"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Я люблю тебя, милая. Иди, - он взял Пьера, - иди ко мне.

Анри коснулся ее ладони. Юджиния заставила себя не плакать.

- И дедушка здесь, - Вероника, медленно, читала выбитые в мраморе буквы:

- Мэтью Бенджамин-Вулф. Господь, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас.

- Жанна Кроу, в девичестве, де Лу. Теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.

- Джон Холланд, граф Хантингтон, герцог Экзетер и его сын, младенец Джордж. Будь верен до смерти, и я дам тебе венец жизни.

- Мишель де Лу, генерал Лобо. Dulce et decorum est pro patria mori.

- Пролетарии, всех стран, соединяйтесь! - было высечено дальше. Вероника увидела, под надписью покойного Волка, имена сестры и Поля.

- Товарищи! - сильным, красивым голосом начал Макс. Толпа затихла.

- Товарищи! - повторил он, - мы собрались здесь, чтобы отдать последние почести товарищам Жанне и Полю. Они стояли у истоков социалистического движения в Европе, участвовали в каждой революции и восстании, и своей жизнью доказали верность борьбе за права рабочего класса..., - он говорил, а Полина подумала:

- Отличный он все-таки оратор. Люди его слушают, дыхание затаив. Они куда угодно, за ним пойдут. Наверное, у него семьи так и не будет, с его занятиями..., - племянник помолчал и достал записку: «Я прочту вам слова товарищей Жанны и Поля. Пусть каждый из нас несет их в своем сердце».

Полина услышала голос матери, сухой, спокойный, немного насмешливый, вдохнула запах кофе и хорошего табака, ощутила прикосновение сильной руки, что гладила ее по голове. Она, сама того не ожидая, тихо разрыдалась, уткнувшись лицом куда-то в мягкое плечо тети Вероники. Старая женщина привлекла ее к себе и часто подышала.

- Находясь в здравом уме и твердой памяти, я добровольно ухожу из жизни, не ожидая, пока старость заставит меня поддаться слабости и болезням. Я давно обещала себе умереть, достигнув семидесяти лет. Я покидаю этот мир с уверенностью в том, что вскоре мы увидим триумф социализма, дела, которому я посвятила последние сорок, пять лет. Я благодарю моего спутника, товарища Поля, за поддержку, которую он мне оказывал все это время. Мы завещаем не носить по нам траур. Будьте счастливы, товарищи, и продолжайте нашу борьбу. Да здравствует коммунизм! Да здравствует Интернационал! - Вероника вытерла слезы. Толпа зашумела: «Ура! Ура товарищам Жанне и Полю!»

Потом говорил месье Бланки, как самый старый из собравшихся революционеров. Маркс, выйдя к могиле, держа в руках потрепанную шляпу, просто сказал:

- Товарищи Жанна и Поль завещали почти все свои деньги Интернационалу. Перед уходом из жизни, они позаботились о том, чтобы нуждающиеся не остались обделенными. Я призываю вас, товарищи, -он оглядел толпу, - когда вы почувствуете, что не можете больше приносить пользу партии, посмотрите правде в глаза. Умрите так, как это сделали товарищи Жанна и Поль, - Маркс наклонился и поцеловал гроб, укрытый алым знаменем, один на двоих: «Прощайте, товарищи. Мы обещаем, что будем сражаться дальше».

Полиция оцепила кладбище. Анри, озабоченно, подумал:

- Только бы стычек не началось, здесь дети..., Когда папу хоронили, целое сражение устроили. Впрочем, это во время революции случилось..., - однако все было спокойно. Люди спели «Марсельезу». Толпа стала расходиться по кладбищу. Многие уселись на траве, расстелив куртки, раскладывая провизию. Дети бегали по дорожкам. Анри, отпустил Пьера поиграть:

- Подождем еще немного и вернемся к экипажу. Макс, - он положил руку на плечо брата, - ты с нами, на рю Мобийон?

Волк стоял, рассеянно глядя на голубое, полуденное, с легкими облаками небо.

- Я вечером появлюсь, заберу вещи, - наконец, ответил он, - у меня сегодня поезд, с Гар-дю-Нор.

Анри даже не стал спрашивать, куда отправляется брат. В кармане у Волка лежала записка. Конверт сунули в карман мужчине, когда он поднимался к могиле. Макс, незаметно, развернул бумагу. Ярослав Домбровский, ждал его в известном всем революционерам кабачке, в закоулках вокруг рынка Ле-Аль.

- Конечно, - вспомнил Макс, - Ярослав бежал из тюрьмы, в Москве. Не след ему на публике появляться, - Волк оглядел толпу, - здесь тридцать тысяч человек. Наверняка, есть полицейские агенты.

Однако за Максом не следили. Он, несколько раз, проверился, меняя омнибусы, заходя в табачные лавки. Он шел к рынку и думал о вчерашнем разговоре с братом. За бутылкой бордо, вечером, Макс, как следует, расспросил Анри о его работе с Пастером. В Париже вода в дома подавалась централизованно. Волк улыбнулся:

- Достаточно выделить возбудителя холеры, опустошить пробирку в резервуар, и весь город будет заражен. Конечно, - он спрыгнул с омнибуса и закурил папиросу, - бешенство, оспа, это нам ни к чему. От оспы сейчас всех вакцинируют, а бешенство передается только через животных. Животные..., -Волк помнил рассказ покойной бабушки о смерти полковника Кардозо, в Америке.

Он, осторожно, поинтересовался у Анри, как люди заражаются тифом.

- Он умер от укуса клеща, - Волк, удобно, устроился в кресле, - может быть, в тифе виновны насекомые. Только какие?

Брат покачал головой:

- Не знаем пока. Это как с чумой, возбудитель неизвестен.

У себя в спальне Волк, аккуратно, занес в блокнот все, что сказал ему брат. Он подвел черту: «Инженеры, химики, врачи». Макс успел поговорить с Марксом и Энгельсом и получил разрешение на вербовку молодых специалистов.

- Террор, - Волк, сидя с ними в кафе, понизил голос, - это, конечно, радикальная мера. Но, товарищи, иногда без него обойтись невозможно.

Домбровский ждал его в боковой каморке. На столе красовались горшки с луковым супом и вино. Они обнялись, и поляк пожал Максу руку:

- Очень сожалею, Волк. Сам понимаешь, - он подмигнул Максу,- мне не след ходить туда, где могут быть агенты. У французов хорошие связи с русской охранкой.

За обедом они говорили о работе Макса в Германии, о подпольном кружке польских эмигрантов, организованном Домбровским.

- Царя Александра,- поляк разлил вино и закурил папиросу, - товарищи в России приговорили к смертной казни. Выстрел Каракозова, это только начало, Макс. Мы должны им помочь.

- Поможем, - Волк принялся за сыры, - но Каракозов был одиночкой, Ярослав. Нам нужна организованная кампания террора. Надо загнать тирана в угол, и раздавить, - Макс сжал в длинных, сильных пальцах простой нож, - как крысу. Я этим займусь, - пообещал Волк, - когда вернусь с шахт. Германия будет воевать с Францией, - он вытер губы салфеткой.

Домбровский молчал, прикрыв глаза, выпуская дым:

- Надо будет ударить здесь, в Париже, Волк, - наконец, заметил он, - во время войны это всегда легче делать. Ты сам знаешь, ты был в Америке. Хоть вы там и не ударили, - не удержался Ярослав.

- Мы освободили страну от рабства, - Волк, с наслаждением, отпил белого бордо, - это многого стоит. Американские товарищи еще покажут себя, будь уверен, - Волк, вспомнил Аталию. Он, озорно, подумал:

- Ребенка ждет. Думаю, она теперь поняла, что мы с ней тогда делали. Навещу ее, попозже. У меня в Америке всегда будет безопасный адрес. Когда я уложу в постель Юджинию, и в Париже пристанище появится».

Домбровский сказал ему, что пани Сераковская, после ссылки, вернулась в Варшаву. Волк усмехнулся: «В Польше тоже есть, где отдохнуть. Посмотрим, где кузина Мирьям обоснуется».

Он достал блокнот: «Давай подумаем. Я посоветуюсь с товарищем Бланки. У него опыта революций больше, чем у нас всех, вместе взятых».

Волк уходил с рынка, неся в кармане куртки план выступления парижского пролетариата в случае, если Франция будет проигрывать войну.

- А она проиграет, - Волк посмотрел на свою одежду: «Продавцы в Le Bon Marche на меня коситься будут. Однако от золота еще никто не отказывался».

- Проиграет, - Волк выбирал подарки семье. Он хотел передать их в Лондон, с Полиной и тетей Вероникой. Макс придирчиво осматривал игрушки, восточные диковинки, парфюмерию. Дочери, он, разумеется, ничего не посылал. Волк был уверен, что каноник не собирается болтать о его отцовстве. Макс не хотел иметь ничего общего с этим ребенком, и даже не интересовался тем, как она выглядит. Для кузины Марты, помня ее любовь к хорошим вещам, Волк купил серебряную, фаберовскую ручку. Макс, отчего-то, вспомнил прозрачные, зеленые глаза: