Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Гарднер Дозуа

Желающие обрести свободу и исцеление от смертельного недуга, поразившего Соединенное Королевство, приветствуются при принятии ими следующих условий:

1. Гражданство предполагает ответственность.

2. Монокультурное сообщество Нью-Саффолка строится на базе современного британского этноса.

3. Формой правления является демократическая республика.

4. Правительство предлагает гражданам следующие предусмотренные законодательством услуги, финансирование которых осуществляется из фонда налогоплательщиков:

а) Контроль за соблюдением закона и поддержанием порядка, производимый полицейскими силами и независимыми судебными инстанциями. Все граждане, совершившие тяжкие преступления, имеют право на рассмотрение их дел судом присяжных.

б) Бесплатное медицинское обслуживание, предоставляемое всем в равной степени. Любые частные больницы или клиники, за исключением салонов красоты, запрещены.

в) Общее образование с начальной и по высшую ступень. Организация частных школ запрещается. В принятии управленческих решений, относящихся к учебному заведению (включая финансовые аспекты), ведущая роль отводится родителям учеников младшего и среднего уровня обучения. Все граждане имеют право на получение образования, наиболее полно отвечающего их способностям.

г) Создание и обслуживание первичной коммунальной инфраструктуры, включая автомобильные и железные дороги, а также инженерные коммуникации.

5. Правительство не имеет права вмешиваться в частную жизнь граждан или осуществлять ее чрезмерное регулирование. Гражданам предоставляется полная свобода высказываний и действий, при условии, что они не наносят вреда соотечественникам или государству.

6. Хранение и ношение оружия запрещено.

В тот день Тони Блэру предстояло давать показания комиссии Хаттона.[71] Программа «Сегодня» на Четвертом радиоканале с радостным предвкушением призывала оппонентов высказаться в полной уверенности, что премьер-министр облажается. В далеком Ираке остатки Британской армии страдали от нападений мирных жителей. А я забыла купить Стиву упаковку «Фростис».

— Только не мюсли! — отплевывался сын с тем неподдельным отвращением, на которое способны лишь семилетние дети. Такую бы решимость — да политикам из Конгресса тред-юнионов, когда Гордон Браун принялся в очередной раз призывать к подлому урезанию бюджета…

— Это полезно, — отрезала я, не подумав. А могла бы уже и не допускать подобного рода тактических ошибок в общении с сынулей, после семи-то лет…

— Ну мам! Это же просто засохшие голубиные какашки! — нахамил отпрыск, едва я наполнила ему тарелку. Младшенькая Оливия захихикала, услышав новую «бяку». Дочка послушно лопает органический йогурт — и на том спасибо. Только поддразнивает братца: «Бяка, бяка!»

— И что же ты хочешь? — интересуюсь.

— Чизбургер! И побольше!

— Ну уж нет! — Понимаю, что говорит он так, только чтобы меня позлить, но слишком уж сильны инстинкты. И вот опять я в роли Плохой Мамы. Может быть, зря я извожу его своими придирками… Вот и Колин то же самое твердил.

Предлагаю:

— А как насчет тоста?

— Сойдет.

Так просто, что даже не верится. Но сын и впрямь садится за стол и ждет с эдаким самодовольным видом. Боже, просто вылитый Колин стал! Может быть, оттого мне и сложно его терпеть?

— А что значит «гад»? — спрашивает Оливия.

Покусав врага народа номер один, «Сегодня» принялось освещать демонстрацию в Стэнстеде.

— «Гражданское Антиэммиграционное Движение», — пояснила я. — А теперь, пожалуйста, доедай завтрак. Скоро папа придет. «И не дай бог, если он задержится»…

Кладу перед Стивом тост, ребенок от души поливает хлеб медом… Вязкая золотистая масса медленно сползает на стол. Внезапно дети затихают и принимаются уплетать завтрак за обе щеки, будто чем скорее покончат с едой, тем раньше появится Колин.

Задняя дверь открыта, чтобы проникало хоть немного свежести. Лето выдалось чертовски жарким и сухим. Здесь, в Ислингтоне, по улицам носился горячий ветер, как по пустыне.

— Кака-а-а-шки-и-и, — гнусавит Стив, зажимая нос и дожевывая хлеб.

Должна признать, запах доносится и впрямь не самый аппетитный.

Оливия кривится в неописуемом отчаянии:

— Жуть какая, мам… Что это?

— Кто-то не завязал как следует мешки с мусором. — Груда на площади Дебовуар становилась баснословно велика. Чем больше пакетов швыряли наверх, тем больше лопалось внизу. Программы «СкайНьюс» и «Ньюс-24» показывали эту гору, неизменно передавая для сравнения репортажи времен «зимы несогласия»[72] семьдесят девятого года.

— Интересно, когда мусор увезут? — осведомился Стив.

— Недельки через две.

А про себя подумала: процентов десять армии уже разбежалось еще до того, как наряду с войсками в Ираке, инженерными частями для обслуживания электростанций, тюремными гарнизонами и вспомогательными пожарными командами из армейского состава обещали сформировать бригады поддержки коммунальных служб. Будут раз в месяц разгребать — и то хорошо. Недавно видела, как по площади пробегала крыса величиной с кошку. А я-то всегда думала, будто такие громадные грызуны встречаются лишь в городских легендах…

— Но почему мусор нельзя просто убирать, как раньше? — спросила Оливия.

— Милая, теперь для этой работы уже не хватает людей…

— Но на улице столько людей! Просто страшно! Мне даже парк теперь не нравится.

По-своему дочь права. Дело, разумеется, не в нехватке рабочих рук, а в недостатке средств, и в страшном падении фунта. А что нас ожидает после пересмотра налогов и подсчета реальных цифр — можно лишь догадываться… После того как этот гаденыш Мюррей открыл свою расистско-фашистскую дыру в заднице, налоговые поступления в казну сократились лишь на десять процентов, если верить официальной статистике. Но кто же ей поверит? А когда Браун в Вестминстере взял слово и призвал местных чиновников «разгрести лишний мусор», первым делом урезали муниципальные субсидии… Хорошо пошутили, нечего сказать. То же самое твердило и центральное правительство последние полвека, оно-то всегда ни при чем.

Лучшего довода в пользу того, чтобы Королевство проголосовало за введение евро, не придумаешь. Как же, нам нужна валюта, не поддающаяся предательским ударам из-за угла! Вот только Франция и Германия принялись ни с того ни с сего ставить палки в колеса. Два извечных защитника устоявшихся бюджетных схем. Сволочи…

Ну вот, в кои-то веки Колин вовремя явился. Стоило ему тренькнуть звонком, как оба ребенка вскочили из-за стола с криками «привет!». Интересно, меня они так же встречали, когда я появлялась на квартире у бывшего муженька, чтобы забрать детей? Что-то не припоминаю…

Заходит на кухню, в приличной рубашке, чистых джинсах, с аккуратно подстриженными коричневыми кудрями… Никогда не любила старую прописную истину, будто мужики чем старше, тем красивее. Но похоже, им и впрямь удается неплохо поддерживать форму после третьего десятка. С тех пор как Колин вновь занялся бегом и принялся регулярно наведываться в спортзал, он и фунта лишнего не набрал. Похоже, той поганой двенадцатилетке, с которой спутался муженек, не очень-то нравилось пивное брюшко… «Черт подери, ну почему я вечно рассуждаю, точно записная стерва?»

Колин зажал Оливию под мышкой и принялся крутить:

— Эй! — окликнул меня бывший муж, — дочку мою нигде не видела?

Та напропалую верещала все время, пока Колин ее вертел:

— Папочка! Папочка!

— Перестань. Она только что поела…

— Ладушки-оладушки, — Колин опустил ребенка на пол и в благодарность тут же получил от Оливии поцелуй.

— Ну что ж, — бывший муж хлопнул в ладоши и потер руки, — собирайтесь. Мы отправляемся… пять, четыре, три…

Оба ребенка бросились складывать вещи.

— Как дела? — спросил меня Колин.

— Лучше не бывает. — Я обессиленно оглядела беспорядок на кухне: стол завален, в раковине гора грязной посуды. — А как ты, по-прежнему на службе у богатеев?

Колин помрачнел — так с мужем случалось всякий раз, когда приходилось разъяснять мне чертовски очевидные вещи, медленно и тщательно подбирая слова:

— Сейчас мне приходится вкалывать в больнице Британской Профсоюзной Ассоциации. Как еще прикажешь зарабатывать после того, как твой адвокат обобрал меня до нитки в этом дурацком сексистском разводе.

У меня чуть челюсть не отвисла от удивления: ведь обычно ехидные замечания отпускала я. А бывший благоверный, несмотря ни на что, оставался самой рассудительностью.

— Да-да, конечно, — произнесла я, — так и знала, что окажусь крайней.