В омуте преждевременных неточностей - "Юрстэрки Кихохимэ/Yulanomia Rotvigrein"

      Жить как-то ведь на­до, не с го­лоду же по­мирать, по­это­му бла­года­ря сво­им свя­зям (ко­торые чу­точ­ку под­сокра­тились, ког­да про­шёл слу­шок о том, что ха­лява за­кон­чи­лась и бо­лее не­ак­ту­аль­но на­ходить­ся под­ле это­го че­лове­ка), Ад­ри­ан смог-та­ки в де­вят­надцать лет пос­ту­пить на сред­не­оп­ла­чива­емую ра­боту, зак­лю­чив тру­довой до­говор, и те­перь бедс­твен­ное по­ложе­ние дел чу­точ­ку гра­ницы свои раз­дви­нула, да­вая им воз­можное су­щес­тво­вание.

 </p>

<p>

***</p>

<p>

      Нас­ту­пив­шая вновь вес­на, оз­на­мено­вала о про­шед­ших не­замет­но для них трёх лет, пи­яв­ка­ми въ­ев­ши­мися сво­ей не из­менчи­вой пов­седнев­ностью. По на­чалу Ба­ланов­ско­му не всё уда­валось: на­чаль­ство при­тес­ня­ло, а кол­ле­ги ви­дели в нём «зо­лото­го маль­чи­ка, ко­торо­му пос­час­тли­вилось вы­лез­ти из нуж­ной дыр­ки, что­бы за­нять в даль­ней­шем вы­сокое по­ложе­ние», — ре­аль­ность же бы­ла дру­гой, и па­рень в ко­нец пре­тер­пел мно­го скот­ско­го от­но­шения к сво­ей пер­со­не, но в даль­ней­шем всё это отод­ви­нулось на дру­гой план и он-та­ки смог креп­ко усесть­ся на сво­ём мес­те, в ком­па­нии, вы­пус­ка­ющей диф­фе­рен­ци­ру­емый про­дукт, за­быв про труд­ности и по­тихо­неч­ку воз­вра­ща­ясь в свой отод­ви­нутый ког­да-то в прош­лом ре­жим, ши­куя и про­дол­жая со­рить день­га­ми. Да вот толь­ко не всё вер­ну­лось в преж­нее рус­ло, са­ми от­но­шения меж­ду дву­мя пар­ня­ми ус­та­рева­лись. Те­перь же Фё­дор вы­зывал у Ад­ри­ана прис­ту­пы ярос­ти — он его раз­дра­жал, злость и же­лание в чём-то уп­рекнуть или да­же оби­деть па­рень­ка, взи­ра­юще­го на то­го с край­ним не­пони­мани­ем, но сми­рен­но при­нима­юще­го всё то, в чём был (по фак­ту!) не ви­новен, всё ча­ще бра­ла над ним верх. Фор­му­ла: от люб­ви до не­навис­ти один шаг, те­перь ра­бота­ла в том точ­ном ра­кур­се, ког­да пос­ле люб­ви не ос­та­ёт­ся бо­лее ни­чего, кро­ме неп­ри­яз­ни к че­лове­ку, с ко­торым ты про­живал не­кото­рое вре­мя. А всё по­тому, что у Ад­ри­ана в гру­ди рас­цве­тал но­вый цве­ток — и имя ему Ека­тери­на, а ста­рый, увя­дая на гла­зах, пос­те­пен­но кло­нил­ся к зем­ле.

      Это бы­ло неп­ри­выч­но для них, обо­их. Но кто ска­зал, что Ад­ри­ан из­на­чаль­но был ге­ем? Да, его за­ин­те­ресо­вал этот че­ловек сво­ей ин­ди­виду­аль­ностью, ему за­хоте­лось сде­лать его сво­им, это­го он до­бил­ся, но на­иг­равшись — по­чему бы не дать «иг­рушке» най­ти но­вый оби­ход, ведь сей­час не­нависть, на­бира­ющая всё боль­ше обо­роты в са­мом ес­тес­тве блон­ди­на, ри­сова­ла кар­тинки страш­но­го ви­да: как он слу­чай­но из-за ме­лочи на­чина­ет бить то­го ку­лака­ми — по ли­цу, гру­ди, жи­воту, не раз­би­рая, а толь­ко с каж­дым ра­зом прик­ла­дывая боль­шую сил, по­ка тот, не соп­ро­тив­ля­ющий­ся, не па­да­ет нич­ком на пол, те­ряя соз­на­ние. Мно­го страш­ных и уже же­лан­ных (!) си­ту­аций ри­сова­ло его боль­ное во­об­ра­жение, но он был сдер­жанным и ста­рал­ся отыс­кать при­чину столь рез­ко­го из­ме­нения, ища что-то по­ложи­тель­ное, спо­соб­ное в од­но­часье вер­нуть бы­лые чувс­тва, но все­му при­ходит ко­нец, и лю­бовь (а бы­ла ли она во­об­ще?) сго­рела, не ос­та­вив да­же пеп­ла пос­ле се­бя.

 </p>

<p>

***</p>

<p>

      Воз­вра­ща­ясь ве­чером, пос­ле тя­жело­го ра­боче­го дня, до­мой, ус­тавший Ад­ри­ан, вмес­то то­го, что­бы лечь, вос­полняя энер­гию, на­чал уп­ре­кать «лю­бимо­го» в без­дей­ствие. Ра­зоз­ли­ло же его опять то, что па­рень сно­ва си­дел у компь­юте­ра, по­ка тот ра­ботал и дос­та­вал по­том им день­ги.

      — Мог хо­тя бы поз­до­ровать­ся, а не си­деть, ут­кнув­шись в этот ящик.

      — Здравс­твуй, Ад­ри­ан. Как про­шёл день? — не от­ры­ва­ясь, дал от­вет Фё­дор, чувс­твуя по го­лосу, что тот не в ду­хе.

      — Луч­ше, чем у бес­по­лез­но­го те­бя.

      Кол­кие сло­ва, при­чиня­ющие боль. От лю­бимо­го че­лове­ка, но Во­робь­ёв уже при­вык к ним, не ре­аги­руя бо­лее на ос­кор­бле­ния, лишь в ду­ше пе­режи­вая.

      — Я при­гото­вил ужин. Он на кух­не, мо­жешь…

      Щел­чок, щел­чок — да сколь­ко мож­но уже ты­кать по это­му ус­трой­ству вво­да?! Ка­па­ет на нер­вы, очень силь­но, — Ад­ри­ан и так на­чина­ет за­кипать, а тут ещё и дру­гие фак­ты под­го­ня­ют шка­лу до пре­дела.

      — Да сам ха­вай свою без­вкус­ную еду! — ри­нув­шись в его сто­рону и вых­ва­тывая мыш­ку, раз­би­вая сра­зу же об сте­ну. — За­дол­бал уже. Ты, дар­мо­ед, толь­ко и де­ла­ешь, что це­лыми дня­ми си­дишь и всё ты­ка­ешь, ты­ка­ешь — а тол­ку от те­бя не боль­ше, чем от го­дова­лого ре­бён­ка, ко­торо­му всу­чили кни­гу по ана­томии! И ес­ли да­же в этом слу­чае он бу­дет хо­тя бы раз­гля­дывать кар­тинки, не по­нимая их смыс­ла, то в тво­ём — ты, нич­то­жес­тво, ни на что не спо­соб­ное! За­чем толь­ко те­бя ро­дите­ли соз­да­ли?! Ты и сго­товить ни­чего не уме­ешь (хо­тя про­дук­тов на­валом, ин­тернет вклю­чён, уро­ков мно­го — мог бы за все эти не­дели и ме­сяцы хо­тя бы суп на­учить­ся го­товить!). Но нет, ты ж неж­ный цве­ток, — схва­тив за за­пястье, с си­лой сжи­мая, на что Фё­дор мор­щится, вскри­кивая, — не лю­бящий эк­спе­римен­ти­ровать!.. Да бог с этой едой, ты па­рень, это де­ло баб­ское, но ког­да ты не мо­жешь най­ти да­же се­бе ра­боту, си­дя на мо­ей шее — что при­кажешь ду­мать? С ка­ких это во­об­ще пор япро­писал те­бя в сво­ей квар­ти­ре, квар­ти­ре по­кой­ных мо­их ро­дите­лей?! Ты… — гроз­ная ти­рада бы­ла прер­ва­на вне­зап­ным звон­ком, по ме­лодии ко­торой Ба­ланов­ский вы­чис­лил зво­нив­ше­го ему — это нем­но­го смяг­чи­ло его нрав; от­пустив пар­ня, вы­шел из ком­на­ты и хлоп­нул по­каза­тель­но дверью, ука­зывая на то, что лиш­ние уши ему не нуж­ны.

      Но­вый по­ток мер­зких слов из прек­расных уст, что Фё­дор так лю­бил, в шут­ку ра­ди про­водя лас­ко­во по ним по­душеч­ка­ми паль­цев. Ку­да же де­лись те свет­лые и жи­вые мо­мен­ты, пе­реп­ле­та­ющи­еся меж­ду ни­ми: сму­щение, эта бо­язнь как-то нав­ре­дить друг дру­гу и же­лание, что­бы пред­став­ля­емый ра­курс был толь­ко по­ложи­тель­но­го ви­да. Всё при­тер­пе­лось и из­ме­нилось до не­уз­на­ва­емых форм, ког­да вро­де бы по­ра и сми­рить­ся, но ещё что-то та­кое дер­зко-ма­лень­кое, на са­мой глу­бине, сре­ди плот­ной ть­мы, да­ёт о се­бе знать, не уга­сая. Вот по­это­му Фё­дор и не сда­вал­ся, а тер­пел, по­тому что дей­стви­тель­но лю­бил и по­нимал: по­доб­ные мо­мен­ты встре­ча­ют­ся у всех. Нуж­но вре­мя, что­бы пре­одо­леть кри­зис — и он про­дол­жит стра­дать и ждать, по­ка осоз­на­ние собс­твен­ной неп­ра­воты и чувс­тво ви­ны не возь­мут верх над Ад­ри­аном.

      Од­на­ко ис­ти­ны, что ри­су­ют лю­ди се­бе, в боль­шинс­тве сво­ём от­личны друг от дру­га, и ес­ли один ещё счи­та­ет, что не всё по­теря­но, то дру­гой го­тов на­чать жизнь с чис­то­го лис­та, ис­ко­ренив все не­нуж­ные пят­на.