Счастье — это теплый звездолет - Джеймс Типтри-младший

Премеку, что доктор Фэй благополучно отбыла восвояси, и сел за руль, чтобы вывезти врачей из Освобожденной зоны. Однако четверо из шести солдат — из тех, что оставались у бочек, — отказались ехать. Капитан Парр пытался возражать, но в конце концов согласился оставить их охранять бочки.

Я бы и сам остался, это место выглядело таким мирным, но я должен был отвезти их обратно. Если бы я знал, сколько неприятностей наживу, никогда бы не согласился. Я не сумасшедший, не сделал ничего плохого, и мой адвокат скоро меня отсюда вытащит. Больше мне нечего сказать.

В Куйапане горячий послеполуденный дождь на время стих. Алан разжал пальцы, уронил жуткие показания сержанта Уилларда Мьюза и внезапно заметил внизу карандашную приписку Барни. Он сощурился и прочел: «Религия и метафизика мужчины — всего лишь голос его половых желез. Шёнвайзер, 1878».

Алан понятия не имел, кто такой этот Шёнвайзер, но прекрасно понимал, что хочет сказать Барни. Чудовищная, безумная религия всяких Макилхени и им подобных была симптомом, а не причиной. Барни считал, что некий физический фактор вызвал психоз у пидсвилльских мужчин, а местный религиозный демагог лишь «нашел ему объяснение».

Что ж, звучит разумно. Впрочем, сейчас Алана не заботило, был психоз причиной или следствием, одна мысль не давала покоя: от Пидсвилля до Энн-Арбора восемьсот миль. Анни не может, не должна пострадать.

Алан рухнул на сбитый матрас, мозг лихорадочно соображал. Ценой миллиона укусов и порезов от сахарного тростника он отыскал слабое звено в жизненном цикле мухи-паразита. Массовая готовность самцов к спариванию и сравнительная нехватка пригодных к оплодотворению самок. То же эффективное решение, что в случае мясных мух, только со сменой пола[120]. Выделить феромон, выпустить стерилизованных самок. К счастью, популяции относительно изолированы. Пары сезонов должно хватить. Разумеется, до тех пор будут по-прежнему распылять яд, что обидно: он убивает все живое и попадает в воду, а у мух уже выработалась невосприимчивость. Однако за два-три сезона численность популяции опустится ниже уровня воспроизводства. И больше никаких истерзанных человеческих тел со зловонными личинками в носовых пазухах и мозге… Алан задремал, улыбаясь во сне.

На севере Анни кусала губы от боли и стыда.

Родной мой, не надо бы этого писать, но твоя жена напугана и немного на взводе. Это просто женские нервы, не о чем беспокоиться. Здесь у нас тишина и покой. Пожалуй, даже слишком тихо, молчат газеты, молчат все вокруг, за исключением Барни и Лилиан. Но телефон Полины в Сан-Диего замолчал, а пять дней назад какой-то незнакомый мужчина наорал на меня и бросил трубку. Возможно, она продала дом, но почему не звонит?

Лилиан состоит в Комитете спасения женщин, словно мы какой-то исчезающий вид, ха-ха, Лилиан в своем репертуаре. Кажется, Красный Крест начал разбивать лагеря. Однако Лилиан говорит, что после первоначального наплыва поток беженцев с «зараженных территорий» почти иссяк. Совсем немного детей, даже мальчиков. А еще у них есть аэрофотосъемка массовых захоронений неподалеку от Лаббока. Ох, Алан, до сих пор это распространялось на запад, но потом что-то случилось в Сент-Луисе, и теперь оттуда ни слуху ни духу. Столько мест исчезло из новостей, что мне снятся кошмары, будто на свете не осталось ни одной женщины. И все это на фоне полного бездействия властей. Поначалу говорили о распылении транквилизаторов, но сейчас и эти разговоры стихли. Да и какой был бы прок? Кто-то в ООН предложил провести заседание по вопросу — ты не поверишь — фемицида. Фе-ми-ци-да. Похоже на название дезодоранта.

Прости меня, милый, но я становлюсь истеричкой. Джордж Сирлз вернулся из Джорджии, твердя о Божьем промысле, — Сирлз, который всегда был атеистом! Алан, это какое-то безумие.

Фактов по-прежнему никаких. Ничего. Министерство здравоохранения выпустило отчет о трупах Роуэйских потрошителей, — кажется, я тебе не рассказывала. В любом случае никаких физических отклонений у них не нашли. Милтон Бейнс пишет, что при нынешнем состоянии науки мы не отличим мозг святого от мозга серийного убийцы. Что можно найти, если не знаешь, чего искать?

Хватит об этих ужасах. К твоему возвращению все страхи станут историей. Здесь у нас все по-прежнему, мне пришлось снова поменять глушитель в машине. Эми приедет домой на каникулы, и мне будет чем занять голову.

Ах да, под конец кое-что забавное. Энджи рассказала мне, что ферменты Барни делают с почкоедами. Из-за них самец, сев на самку, не разворачивается, а спаривается с ее головой. Словно у шестеренки сломался зубец. Должно быть, самки вне себя от удивления. И почему Барни сам не рассказал? Дружище Барни такой стеснительный! И как обычно, он передает тебе какие-то материалы, я не читала.

Не волнуйся, родной, у меня все хорошо.

Люблю тебя больше жизни.

Твоя навечно Анни

Когда две недели спустя в Куйапане листки Барни выпали из конверта, Алан тоже не стал их читать, а трясущейся рукой запихнул в карман куртки и принялся сгребать свои рабочие материалы на середину шаткого столика. Потом черкнул записку сестре Доминике и оставил сверху. К черту тростниковых мух, к черту все остальное, сейчас его волновал лишь дрожащий почерк Анни, которая всегда писала так ровно и твердо. Нельзя быть в пяти тысячах миль от любимой жены и дочери, когда вокруг творится безумие. Он сунул скудные пожитки в вещмешок. Если поторопится, успеет на автобус до Боготы и, возможно, на самолет до Майами.

До Майами он долетел, но все рейсы на север были переполнены. С наскока не получилось, придется ждать шесть часов. Самое время позвонить Анни. Соединение долго не устанавливалось, а когда наконец в трубке раздался ее голос, Алан оказался не подготовлен к такому взрыву радости и облегчения.

— Слава богу! Не могу поверить, Алан, любимый, ты правда… нет, не могу поверить…

Алан обнаружил, что и сам повторяется, твердит одни и те же нежные слова, рассказывает, как решил проблему тростниковых мух. Под конец разговора они уже оба смеялись как сумасшедшие.

Шесть часов. Он устроился в старом кресле напротив стойки «Аргентинских авиалиний», все еще размышляя об оставленной работе и разглядывая толпу. С толпой что-то было не так. Куда делась та декоративная фауна, которой он привык любоваться в Майами? Где девицы в обтягивающих светлых джинсах? Оборки, сапожки, умопомрачительные шляпы и прически, гордо выставленные напоказ сантиметры загорелой кожи? Где яркие ткани, едва прикрывающие острые грудки и крепкие ягодицы? Здесь их не было, впрочем… всмотревшись получше, Алан заметил две