Силы неисчислимые - Александр Сабуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я потрясен. Но продолжаю наступать:
— Слушайте, Фещенко. Вы начинаете меня смешить. Значит, немецкое командование доверило вам, бывшему коммунисту, пост старосты? Знаете, дорогой, я не привык играть в прятки. Ей-богу, вот иду и думаю: слушать ли дальше ваши бредни или расстрелять вас на месте?
Он резко поворачивается ко мне, я даже чувствую его жаркое дыхание. Невольно тянусь рукой к пистолету.
Фещенко, высокомерно улыбнувшись, ступает на крыльцо и широким жестом приглашает меня в дом. Дальнейшая наша беседа протекает уже за столом старостате, и она стоит того, чтобы о ней читатель узнал подробнее. — Вот вы сказали, меня расстрелять надо… А ведь даже вас за это, господин начальник, по головке не погладят. Фещенко большие заслуги перед господами немцами имеет.
- Если не секрет, эти заслуги вами заработаны на партийном поприще? — съязвил я.
— Да будет вам известно, что это самое широкое поле для такой деятельности, какой я занимался. Да знаете ли вы, что я, да, именно я, один Фещенко, посадил в тюрьму не одного партийного активиста…
— Как же это вам удалось?
— Фещенко не сидел без дела. И все время в движении пребывал. Сядет, бывало, на поезд, совершит маршрутик и на каждой станции по анонимочке в ящик опустит… Больше семисот анонимочек насочинял да отправил. И все начальство, а потом эти начальнички выкручивались. Да не всем удавалось, кое-кто и в тюрьме оказывался.
Вскакиваю, грохаю кулаком по столу.
— Вы что, долго будете, Фещенко, мне голову глупостями забивать? Неужели вы думаете, я поверю, что какими-то анонимками можно упечь человека в тюрьму?!
На лице старосты блуждает ироническая улыбка.
— Простите, господин начальник, но вы, видать, долго в Европе задержались, потому не знаете здешней жизни. А тут было принято: дыма без огня не бывает. И если поступил сигнал, пусть анонимный, будьте покойны, без внимания его не оставят. Между прочим, анонимочки и сейчас должны сослужить нам добрую службу. — И Фещенко доверительно сообщает мне, что ему удалось забросить письма подпольщикам Трубчевска и предупредить, что среди партизан действуют провокаторы Волчков и Кенина.
- Это кто такие? — как можно равнодушнее спрашиваю я.
— Большевистские выкормыши, вот кто это. Но вы увидите, как партизаны сами их укокошат. И пикнуть в свое оправдание ничего не успеют…
— Может быть… Хотя, честно говоря, даже поверить в такое трудно… Неужели так бывало? Бывало и будет. Пока действует пословица: «Дыма без огня не бывает»…
Ох, как у меня зачесались руки! Хорошо, что в этот момент появился Захар Богатырь. Он быстро включился в разговор:
— Боюсь, господин начальник, что Фещенко вам, как говорят русские, арапа заправляет. Ну пусть назовет хоть одну фамилию арестованного по его анонимкам партийного активиста, а мы потом проверим, так ли это?
Фещенко снисходительно улыбнулся. И назвал с десяток фамилий и среди них — Таратуто, который тогда был директором пенькозавода.
Фещенко, довольный произведенным впечатлением, спокойно отвечает на вопросы Богатыря. Оказывается, в селе скрываются два коммуниста. Им до поры до времени комендант Пальм разрешил сохранить жизнь.
- Пусть еще поживут немного, — закуривая, говорит Фещенко, — комендант правильно рассудил: где есть хоть один коммунист, там обязательно будет и организация.
— Да какая тут может быть организация, — подключаюсь я к разговору, — если здешнее украинское население полностью поддерживает немецкие порядки?
- Я вижу, господа, вы сюда недавно прибыли. Что русские, что украинцы — одно… Фещенко зло выругался. Извинившись, добавляет: — Живу как на вулкане, каждый день могу получить пулю в спину. Не ценят заслуг Фещенко, не ценят… Просил коменданта прислать гарнизон солдат. Обещал, да все тянет с этим. Так и обещанной награды не успеешь получить…
— Мы вам поможем в этом, Фещенко. Ускорим приход гарнизона. Сегодня же поговорим с Пальмом.
Наше обещание действует ободряюще.
— Что вы думаете делать с этими коммунистами? — Что прикажете, господин начальник.
— Я думаю, пора с ними кончать. Сейчас же арестуйте их. Соберите всю полицию и приведите сюда ко мне.
Фещенко вскакивает и с видимым удовольствием бросается выполнять приказание. Мы с Богатырем быстро договариваемся, что он с нашими людьми займет соседний домик, куда я буду поочередно направлять полицейских на «инструктаж». Вскоре Фещенко и старший полицейский, подталкивая прикладом, ввели в комнату пожилого человека. Я тут же старшего полицейского направляю в распоряжение моего заместителя. Стукнув каблуками, он в последний раз откозырял начальству. В соседнем доме его ожидали наши хлопцы во главе с Богатырем.
Задаю вопрос арестованному:
— Фамилия?
— Синицкий.
— Коммунист?
На меня устремлен ненавидящий взгляд:
— А вы что, не знаете?
— Знаю. Но могу и усомниться. Это от вас зависит.
— Можете не сомневаться. Член партии большевиков с девятьсот пятого года.
— Где ваш партбилет?
— А ты мне его давал, сволочь? А еще русский человек…
Всматриваюсь в его горящие презрением глаза и понимаю, что это не подставное лицо. Закуриваю и предлагаю закурить Синицкому.
— Вот за это спасибо, — коротко благодарит Синицкий. — Если позволите стакан воды, вторично скажу спасибо. А дальше делайте что хотите, только не мучайте и не тяните со смертью. Будьте хоть в этом человеком.
Синицкий не успел закурить и сильно закашлялся. Нетрудно догадаться, что у этого худощавого пожилого человека с легкими дело обстоит неблагополучно.
Заглядываю в окно. Во дворе два полицейских вводят второго арестованного. Фещенко поспешил им навстречу.
Осмотревшись, замечаю, что угол комнаты отгорожен какой-то старомодной ширмой. Беру Синицкого под руку и шепчу:
— Идите за ширму. И сидите молчком. Никаких признаков жизни. Слышите, никаких признаков!..
Ширма еще не перестала дышать от прикосновения Синицкого, как верзила Фещенко и двое полицаев втолкнули второго арестованного, который назвался Кобяковским.
— Видите, какого молодого большевика я вам доставил, — со слащавой улыбкой на лице говорит Фещенко и добавляет: — Остальные полицейские прибыли в распоряжение вашего заместителя.
— Хорошо, господин староста, — одобряю я. — Люблю оперативность, коллега. Этих двух тоже направьте туда же.
Фещенко незамедлительно выполняет мой приказ и, вернувшись, удобно усаживается за стол.
— Коммунист? — спрашиваю Кобяковского.
Кобяковский стоит бледный. Руки сжаты в кулаки. Внимательно смотрю на него и вижу, как мелкая дрожь пробегает по его лицу. Пауза затягивается.
— Сколько лет в партии?
— Всю свою сознательную жизнь, — он говорит глухо, но внятно.
И вдруг я чувствую, что не могу больше продолжать эту тяжелую игру. Выхватываю из колодки маузер. Фещенко услужливо подскакивает ко мне:
— Господин начальник! Зачем вам руки пачкать? Это мы сами сделаем с превеликим удовольствием. Не извольте беспокоиться: справимся. Не надо пачкать пол этой большевистской кровью…
Как я держал маузер за ствол, так и съездил им по щеке Фещенко. Он падает на пол, хватается за щеку. Орет:
— Господин начальник, господин начальник, что вы делаете?
— Какой я тебе господин начальник, фашистская гадина! — Моей ярости уже нет границ. — Я Сабуров! А ты, значит, коммунистов выдаешь, анонимные письма пишешь, кровавые границы устанавливаешь?..
Из-за ширмы, цепляясь за стену, выходит Синицкий. Ошеломленно переводит взгляд с меня на Кобяковского и на Фещенко. А Кобяковский замер, закрыв ладонями лицо.
Лицо Фещенко стало фиолетовым, глаза округлились от ужаса. Он что-то шепчет. До меня доносятся только последние слова:
— Кого бог лишает разума, того он лишает и жизни. Сыграл Фещенко в ящик…
Вскоре мы простились с жителями Гавриловой Слободы. Узнав, что мы партизаны и что мы расквитались со старостой и полицейскими, украинцы окружили нас своим вниманием и теплотой. С нами уходили Синицкии и Кобяковский, ставшие потом нашими замечательными партизанскими товарищами. Синицкий не дожил до победы. Совсем больным мы отправили его в Москву, в партизанский госпиталь. Он умер от туберкулеза. Кобяковский жив-здоров, работает в Киеве в Центральном Комитете Коммунистической партии Украины.
Мы возвращались в отряд, удовлетворенные результатами своей вылазки в Гаврилову Слободу. Нас горячо обрадовала первая добрая встреча с украинским населением. В наши ряды влились два новых коммуниста, которых нам удалось спасти от верной смерти. Мы узнали, откуда исходили анонимки, порочившие наших боевых друзей Марию Кенину и Василия Волчкова. И наконец, мы очистили нашу землю от предателей, воздав по заслугам и Фещенко и его полицейской своре фашистским наймитам.