафонов

Загорск, май 1933 г.

1. Перед рассветом

Мир не знал ни ущерба, ни прироста. Он не имел возраста. Его некому было мерить. Материя собиралась в холодные облака, загоралась пепельным светом туманностей и, крутясь, рассыпала звезды. Они вспыхивали — желтые и красные гиганты и белые карлики. Волны энергии исходили от них и облекали их. Они гасли, меняя цвет, в безмерном пространстве. И снова в волнах энергии вспыхивал трепет рождающихся атомов. Рождались атомы, загорались, сияли и угасали звезды.

Когда распалось на звездный рой одно из туманных облаков, появилось наше солнце. Такие распады совершались до этого уже неисчислимое количество раз, и все же с того раза, о котором мы говорим, прошло время, для которого у нас нет меры. Солнце находилось в рое, в числе других ослепительных огненных шаров, родившихся вместе с ним, — и оно было одиноко. Его ровесников отделяла от него беспредельная пустота. Их сверкание вобрало в себя всю материю, рассеянную на громадных участках облака — их общей матери, — так же, как сгребают траву на тощем лугу, чтобы далеко друг от друга поставить несколько копен.

Существуют две вещи, сумевшие вместить этот рой звезд-солнц: вселенная и человеческая мысль. Биллионы лет спустя сытый, розовощекий, отпускавший брюшко человек вошел на вокзал Ватерлоо. Он был благонамерен, одет в коверкот и склонен рассуждать у своего камина, отослав лакея, о благости провидения в этом лучшем из миров. И под прохладными гулкими сводами громадного вокзала, пока носильщик с угодливой ловкостью нес щегольской чемодан, полному человеку блеснула мысль: если оставить шесть пылинок на весь вокзал Ватерлоо, то и тогда они наполнят его плотнее, чем звезды наполняют вселенную. Человек этот был сэр Джемс Джинс, баронет и знаменитый астроном, подробнее других рассказавший о происхождении солнечной системы.

Одинокие солнца не знали встреч. Ближайшая от нас звезда находится на расстоянии в 250 тысяч раз большем, чем нынешнее расстояние земли от солнца; и свету нужно больше года, чтобы дойти от этой звезды. Этого соседа мы, люди XX столетия, помещаем в созвездие Центавра. Но тогда не было Центавра. Невообразимо гигантские и все же ничтожно малые по сравнению с разделявшим их расстоянием звезды-солнца носились в мировой пустоте. И только раз в миллиард миллиардов лет могло выйти так, что они натыкались друг на друга.

И как раз это случилось с нашим солнцем. То, что выбросило ему навстречу пространство, не было звездой. Труп, оцепеневший в несказанном холоде, слепая и черная глыба разодрала черное небо. Она нарастала. Объяв полнеба, теряясь в нем, беззвучно помедлила, как грозовое облако. Но не подступила ближе. Чудовищная оспа, буря тяжелого вещества, недвижимая, окаменевшая, схваченная смертью, рвала ее края. Она стояла, теперь багрово озаренная отраженным сверканием солнца, и диск ее весь вырезался на небе.