Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Кант же мне нравится больше всего тем, что идею Бога он считает необходимой предпосылкой нравственности. Бедные, бедные атеисты — их жизнь безнадежна, пуста, лишена даже малейшего смысла. Ведь если ничего не было «до», и ничего не будет «после», имеет ли смысл этот миг — «сейчас»? Хотя это почти не мешает им так же весело пьянствовать и развратничать, как и нам, уверенным в себе «теологам». Мы-то знаем, что у нас есть будущее: ну, пожурят нас за прижизненные грехи, и определят куда-нибудь. Определят и их, правда, в места похуже, но они-то сами уверены, что висят над пропастью пустоты, что ничего-ничего их не ожидает. Бедные, бедные атеисты!

Знакомые из нашей компании, прибывшие в Светлогорск заранее, подобрали нам комнату, и мы с Тамарой устроились там неплохо. Расставили свои вещи по комнате, парфюмерию поставили на комод. Должен сказать, что хоть борода у меня и была, но шею я брил, причем электрической бритвой. А до бритья смачивал кожу особой жидкостью под названием «Пингвин» — раствор, кажется, квасцов в спирту, который ставил дыбом все волоски на шее и других местах, которых касался. После этого бритье — одно удовольствие. А почему я вдруг упомянул про жидкость «Пингвин»? А вот почему.

Поздним вечером, когда мы с Тамарой, уже выполнили свой «долг» и готовились спокойно заснуть, какая-то тень, бесшумно проникла к нам в комнату. Тамара чуть не завизжала от ужаса, но я быстро прикрыл ей рот рукой. Тень в полутьме начала шарить по комоду и, нащупала, наконец, мой «Пингвин». Тень понюхала пузырек, а лосьон пахнул спиртом и одеколоном одновременно. Становилось интересно, неужели тень будет сейчас бриться? Но тень тихонько перелила «Пингвин» в кружку, которую держала в руках. Потом залпом выпила содержимое кружки, и тут уж нам пришлось срочно вскакивать с постели, включать свет, и оказывать тени первую медицинскую помощь.

Тенью оказалась наша хозяйка — она, видите ли, приняла мой «Пингвин» за одеколон и решила полечиться, потому, что у нее была «жога». От этой жидкости все волосы, которые, возможно, имелись у хозяйки в желудке, поднялись дыбом; она стала задыхаться и жалобно стонать. Я сбегал на кухню, набрал кружку воды и стал отпаивать хозяйку. Та выжила, но бриться я перестал — следующей порции «Пингвина» она не выдержала бы.

Нет, я это рассказал не для того, чтобы очернить хозяйку. Просто хотел показать, в какой компании мы жили. Конечно же, мы пили тоже, но не «Пингвин», и не по ночам. А так как в Светлогорске податься было некуда (в местный ресторан меня не пускали, потому, что я не взял с собой пиджака и галстука), мы ездили в Калининград. Там меня в ресторан пускали, в каком угодно виде. В зоопарк тоже, говорю я об этом потому, что мы туда зачастили.

Кроме того, что Калининградский зоопарк считался одним из лучших в Европе, там еще можно было спокойно устроиться на скамейке и, глядя на наших братьев меньших, выпивать и закусывать. Особенно любили мы устраиваться перед бурым медведем, которого посетители научили показывать один неприличный жест за кусок хлеба. Мы смачивали хлеб портвейном, и мишка начинал нам показывать свой жест, причем с удвоенным неприличием.

Любили мы посещать и обезьянник. Почему мы, люди, любим смотреть на обезьян? Да потому, что ощущаем себя значительно культурнее и красивее их! Вы заметили, что люди, которые уступают в этих качествах приматам, не очень-то любят смотреть на них. Им остается любоваться разве что крокодилами!

И вот наступил день, оказавшийся для меня с Тамарой одним из самых веселых в наш калининградский вояж. Как обычно, мы выпили с медведем, а потом перешли к обезьяннику. И там заметили одну небольшую клетку, которая оказалась не только свободной, но и с открытой дверью. Или она освободилась только сегодня, или просто мы ее не замечали раньше. Когда Тамара выпивала, у нее в отличие от трезвого состояния, иногда возникали яркие, оригинальные идеи и мысли. Я полагаю, вы уже успели заметить это?

Так вот, идея Тамары заключалась в том, что «слабо» мне тихо раздеться и, пока никого поблизости нет, зайти в свободную клетку? И попытаться изобразить из себя гориллу, нет, шимпанзе, нет, Арон Гутана, или как там его? Гениальная мысль пришла сама собой — изобразить снежного человека, которого никто толком не видел, и поэтому не будут говорить, что, дескать, непохож!

Мы подобрали на мусорке кусок ровного картона от коробки и, изводя шариковую ручку, написали жирными печатными буквами: «Снежный человек. Возраст 30–35 лет. Пойман в окрестностях Калининграда. Не дразнить — опасно!».

Мы дождались, пока поблизости не было ни души, и кусочками проволоки прикрепили эту картонку на клетку. Потом я в момент сбросил с себя одежду, и «мухой» влетел в клетку, закрыв за собой дверь и закрепив ее той же проволокой.

Когда меня спрашивают, снял ли я тогда с себя трусики, то я, поражаясь неуместности этого вопроса, отвечаю на него вопросом же: «А видел ли когда-нибудь спрашивающий снежного человека в трусиках?» Да этого даже представить себе невозможно!

Раздетый, я мало чем отличался от снежного человека нашей средней полосы. В калининградской местной газете была даже помещена выдержка: «Тело густо покрыто темной шерстью, на лице и голове также имеется избыточная растительность. Мышцы, обильно присутствующие на теле, внушительные по размерам, выдают достаточно сильный экземпляр дикого животного. Наш калининградский «Йети» свободно передвигается по полу клетки на задних конечностях, иногда он быстро взбирается до потолка по ячейкам клетки и сильно трясет ее, при этом издавая нечленораздельные звуки».

Позволю себе здесь заметить одну неточность: звуки, которые издавал «Йети» были вполне членораздельные и даже цивильные. Не представляя себе, какого рода звуки может издавать снежный человек, я вспомнил понравившуюся мне фразу из объявлений на сухумских магазинах: «Ахухахутра моапсыуэйт» («Торговля производится» — в переводе с абхазского). И я решил, что эта фраза, произнесенная с достаточно яростным выражением лица, достойна языка «Йети».

«А ху-хаху-тра! Моап-псы-уэйт!» — скаля зубы, ревел и рычал я, не рассчитывая, что возле клетки окажется знаток абхазского языка — таковых и в Сухуми немного.

Народ стал стекаться к клетке, и в этом немалая заслуга Тамары. Она стала разыскивать группки людей, подбегать к ним, возбужденно крича: «Вы видели? Снежного человека видели? Только сегодня появился, недавно поймали, говорят!».

Народ гримасничал, повторяя за мной магические слова: «Торговля производится». Тамаре пришла в голову удачная мысль, уговорить какого-то зеваку подать мне початую четвертинку водки. Я, ревя, принял ее, неуклюже запрокинул над головой и сделал большой глоток. Подняв опять голову кверху, прополоскал себе горло и с диким бульканьем выпил водку. Народ ахнул: «Водкой горло полощет — во, сила!» Вторым глотком я, как институтский «малахольный» по прозвищу Фидель Кастро, прополоскал себе зубы и пустил водку тонкой струйкой в публику. Та шарахнулась в стороны.