В омуте преждевременных неточностей - "Юрстэрки Кихохимэ/Yulanomia Rotvigrein"

      — По­чему ты мол­чишь? По­чему?.. Не­уже­ли те­бе не­чего ска­зать?! — раз­до­садо­ван­но вос­клик­нул он, от­пуская для по­ис­ка от­ве­та это­му мол­ча­нию и, как толь­ко он при­шёл на ум, то удар не зас­та­вил ждать — пря­миком в жи­вот. — А-а, так всё это дос­тавля­ет те­бе удо­воль­ствие! Ну ко­неч­но, та­кому жал­ко­му толь­ко и ос­та­ёт­ся, что «ви­сеть на ком-то». Я ведь уже для те­бя не ав­то­ритет, ты, осоз­нав, что «вы­качи­вать» (день­ги) боль­ше не­чего, сос­ко­чил с ме­ня на Ка­тю. Ну ко­неч­но, ведь у неё-то они есть, она смо­жет те­бя обес­пе­чить… Вот она твоя цель.

      «День­ги… Ка­тя… не по­нимаю… Так труд­но ды­шать… Сер­дце, — при­ложив ла­донь к гру­ди, слег­ка пог­ла­живая, — умо­ляю ус­по­кой­ся. Про­шу, из­бавь ме­ня от сво­ей бо­ли… хо­тя бы ты»

      — Толь­ко зна­ешь, я ведь то­же с ней, как и ты, встре­чал­ся и то­же скры­вал это…

      — …т-ты с ней в-встре­чал­ся, — от шо­киро­ван­ных слов, он под­нял рез­ко го­лову и зап­ла­кал, не осоз­на­вая это­го.

      Ад­ри­ан от не­ожи­дан­ности вздрог­нул — по­чему он пла­чет? Но его этим не ос­та­новить.

      — И до­воль­но-та­ки про­дол­жи­тель­ное вре­мя. Не­уже­ли те­бя это удив­ля­ет, или же те­бе боль­но от осоз­на­ния это­го? Что ты не единс­твен­ный, кто вла­дел си­ту­аци­ей (де­вуш­кой)?.. Че­го ты ма­шешь го­ловой? Не хо­чешь ве­рить, что я дав­но знал о ва­ших от­но­шени­ях, но как-то ста­рал­ся это иг­но­риро­вать?

      «Я ве­рил те­бе… а ты всё это вре­мя за мо­ей спи­ной…! Да как же так?!»

      — Серь­ёз­но, прек­ра­тить ва­шу вид­ную иг­ру нуж­но бы­ло хо­тя бы в день на­шей по­ез­дки. Мог и от­ка­зать­ся.

      «Я хо­тел быть с то­бой, толь­ко ра­ди те­бя ре­шил­ся на этот шаг»

      — Но да­же ес­ли те­бе и хо­телось сме­нить об­ста­нов­ку, то один из тво­их про­колов был пер­во­го дня на­шего пре­быва­ния — пой­ти с на­ми на ве­чер­нюю про­гул­ку, на пляж. Фёдь, сколь­ко раз я те­бя приг­ла­шал на ве­черин­ки, по­сидел­ки в ка­фе, но ты всег­да от­не­кивал­ся, а тут, на­до же, пой­ду-ка я вмес­те с ва­ми. За иди­ота ме­ня дер­жишь?

      «В пер­вую на­шу бес­сонную ноч­ную бе­седу я рас­ска­зывал те­бе в яр­ких под­робнос­тях о сво­ей люб­ви к мо­рю, и сколь­ко раз пе­рес­ту­пал че­рез се­бя, что­бы при­кос­нуть­ся к не­му, — но как ты мог об этом по­забыть?»

      — Ес­ли это и не так, и ты прос­то хо­тел по­дышать воз­ду­хом, прой­тись, раз­мять­ся, не знаю, то что это за по­казу­ха се­год­ня бы­ла — вес­ти Ка­тю пря­мо на мо­их гла­зах под ру­ку? Вы что ли уже ме­ня сбро­сили со сче­тов, мол, не за­метил од­но­го, так не за­метит дру­гого?

      «Я бо­ял­ся те­бя. Каж­дый день под тво­им над­зо­ром, этим изу­ча­ющим хо­лод­ным взгля­дом, про­бива­ющим­ся под ко­жу. И толь­ко в Ека­тери­не я ви­дел не­кую ми­молёт­ную от­ду­шину»

      — В об­щем-то, — по­ведя пле­чами от хо­лода, — ве­тер уси­ливал­ся, ка­бы не шквал, — мне на­до­ело уже сто­ять здесь, по­ра бы под­хо­дить к фи­налу. Я так по­нимаю, что ка­ких-то слов от те­бя не дож­дусь се­год­ня, по фиг, но, — схва­тив силь­но за во­лосы, прив­ле­кая тем са­мым вни­мание Фё­дора, смот­ря­щего от­ре­шен­но зап­ла­кан­ны­ми гла­зами, — раз уж всё рас­кры­лось и даль­ней­шей плу­тов­ской иг­ры вам про­тив ме­ня не сыг­рать бо­лее, то сде­ла­ем ход ко­нём — ос­та­вим всё, как есть. Я про­дол­жу с ней «встре­чать­ся», ты же бу­дешь иг­рать па­инь­ку-бра­тика. На­тяги­ва­ем улыб­ки, буд­то всё хо­рошо и прек­расно, ни­чего не прик­лю­чилось, и про­дол­жа­ем по­ка жить в та­ком рит­ме. Что же до даль­ней­ших пла­нов, то… хм, я об этом ещё по­раз­мыслю, но суть, ду­маю, те­бе яс­на, — от­пуская и раз­во­рачи­ва­ясь к не­му спи­ной. — Толь­ко не взду­май ей рас­ска­зать об этом всё — ина­че по­жале­ешь. — Сло­ва проз­ву­чали уг­ро­жа­юще и име­ли за со­бой не пус­тое ко­лыха­ние воз­ду­ха; Ад­ри­ан ушёл, не взгля­нув на­пос­ле­док, ему в ту се­кун­ду бы­ло всё рав­но на Во­робь­ёва, он ду­мал о де­вуш­ке, о том, как она на всё от­ре­аги­ру­ет в бли­жай­шем бу­дущем — как вы­тянет­ся от удив­ле­ния её ли­цо, а гла­за рас­ши­рять­ся от пот­ря­сения, ведь её рас­кры­ли и не она пе­ред­ви­гала фи­гуры, на­ив­но по­лагая, что кон­тро­лиру­ет всё, а пеш­ка, став­шая в ито­ге ко­ролём.

      Фё­дор же, про­сидев­ший па­ру ча­сов, чей мир рас­сы­пал­ся пря­мо на гла­зах, был неп­росто оше­лом­лён сло­вами, про­изо­шед­шим, а унич­то­жен, слом­лен, втоп­танным в грязь, — и пы­тать­ся как-то по­мочь се­бе выб­рать­ся из этой ямы не пред­став­ля­ло воз­можнос­ти. Он без­звуч­но ры­дал в глу­бину гру­ди, в прон­зённое сер­дце, уже не справ­ля­юще­еся со сво­ей ра­ботой, всё бо­лее на­мека­ющее ре­жущей болью, но по­чему-то иг­но­риру­емой са­мим пар­нем. А по­том он упал ли­цом в пе­сок, не дви­га­ясь, ле­жа, как умер­ший. Ма­лень­кий че­ловек, по­теряв­ший всё, не­замет­ное пят­нышко, ник­то.</p>

<p style="text-align:center">

4 — Лезвие</p>

<p>

На­вер­ное, од­ним из са­мых глав­ных не­дос­татков Фё­дора бы­ло то, что он умел про­щать, зак­ры­вая гла­за на ту или иную проб­ле­му. Но что го­ворить о пар­не, чей мир вра­ща­ет­ся толь­ко вок­руг од­но­го че­лове­ка, и по­теря ко­торо­го не су­лит ни­чего оду­хот­во­рён­но-прек­расно­го. Лишь сле­дуя из это­го, при­чиняя се­бе не­мыс­ли­мую боль, он го­тов му­чить­ся, лишь бы быть ря­дом с тем, ко­го… лю­бит (или же это бо­лее не глу­бокая сим­па­тия, а, ска­жем, одер­жи­мость?).

      Но бы­ло труд­но, очень, при­нять гро­мых­нувшие, буд­то пу­ля, про­лета­ющая в нес­коль­ких нез­на­читель­ных мил­ли­мет­ров у уха, сло­ва, ос­та­вив­шие пос­ле се­бя не­из­гла­димый от­пе­чаток не толь­ко на ду­шев­ном сос­то­янии па­рень­ка, но и фи­зичес­ком — он на­чал ху­деть, от­ка­зывать ещё боль­ше от еды и, что го­ворить, на­носить нев­зна­чай увечья, не­боль­шие ца­рапин­ки, от ко­торых, при­нимая душ, чувс­тво­валось по­щипы­вание, что не­сом­ненно при­води­ло его в чувс­тво; по­ка ты чувс­тву­ешь боль — ты ещё жи­вой (сто­ит ли этим гор­дить­ся, ког­да жизнь с на­чала рож­де­ния и до кон­ца — клу­бок стра­даний?). И имен­но от­рез­вле­ние, яс­ность ума, под ль­ющи­мися стру­ями хо­лод­ной во­ды, под­ска­зали од­ну шаль­ную, но мер­зкую мыс­лишку.

      «Что бу­дет, ес­ли я прос­то уй­ду из жиз­ни Ад­ри­ана?.. Он не­нави­дит ме­ня, но я не уве­рен, что так оно и есть. Эта по­казуш­ная злость — ни есть то, что он хо­чет мне ска­зать на са­мом де­ле… од­на­ко, смо­гу ли я до­копать­ся до ис­ти­ны та­ким пос­тупком, ког­да крыш­ка гро­ба нав­сегда скро­ет ме­ня от его глаз?..»

      По­думав об этом, в не­яр­ких то­нах опи­сывая весь этот про­цесс: от ги­бели до пос­ледне­го пу­ти, за­хоте­лось в свой­ствен­ной ма­нере по­забыть и стре­митель­но ри­нуть­ся в вир­ту­аль­ный мир, спа­са­ющий не­од­нократ­но раз от су­ици­даль­ных мыс­ли­шек, хоть и по­яв­ля­ющи­еся не­час­то, но всё же ко­локоль­чи­ком по­рой да­ющие о се­бе знать. Эта мысль от­ли­чалась от тех, прош­лых, так как в ос­новном бы­ла нап­равле­на не толь­ко на се­бя (я хо­чу уме­реть — за­чем мне жить?), но и на дру­гого че­лове­ка — же­лание уви­деть пе­реме­ну на ли­це: ис­ка­зить­ся ли оно от бо­ли, или ос­та­нет­ся бе­зэмо­ци­ональ­ным; зап­ла­чет ли он, или глаз не тро­нет во­да?