Гений столичного сыска - Евгений Евгеньевич Сухов

его беспорочной службы и заслуг звание сенатора. А поэтому весьма опасался допустить хоть какую-нибудь промашку или, не приведи господь, серьезную ошибку и тем самым перечеркнуть все надежды на сенаторское звание.

В добром расположении духа, какое виделось сейчас коллежскому советнику Воловцову, его превосходительство бывал нечасто, потому Иван Федорович немного успокоился, уж чего-чего, а распеканции[3] от Завадского сейчас не будет.

– Рад сообщить вам, Иван Федорович, что нами получены благодарственные письма от господ рязанского губернатора и прокурора тамошнего Окружного суда о вашей помощи в расследовании известного вам дела, – бодро произнес окружной прокурор Московской судебной палаты Завадский. – Весьма нашумевшего! – И несколько тише продолжил: – Великий князь Сергей Александрович[4] о нем выспрашивал… Эти господа, помимо прочего, положительно ходатайствуют о награждении вас орденом, о чем мною уже написано представление. Так что в самом недолгом времени я надеюсь вручить вам орден Святой Анны третьей степени, вполне заслуженный. Признаюсь, я очень доволен, что в нашей Судебной палате служат лица, считающие себя на службе государю и Отечеству и в вакационное время. Это весьма и весьма похвально…

– Благодарю вас, – привстал со своего стула Иван Федорович, но Завадский жестом усадил его обратно.

– И еще, – несколько строже продолжил его превосходительство, – принято решение и уже получено письменное согласие от генерал-прокурора и министра юстиции действительного тайного советника Николая Валериановича Муравьева о весьма значительном расширении ваших полномочий. Вы теперь по должности являетесь судебным следователем по особо важным делам, то есть наделяетесь полномочиями расследовать уголовные и иные дела не только на территории округа Московского окружного суда и Судебной палаты, но и на территории всей Российской империи. Хотя, полагаю, вам к этому не привыкать, – улыбнулся Завадский. – Это очень почетно, но и весьма ответственно. И заметьте: должность сия вам вменяется безо всякой предварительной аттестации, – после этих слов действительный статский советник Завадский со значением посмотрел на Воловцова, – поскольку будем считать, что вы прошли ее, раскрыв такое непростое дело в Рязани. А теперь, – Владимир Александрович отвел взгляд от собеседника, – не смею вас больше задерживать…

У Радченко был посетитель, поэтому Воловцову пришлось с четверть часа подождать в приемной, пролистывая газеты, лежащие на небольшом столике. Когда статский советник освободился, Иван Федорович вошел в кабинет начальника с некоторой опаской, поскольку вспомнил его слова про «новое дельце».

– Ну что, как тебе наш окружной прокурор? – поинтересовался Радченко, складывая бумаги в аккуратную стопочку на столе.

– Я застал его в благостном расположении духа, – отозвался Иван Федорович.

– Значит, быть ему вскорости сенатором, – резюмировал статский советник. – А тут еще сам градоначальник его поддерживает. О новом деле для тебя он ничего не сказывал?

– Нет, – ответил Воловцов, насторожившись.

– Ясно. Решил все перевалить на мои плечи… Ну, мне это не впервой, а потом, в сенаторы я пока не стремлюсь, – после недолгого молчания и глубокого вздоха посмотрел на Ивана Федоровича Радченко. – Ты слышал что-нибудь об убийстве в Рязани генеральши Безобразовой и ее горничной двадцать восьмого августа сего года? Тетушка тебе об этом ничего не рассказывала?

– Да что-то такое слышал, однако сейчас не припомню точно, – нахмурил лоб Воловцов.

– А вот и напрасно, – заметил ему на это Геннадий Никифорович. – Дело обещает быть весьма громким…

– Так, а я здесь при чем? – пытливо посмотрел прямо в глаза статскому советнику Иван Федорович.

– Хм… А вот сейчас ты узнаешь, – не отвел взгляда от Воловцова председатель Департамента уголовных дел Судебной палаты. – Третьего дня случилось одно происшествие, на первый взгляд странное и вызывающее множество вопросов. О нем нам сообщили вчера, когда уже ничего нельзя было предпринять и исправить.

– Вы говорите загадками, – почему-то перешел на «вы» Иван Федорович.

– Все верно. Само это происшествие и есть не что иное, как полная загадка, – задумчиво произнес Геннадий Никифорович, – которую именно тебе и придется разрешить…

– Или не придется, – добавил за своего начальника следователь теперь уже по особо важным делам.

– Или не придется, – согласился с Иваном Федоровичем Радченко. И добавил: – Но ты ведь постараешься?

– Постараюсь, куда же я денусь? – усмехнулся Воловцов. – Будем считать, что интригу ты подпустил. А теперь рассказывай поподробнее.

– Хорошо, – кивнул статский советник. – Слушай… Третьего дня, поздно вечером, в управление Сретенской полицейской части постучался молодой человек болезненного вида. Когда ему открыли, он представился мещанином Иваном Александровичем Колобовым и заявил дежурному полицейскому чину, что, дескать, его надлежит немедля арестовать, поскольку он проживал в августе месяце в Рязани и знает, кто совершил убийство генеральши Безобразовой и ее горничной. Более того, по его словам, возможно, и он сам принимал в этом душегубстве участие. Свой допрос Колобов попросил отложить до утра, сказал, что ему нужно все тщательно обдумать, после чего его закрыли в камере. А утром, когда камеру открыли, Колобов оказался мертвый… Твоя задача состоит в том, – статский советник взглянул в глаза Воловцову, – чтобы прояснить личность этого Колобова, а также проверить правдивость его слов.

– Так мне что, опять в Рязань придется ехать? – удивился Иван Федорович.

– По всей вероятности, да. Что поделаешь, у тебя работа такая. А потом, ты ведь не любишь сидеть на одном месте, тебе оперативный простор подавай! – ответил Радченко. – Ну и с делом генеральши Безобразовой придется познакомиться, поскольку без этого, похоже, не обойтись, – добавил он.

– Поня-атно, – протянул Воловцов и опять перешел с Радченко на «вы»: – Разрешите приступить к выполнению задания?

– Приступайте, – вполне серьезно ответил Геннадий Никифорович и углубился в деловые бумаги.

Глава 2

Самооговоры бывают разными

В России ноябрь месяц только по календарю осенний. Так сказать, де-юре. А на практике, то есть де-факто, ноябрь – это уже решительно зима. Со льдом, со снегом, который случается выше щиколотки, с ночными морозами и инеем на деревьях, делающим их неживыми, словно искусственная театральная декорация для детской сказки. И это только начало пьесы под названием «Зима». А сама пьеса всегда со многими действиями будет играться и в декабре, и в январе, в феврале – кульминация представления, а в марте и начале апреля будут завершающие сцены. Случается, что и в мае месяце, после весеннего тепла, выпадает тяжелый мокрый снег и лежит по несколько дней кряду. Это заставляет многих городских обывателей, чертыхаясь и кляня непогоду, лезть в чуланы и кладовки и доставать обратно недавно вычищенные и сложенные в сундуки шерстяные и меховые вещи, переложенные стружкой хозяйственного мыла и посыпанные нафталином. А те из горожан, кто не желает или ленится доставать уложенные на хранение зимние вещи и продолжает ходить в весеннем одеянии, цепляют в