Когда листья станут золотыми - Кларинда

спал, — Данилов кивнул на рогожу, под которой угадывались очертания человеческого тела. — В полу прогар характерный остался. Полыхало все здорово, они никуда не позвонили. Тут у одного соседа сотовый есть, так он уезжал к родне в Калугу.

— Я знаю, уезжал Черкасов, — старлей прошелся по пожарищу, перешагнул через обугленное бревно. — Ах, уроды пьяные, даже вытащить не пытались.

— Да что ты от них хочешь, Леш, — Данилов пнул пепел ногой. — Упырки, крышу-то на другой день на металл сдали… Но, с другой стороны, они в предбаннике сидели, а тут мыльня еще.

— Все равно, тут вся баня пять на пять метров.

— Ты знал погибшего?

— Да нет, прописку только делал ему год назад. Из квартиры в Москве мачеха выжила, что ли. Молодой, лет двадцати, пацан совсем.

— Пацан должен в песочнице играть, — отрезал оперуполномоченный. — А не бухать по баням. Сколько эти алконавты выхлебали, уму непостижимо.

— Меня вот только одно настораживает, — подал голос молчавший до сих пор Самойленко. — Тот пухлый, Авдотьин. Когда мы только подошли, я слышал, как он говорил, что звал остальных вытащить погибшего, а Спиридонов Серега, мол, крикнул: спасаемся сами, ему уже не поможешь. А потом, когда его допрашивали, он уже молчал, как рыба.

— Так что вы хотели, Вадим Николаич, — пожал плечами Калашеев. — Конечно, они между собой могут откровенничать, а с нами нет. Тут можно об оставлении в опасности дело заводить, но доказать что-то трудно будет.

— Смотрите, — Иванченко наклонился и поднял из пепла почерневший от огня железный кол. — Миш, ты на трупе повреждений не заметил? Которые можно нанести таким ломиком?

— Повреждения там одного рода, — Данилов взял из рук участкового кол. — Ожоги четвертой степени почти ста процентов поверхности тела. Ну, бок правый частично уцелел, он на нем лежал. Нет, Алексей, такой лом знаешь, какую дырку бы оставил? Я внимательно осмотрел труп, заметил бы. И на экспертизу сейчас повезем, там определят, если что. Впрочем, если не веришь, осмотри сам.

— Нет, спасибо, — старлей быстро сглотнул, отгоняя подступавшую к горлу дурноту. — Надеюсь, он задохнулся сначала.

— Не надейся, — мрачно сказал Калашеев. — Бревна тут явно березовые. Это не сосна, горит быстрее, дыма не дает. А еще понюхай древесину для разнообразия и житейского опыта. Чуешь? Я с таким сталкивался пару раз, когда, вместо разведенного ацетона, брус от грибка обрабатывают каким-то дешевым антисептиком. Дрянь вроде солярки, великолепно горит. Так что этому потерпевшему урон можно смело впаять нарушение пожарной безопасности.

Иванченко опустил кол на землю.

— Это просто здешняя язва.

— Так у тебя две язвы? — хохотнул судмедэксперт.

— Ага. — Старлей провел рукой по ребрам. — Эту язву я подлечил, а Спиридонов давно отличился. Его еще в Приокске в ПТУ судили за грабеж. С дружками ларек обчистил. Сюда приехал, лучше б там остался.

— Конечно, у них такого добра навалом…

— Да там работать надо! А здесь он у матери на шее сидит.

— Думаешь, он бы там работал? — зевнул Данилов.

— Его бы в городе посадили быстрее. Здесь… да пьянствует, соседей тиранит. Девушку вон с собой из Приокска привез, хорошую, скромную, жить бы нормально. Так нет… Хотя деньги у него появились откуда-то. Постоянно пьяные драки. Он погибшего мог и умышленно забыть, скулу разбитую, вон, ему припомнил.

— Вы мне рапорт напишите, — попросил Самойленко. — Я его передам в районную прокуратуру, правда, в возбуждении дела, скорее всего, откажут… Ну, хоть припугнете героя вашего. Хотя за пожар ему штраф впаяют.

— Что ему штраф! Мать заставит платить или у жены детские отберет, когда родит. Кстати, — участковый оглянулся. — Точно она, погодите-ка…

На той стороне пруда у берез стояла молодая женщина. Невысокая, худая, черные волосы повязаны пестрой косынкой. Одета не по сезону — куталась в слишком теплую для лета серую кофту, на ногах резиновые сапоги. Старлей быстро подошел к ней.

— Послушайте, — начал он, и вдруг сообразил, что фамилия жены Спиридонова начисто вылетела у него из головы. — Мария… Маша, ну что ты тут забыла? Не место это для женщины в таком положении. И муж как бы твой не возмутился.

Мария подняла к нему бледное лицо. Старлею всегда казалось, что у жены Сергея были испуганные овечьи глаза, но в этот раз, увидев ее вблизи, он поразился. Беременность ли придала ее чертам некое очарование, но девушка вдруг напомнила мадонну. Ее черные глаза были, как два колодца, некогда отразившие сияние далекой звезды, и теперь лучившиеся этим отраженным светом. Старлей не отличался поэтичностью натуры и сам не понял, как такое сравнение пришло ему в голову.

— Алексей Иваныч, можно поближе подойти?

— Маша, ты что? Это не для беременной зрелище.

— Он очень мучился?

— Нет, совсем нет, — заторопился Иванченко, хотя сам не знал ответа на этот вопрос. — Он же без сознания был. Маша, послушай, я же видел тебя в больнице в акушерском отделении. Что врачи говорят?

— Ничего, угрозу не ставят.

— Маша, повернись. Синяк. Отлично. Сергей?

— Нет, Алексей Иваныч, что вы! — с ненатуральным жаром воскликнула Маша.

У Иванченко в голове мелькнуло, что он, как милицейский работник, должен сначала расспросить Марию о действиях Спиридонова, но он быстро отогнал эту мысль. Прежде всего надо обезопасить беременную женщину от избивающего ее мужа.

— Маша, слушай. Иди-ка сейчас или домой, или в больницу. А то начнешь ты мне тут рожать, и что? Скорая приедет в лучшем случае завтра. Тебе срок когда ставят?

— В октябре.

— В октябре тут все дороги развезет к чертям, пропадешь ты в октябре. У нас уже почти июль. Так что слушай, иди в больницу. Ложиться надо загодя. Главврачу скажи, что от меня. А хотя я сам с ним поговорю, он дядька понимающий.

Маша кивнула. В ее глазах стояли слезы.

— Не плачь, не надо. Тебе о ребенке думать нужно. Если Сергей будет руку поднимать, говори мне, не бойся. И врачей не бойся просить.

— Я за себя не умею просить, Алексей Иваныч. За маму просила, когда она была больна, лекарства у соседа просила, — Маша вдруг заговорила быстро, как долго сдерживавший себя и наконец-то дорвавшийся до слушателя человек. — Стеснялась, а просила… а потом она умерла, вы понимаете, я тогда на нее обиделась, ушла на весь день гулять, а пришла назад, у нее уже изо рта пена, если бы я раньше вернулась, можно было бы помочь… Как страшно, господи… Я в детдоме доучивалась, Сергея встретила, он тогда не был таким, поверьте, не был, это он здесь, от безнадеги… А теперь Коля, господи, страшно как, ведь он из их компании единственный добрым человеком был, пил,