"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Гуделл склонил голову: «У вас очень знакомое лицо. Мне кажется, я вас где-то видел».

На афишах о публичных лекциях, в книгах и статьях Бет использовала свою девичью фамилию. К Гуделлу она пришла с французским паспортом, в день приема для белых. Бет улыбнулась:

- Вряд ли, доктор. Мы с мужем только недавно приехали в Америку из Святой Земли.

- Вы оттуда, - одобрительно сказал врач, - теперь понятно. В южных широтах у многих белых женщин смуглая кожа. Я слышал, там очень жарко.

- Очень, - кивнула Бет. Они заговорили об Иерусалиме.

Вечером, в постели, Бет положила голову на плечо Джошуа:

- Опять приходится лгать, милый. Как будто я, - Бет повела рукой, - от своих родителей отказываюсь, от своего наследия..., Я понимаю, - Бет приподнялась на локте, - человек, ставший евреем, он будто новорожденный ребенок, но все равно...,

Рав Горовиц ласково обнял ее:

- Не надо отказываться. Когда мы приедем в Чарльстон, ты будешь преподавать девочкам, следить за миквой, книгу новую писать..., Я не собираюсь скрывать от общины свою жену, - усмехнулся Джошуа, - я тобой горжусь, и всегда буду гордиться, любовь моя..., - от нее пахло сладко, по-домашнему, ванилью и пряностями.

Каждый раз, когда Бет приезжала в Филадельфию, она, озабоченно, говорила: «Ты похудел, милый». Женщина начинала печь. Утром это были круассаны с миндальным кремом, за обедом, яблочный пирог, а вечером, имбирное печенье, по рецепту Мирьям. Джошуа смеялся:

- Ты отправишься в Иллинойс, или Мичиган, читать лекции, а я все еще буду, есть твою выпечку, и община тоже.

Бет улыбалась: «На здоровье, рав Горовиц. Я буду только рада».

Джошуа поцеловал ее черные, тяжелые волосы, каждую прядь, маленькое, смуглое ухо с бриллиантовой сережкой. Бет, нырнула к нему в руки:

- Каждый раз так. На острове, у Чарльстона, все началось, и никогда не закончится. Как я его люблю..., - она задрожала и услышала тихий голос мужа: «Никогда, Бет. Пока мы живы».

Бет забрала ребенка у Аталии: «Ничего страшного, если рсплачется. Его все равно, - Бет указала на двери, - раздевать будут. Он проснется».

Бет была кваттерин, она вносила ребенка на церемонию. Президент Джонсон и генерал Грант принимали у нее мальчика и передавали его дальше, к Джошуа и моэлю. Женщин, кроме Аталии и Бет в синагоге не было. Церемонию, и торжественный завтрак назначили, как положено, на ранее утро. Бет уложила мальчика на серебряное, покрытое шелком блюдо, и рассыпала вокруг сладости из бархатного мешочка.

Вчера вечером они с Аталией заперлись на кухне особняка Горовицей, взяв ребенка. Джошуа отнес вниз дубовую колыбель. Младенец спокойно дремал, а Бет учила Аталию делать леденцы и печь печенье.

- Вырастет маленький, - ласково сказала женщина, - будешь его баловать. Мама покойная мне всегда в школу мешочек со сладостями давала. У него братья появятся, сестры..., - мальчик заворочался, Аталия взяла его. Бет улыбнулась:

- Видишь, у тебя все хорошо получается. Мы здесь еще две недели. За это время ты оправишься. Жаль, конечно, что Дэниел в Буффало уезжает..., - Аталии было, не жаль. Она смотрела на темные, длинные реснички мальчика:

- Мы с тобой вдвоем будем, - Аталия, услышала, как он сопит у груди, - и больше никого не надо. Хоть бы он подольше там оставался, в Буффало. Может быть, папе письмо написать..., - она замерла.

- Нет, охранники все читают. Дэниелу сразу станет известно..., Он будет недоволен, - испугалась Аталия. Она давно поняла, что не надо прекословить мужу. Девушка не хотела слышать холодный, строгий голос: «Я очень разочарован, Сара».

- Папа не знает, что у него внук..., - Аталия осторожно коснулась щечки сына и уцепилась за руку Бет: «Ему больно будет!»

- Это быстро, - уверила ее женщина, взяв блюдо. Мальчик проснулся и водил глазками вокруг.

- Он тяжелый, - поняала Бет, - у Аталии молока много. Все у нее заживет, все будет хорошо.

- Быстро, - повторила Бет, - я в Иерусалиме много обрезаний видела. Иди на галерею, - Бет подтолкнула ее, - я потом мальчика принесу.

В этой синагоге, как и в Чарльстоне, придерживались немецких обычаев. Мужчины и женщины сидели по разные стороны прохода.

- Так нельзя, - удивилась Бет, когда Джошуа рассказал ей о чарльстонской общине, - не положено.

Бет привыкла к маленьким иерусалимским синагогам, с наглухо отгороженным женским отделением. Ей нравилось сидеть на галерее, отсюда все было хорошо видно. Бет, недоуменно повторила: «Ты говорил мне, там следуют традиции».

- Обычай места, - рав Горовиц развел руками, - два года назад наверху только старые женщины сидели. Сейчас, должно быть, и они вниз спустились.

Дэниел, знала Бет, тоже был недоволен нововведениями. Однажды она не удержалась: «Ты вне дома ешь, что угодно. Какая тебе разница?»

Полковник Горовиц холодно ответил:

- На улице, в министерстве, я американец, а дома еврей. И в синагоге тоже. Если все эти модные глупости будут продолжаться, - он раскурил папиросу, - построим новую синагогу.

- Обычай места, - вздохнула Бет, занося мальчика в зал, отдавая его мужчинам.

- Джошуа прав. Он раввин, он работает на общину. Он не может с ними спорить. И я не могу, - она поймала взгляд мужа. Рав Горовиц сидел в кресле, готовясь принять ребенка на колени. Джошуа подмигнул ей и она улыбнулась.

Все было очень быстро. Младенец отчаянно зарыдал. Бет, стоя в дверях, услышала благословения. Мальчику дали немного вина. Женщина, получив ребенка обратно, покачала его: «Тише, Авраам. Сейчас к маме пойдем. Она тебя покормит».

Аталия стояла на галерее, склонив голову в шелковой шляпе, съежившись, закрыв глаза. У нее были влажные щеки.

- Все, все, - весело сказала ей Бет, - держи Авраама бен Даниэля. Пусть он вырастет для Торы, хупы и добрых дел! Корми, - велела Бет, - мужчины завтракать пошли, - она перегнулась через перила галереи, - я сейчас сбегаю, принесу нам что-нибудь.

Мальчик всхлипывал, но, найдя грудь, успокоился.

- Бедный мой, - ласково сказала Аталия, - больно тебе.

Она кормила, накрывшись дорогой, тонкой шалью индийского кашемира, лазоревой, с вышивкой серебром, как и ее платье. Высокий, дневной воротник был отделан алансонскими кружевами.

- Бет и Джошуа за руки держатся, - Аталия смотрела на опустевшую синагогу, - видно, что они счастливы. Рав Горовиц..., Джошуа только на нее и смотрит. И они поздно встают, - Аталия почувствовала, что краснеет: «Сейчас сорок дней ничего нельзя будет. Как хорошо...»

Ночами, с мужем, она закрывала глаза и вспоминала Макса. Ей больше не было больно, однако Аталия ничего не чувствовала. Она делала все, что велел муж. Дождавшись, пока он заснет, девушка шла в умывальную и тихо плакала, присев на край ванны итальянского мрамора. Она хотела, чтобы Макс приехал, и забрал ее:

- Куда угодно, - думала Аталия, - хоть на край света. Но папа..., - она вздрагивала, вытирая лицо:

- Нельзя! Папа должен жить. Может быть, потом, мне удастся к нему съездить с одной, с ребенком, без Дэниела..., Но как? - она очнулась. Бет, зашуршав пышным, пурпурного шелка кринолином села рядом. Женщина, ворчливо сказала:

- Авраам твой спит давно. Поешь что-нибудь. Хлеб свежий, масло, копченый лосось, форель…, Ты кормишь, - Бет забрала у нее сына и сунула в руки девушке фарфоровую тарелку.

Аталия вздохнула: «Спасибо». Бет, внезапно, спросила:

- Ты говорила, вы с Дэниелом, к отцу твоему ездили? Ты ему отправила весточку, что внук у него родился?

Девушка молчала, изящная голова опускалась все ниже. Бет, строго, велела: «Рассказывай все».

Вечером Бет и Джошуа сидели в ее кабинете. Рав Горовиц писал письмо мистеру Строссу, в Сан-Франциско. Марта еще в Иерусалиме дала им адрес:

- На западе, совсем другие люди. Свяжись с ним, Джошуа, познакомься. На всякий случай, - женщина блеснула зелеными глазами.

- Дочка у Марты и Питера, - весело подумал Джошуа, покосившись на жену. После обрезания Дэниел ушел в министерство. Бет попрощалась с Джошуа и Аталией, у ограды особняка Горовицей. Жена загадочно сказала: «У меня дела».