Расшифровка - Май Цзя

Всевышний рядом, и я готов поклясться перед Ним: я не лгу и не ищу ни малейшей выгоды. Я убежден, что честность перед Богом важнее одобрения профессора Вана.

17 янв. 2014 г.

Ханчжоу

Часть 1. Начало

Еще с детства она была умнее других, и особенно хорошо ей давалась математика. В одиннадцать лет она поступила в колледж, а в двенадцать уже вычисляла в уме быстрее, чем другие на счетах, так ловко, что люди дара речи лишались от изумления – ты только сплюнуть успел, а она уже помножила и поделила друг на друга пару четырехзначных чисел. Один слепец, из тех, что предсказывают судьбу по форме черепа на ощупь, сказал ей, что у нее мозг простирается до самого кончика носа и что такие чудо-люди рождаются лишь раз в несколько столетий.

1

Человека, который в 1873 году покинул Тунчжэнь на черной лодке с навесом и отправился на Запад учиться, знали как самого младшего из седьмого поколения знаменитого цзяннаньского рода Жун, торговцев солью, по имени Жун Цзылай; но когда он приехал на Запад, он стал называться Джоном Лилли. Позже люди говорили, что именно благодаря этому малому запах сырого солончака, поколениями исходивший от рода Жун, сменился на тонкий аромат книжных страниц, а семья получила репутацию патриотов. Конечно, ничего бы этого не случилось без его путешествия на Запад. Но в то время семья посылала его за границу вовсе не за тем, чтобы менять родовой запах, а для того, чтобы продлить жизнь бабушке.

В молодости она отлично справлялась с ролью матери – родив и вырастив за несколько десятков лет девять сыновей и семь дочерей. Все ее дети трудились в поте лица ради процветания рода Жун и добились успеха, а потому в семейной иерархии бабушка занимала высочайшее положение. Благодаря заботе детей и внуков бабушкина жизнь была долгой – но отнюдь не спокойной: загадочные, запутанные сновидения мучали ее по ночам так, что она кричала во сне, точно ребенок, и даже днем не могла избавиться от страхов. Старушку терзали кошмары, в которых ее большое семейство и сложенные горкой белоснежные слитки серебра превращались в неподъемную ношу, и огонек душистой свечи то и дело подрагивал от ее пронзительных криков. Каждое утро к ним домой приходили знающие люди, толкователи снов, и со временем среди них нашлись и те, кто выказывал незаурядные способности.

Среди всех толкователей бабушка особенно выделяла одного молодого иностранца, которого лишь недавно занесло в Тунчжэнь. Он не только безошибочно расшифровывал скрытые во снах старушки знаки и смыслы, но и проявлял дар ясновидения, и даже мог влиять на ее сны. Вот только из-за молодости толкователя мастерство его было каким-то ненадежным; старики таких, как он, зовут желторотиками. Сны он толковал довольно точно, а вот с предсказаниями выходило не так гладко, нередко он попросту попадал пальцем в небо – угадал так угадал, промахнулся так промахнулся. И если со сновидениями первой половины ночи он еще как-то справлялся, то с кошмарами, которые приходили следом, особенно со снами во сне, он уже ничего не мог поделать. Он и сам признавал, что никогда не утруждал себя как следует выучиться у деда его ремеслу, хватал по верхам, не всерьез, так и остался любителем. Однажды бабушка отодвинула при нем настенную панель – стена за панелью была выложена серебряными слитками – и попросила привезти к ней этого деда, но получила отказ. Во-первых, объяснил Иностранец, дед его давно утратил интерес к деньгам – впрочем, он и так не бедствовал, а во-вторых, старик уже в том возрасте, когда пугает одна мысль о том, что придется отправляться в такую даль. И все же он подсказал бабушке один способ: послать кого-то из семьи к деду на обучение.

Раз старик не мог приехать сам, другого выхода, кажется, не было.

Оставалось лишь найти среди многочисленной родни того, кто идеально подошел бы на эту роль. Этот человек должен был отвечать сразу двум требованиям: быть почтительным к старшим, готовым ради бабушки пройти огонь и воду; быть умным и сметливым, способным за короткое время в совершенстве освоить сложную науку толкования снов. Кандидаты отсеивались один за другим, и наконец выбор пал на двадцатилетнего внука Жун Цзылая. Так и начались его странствия. За пазухой у него лежало рекомендательное письмо от Иностранца, а на плечах – ответственность за спокойную бабушкину жизнь; и день и ночь в пути, он направлялся к мастеру на обучение. Месяц спустя, когда Жун Цзылай переправлялся на пароме через Тихий океан, на море разыгрался шторм. В ту ночь бабушке приснилось, что паром идет ко дну, а вместе с ним тонет и внук. Старушке снилось, что от горя у нее остановилось дыхание, и от этого она и в реальности, а не только во сне, перестала дышать. Больше она уже не просыпалась. Пройдя долгий трудный путь, Жун Цзылай добрался наконец до Учителя и почтительно протянул ему рекомендательное письмо. Учитель протянул ему другое письмо в ответ – так Жун Цзылай узнал печальную весть о смерти бабушки. Письма странствуют куда быстрее людей, а кто быстрее, тот, конечно, и добирается первым.

Учитель внимательно посмотрел на чужеземца из далекого края. Взгляд старика был острым, как стрелы – хоть птиц с неба сбивай. Казалось, он был вовсе не против взять на закате дней нового ученика. Жун Цзылай, однако, думал совсем иначе: раз бабушка умерла, постигать ремесло смысла уже не было; поблагодарив старика, он стал собираться домой. Он уже готовился к отъезду, когда встретил в университетском городке, где жил мастер, одного соотечественника, и тот взял его с собой на лекцию. После этого Жун Цзылай передумал уезжать. Он понял, что может многому здесь научиться. Он остался постигать науки с тем соотечественником, днем они вместе с одним славянином и турком ходили на лекции по математике, изучали геометрию, решали уравнения, вечером слушали музыку в компании поклонника Баха. Уйдя с головой в учебу, он не заметил, как пролетели годы – к тому времени, когда он опомнился и стал снова собираться на родину, прошло уже семь весен. Ранней осенью 1880 года корабль, на борту которого были Жун Цзылай и несколько десятков бочек со свежесобранным виноградом, отправился в родные края. Когда настали холода и виноград в трюме превратился в вино, Жун Цзылай наконец добрался до дома.

Как говорили сами тунчжэньцы, за семь лет в роду Жун