Силы неисчислимые - Александр Сабуров

Заметив меня, он заговорил еще громче:

— Да вы что, не слыхали, что представители Орловского обкома партии летят к нам? Теперь все отряды будут подчинены райкомам. А вы что — на Украину? Да известно ли вам, что фашисты собираются напасть на Брянский лес? Вы знаете, что это значит: сожгут все деревни, а народ угонят в концлагеря.

Егорин сердито переводит взгляд то на меня, то на Реву.

— Родственников ваших партизан кто защищать будет? Да завтра же в ваш штаб все женщины прибегут. Что вы им скажете?..

Мы встретились с Егориным в конце октября 1941 года. Это серьезный, уравновешенный человек. Он и до войны был председателем Суземского райисполкома. С приходом фашистов остался в подполье. И в том, что партизаны вскоре полностью освободили район, сказалась и его неутомимая работа. Сейчас исполком и его председатель олицетворяют здесь Советскую власть. Они решают вопросы снабжения населения, охраны населенных пунктов, заботятся о больных и раненых, оказывают помощь семьям красноармейцев и партизан. В освобождении района наши отряды действовали плечом к плечу с местным отрядом Алексютина. У нас установились самые тесные отношения с подпольным райкомом партии, который возглавляли товарищи Паничев и Петушков. Райисполком тоже привык наших партизан считать своей опорой. Месяцы совместной борьбы сроднили партизан с местным населением. Поэтому Егорин и мысли не допускал, что вдруг останется без нас.

Он не учитывал того, что мы помогли поднять партизанское движение не только в этом, но еще в трех районах Брянщины: Трубчевском, Комаричском и Брасовском. Теперь местные отряды окрепли и стали действовать самостоятельно. Дальнейшее наше пребывание в этих местах уже не вызывалось прямой необходимостью.

Пытаюсь успокоить Егорина:

— Николай Федорович, мы имеем указание ЦК партии Украины. Это боевой приказ, он должен быть выполнен во что бы то ни стало. И мы надеемся на ваше содействие. Поймите, нам будет очень трудно. Здесь все нами обжито, нас поддерживает население, мы дома — ведь в районе восстановлена Советская власть. А там нас ждут опасности и полная неизвестность…

Действительно, в то время об обстановке на Украине мы располагали очень скупыми разведданными, которые доходили до нас из разных источников и довольно часто резко противоречили друг другу. Говорили, чти партийное подполье в ряде областей республики было разгромлено в первые же дни оккупации. Достоверной информацией о партизанском движении на Украине мы тоже не располагали. Знали только, что где-то в Сумской области действует отряд Сидора Артемьевича Ковпака, на Черниговщине развернул свою работу подпольный обком партии во главе с первым секретарем Алексеем Федоровичем Федоровым. Было известно, что отряды под командованием Федорова и Попудренко осуществляют смелые боевые операции и наносят врагу ощутимый урон.

Вот, по существу, и все наши сведения. И все-таки в интересах общего дела мы должны были уходить на Украину, которая по сравнению с Брянщиной была более глубоким тылом фашистских войск. Мне так и не удалось переубедить Егорина. Он хмуро выслушал меня, оделся и, ничего не сказав, ушел.

Рева посмотрел на меня и тихо заметил:

— Не понимаю… Приехал веселый, гостинцев привез, говорил о подготовке к посевной кампании, а стоило упомянуть об Украине, его словно какая муха укусила…

Рева был расстроен. Разговор не клеился. Вскоре он повернулся к стене и с головой укрылся одеялом…

Ну что ж, молчи. Я и так узнаю, что у тебя на душе.

Беру с подоконника тетрадь. Рева аккуратно записывает все, что связано с хозяйством отрядов: наличие и расход боеприпасов, продовольствия, трофеи, добытые партизанами, и как они используются, множество всяких других данных. Листы потрепанной тетрадки пестрят столбиками цифр, какими-то зашифрованными пометками. Но я-то знаю, что здесь не только бухгалтерские выкладки. Нет-нет да и попадаются строчки, в которых, пусть скупо, отражаются переживания хозяина тетрадки.

Вот ироническая запись по поводу нашего наставления диверсантам: отвинчивать гайки и вынимать болты на стыках рельсов. «Приказано в кузнице ковать гаечные ключи», — пишет Рева. И горько добавляет: «Крути, Гаврила, спасай Россию!» Да, наши хлопцы уходили на задание не с минами, а гаечными ключами. Не было взрывчатки…

И как крик души — трижды подчеркнутые слова: «Тол надо не у штаба просить. Его надо у Строкача требовать!» И дальше: «Хотя бы тысячу килограммов тола! Тысяча килограммов тола дала бы куда больший эффект, чем десять тысяч снарядов на фронте…»

Это мнение не одного Ревы. Все мы думаем так. Но что поделать? Где достать взрывчатку?

Тяжелые шаги отвлекли меня от раздумий. Чтобы не разбудить Реву, выхожу в прихожую. Передо мной командир артиллерийско-минометной группы Новиков. Я привык его видеть всегда по-солдатски подтянутым, до предела аккуратным. Этого красивого с бронзовым лицом человека не старила и ранняя седина. Теперь его не узнать: в небрежно наброшенной на плечи тужурке, в лыжных брюках, на ногах шерстяные носки и резиновые калоши.

— Кто вы: ездовой, повар? — набрасываюсь на него. — Что за маскарад?

Новиков смотрит на меня с усмешкой.

— Я командир. Следовательно, не конюх и не повар.

— Почему так одеты?

— Простите. Одежду и сапоги отдал в ремонт. А чужое не налазит. Привык к военной форме.

— Оно и видно… — пытаюсь унять раздражение. — Поморозиться захотелось.

— Нашему брату мерзнуть не полагается.

— Идемте, я дам вам свой полушубок.

— Нет, нет, не надо! — останавливает меня Новиков. Он помолчал немного. Потом заговорил, и голос его дрожит: — Это правда, что вы приказали артиллерию не брать на Украину? Как же это так?

Вон оно что! А я-то удивляюсь, почему наш Новиков в таких растрепанных чувствах?!

— Идем, поговорим.

Веду его в комнату, усаживаю подальше от спящего Ревы.

Новиков поспешно оправляет тужурку, застегивает на все пуговицы. Смущенно поглядывает на меня. Ждет, что отчитывать буду за дурацкую выходку. Вообще-то не мешало бы. Но не могу.

Новиков был призван в армию с первых дней войны. Командовал батареей, попал в окружение, был ранен. Истекая кровью, вдвоем со своим ординарцем Мушкиным — больше никого не оставалось в живых — закопали орудия. Низкорослый Мушкин каким-то образом дотащил раненого командира до деревни Чернь. Крестьяне приютили их, вылечили Новикова, а потом свели с партизанами. До войны Новиков работал главным инженером, но военная форма на нем сидела всегда ладно, словно всю жизнь прослужил в армии. Только уставной язык давался ему с трудом, поэтому он не раз просил начальника штаба Бородачева не говорить с ним приказным тоном. У нас он показал себя грамотным и волевым командиром, не теряющим голову в сложнейших ситуациях.

— Так что, мне, значит, опять закапывать свою артиллерию, а снаряды брать в мешок и идти на железную дорогу подрывать ими рельсы?

— Если надо, то пойдете!.. — сознаю, что опять не тот тон взял. Надо успокоить человека, а я ему обухом по голове. Каково артиллеристу, всем сердцем влюбленному в свое дело, слышать такое!

- Это вас Рева так настроил, возмущается Новиков. — Вы еще приказ не отдали, на кого оставить артиллерию, а Рева уже все снаряды у нас забрал, хочет вместо взрывчатки их пустить. Ну что ж, оставим тут технику, и я уйду вместе с вами. Но только имейте в виду, жизнь заставит вас уважать артиллерию. Доказываю ему, что не можем мы в такой тяжелый и далекий путь брать с собой пушки.

— Да и тактика, ты знаешь, у нас особая: избегать открытого боя, нападать скрытно, неожиданно и тотчас уходить, пока противник не опомнился.

— Но мы не имеем права на этом останавливаться! В отрядах больше ста пулеметов, около сотни минометов. Плюс артиллерия. Плюс, а не минус, товарищ командир! С такой силой можно разгрохать любой фашистский гарнизон.

Говорит Новиков запальчиво, зло. А я чувствую все большее уважение к этому настойчивому человеку. Встаю, снимаю с вешалки свой полушубок и отдаю ему.

— Бери. А утром приходи ко мне, поговорим на свежую голову.

Новиков отказывается брать полушубок. Пришлось уговаривать. Наконец, пустился на хитрость. Вывел в коридор и показал висевший на гвозде хозяйский полушубок:

— Видишь, у начальства и запасной есть. Одевайся и иди отдыхать.

Легонько подталкиваю Новикова к выходу.

Задерживаюсь у закрывшейся двери. За ней, затаив дыхание, стоит и Новиков. Потом слышу его удаляющиеся шаги.

Заскрипели промерзлые ступеньки крыльца. Распахивается дверь, и в комнату не входят, а врываются наш комиссар Захар Богатырь, командиры отрядов Боровик, Воронцов, Погорелов и начальник штаба Илья Бородачев. Все возбуждены. Спешат поделиться радостью.

— Выстояли!

— Пережили!