Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев

разумеется, посредством целебного возбуждения кожи возвратить ее в здоровое состояние на несколько часов или даже дней в том случае, если кожа сия ослаблена была чем-то вроде паралича сего органа, однако же при постоянном применении обращаются они в медленный яд и от них отказаться следует как можно скорее.

Страшатся обыкновенно сим отказом подвергнуть себя опасности болезней ревматических. На основании собственного своего опыта поручиться могу, что страхи сии напрасны. Однако имеются два способа наверняка опасности избежать. Первый в том заключается, чтобы перемену произвести в теплое время года, когда одежды менее плотные предоставляют более свободный доступ к коже воздуху, каковой ее от воздействия, оказанного шерстью, одним притоком своим исцеляет. Второй же способ заключается в том, чтобы прибегнуть вначале к одеянию промежуточному, сделанному из шерстяного трико очень свободной вязки, которая от раздражения, вызванного фланелью, частично исцелить может, ибо воздуху доступ к телу предоставляет; несколько недель или даже месяцев использования такой одежды [несколько слов повреждены] нежелательные последствия, какие может иметь резкий отказ от одежды из шерсти. Польза сих трико доказана уже на опыте.

5. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Санкт-Петербург, 13 октября 1802 г.][251]

Государь,

Любите Вы науки. Убеждены Вы в их пользе для воспитания человечества, в их влиянии на счастье народов. На сих правилах угодно было Вашему Императорскому Величеству основать Дерптский университет и на них одних должно его устройство зиждиться. Рассматривая же его с сей точки зрения, находим мы в нем изъяны многочисленные и существенные, кои одобрения Вашего Величества не получили. Прежде всего не имеем мы акта постановления. Простое утверждение проекта, предложенного в такое время и при таких обстоятельствах, когда невозможно было его до совершенства довести[252], есть единственный оплот наш, доходы же у нас столь скромны, что если останутся они таковыми и впредь, обречены мы на вечную посредственность, коя желанию нашему приносить пользу осуществиться не позволит. С одной стороны, не можем мы пригласить многих профессоров, Университету необходимых, а те, кто, стремясь деятельно трудиться ради общественного блага, согласились места в нашем Университете занять, от нужды не защищены; с другой стороны, недостает у нас доходов на содержание многочисленных заведений первой необходимости, без которых обречены мы вести существование жалкое. Наконец, нет у нас возможности помогать бедным студентам, число коих возрастает и коих равно жестоко и из Университета исключать, и оставить в нищенстве прозябать. Все, что было в наших силах, мы ради сих студентов уже предприняли; лекции им читаем бесплатно и от скудных жалований наших отрываем крохи на их насущнейшие нужды. Однако все сие не идет ни в какое сравнение с тем, что сделать надобно; потребен для этой цели доход особливый и постоянный. Государь! Благоволите назначить нам сумму, соответствующую цели Университета нашего и пламенному нашему желанию приносить пользу. Не позвольте нам в начале пути весь наш пыл растратить в пустых усилиях и приносить жертвы бесплодные. Сделаем мы это, если такова Ваша воля. Чего только мы не сделаем из любви к долгу нашему, из любви к Вам? Однако целей Ваших человеческих не достигнем, и все, что назначили Вы для их достижения, пропадет втуне. Институт наш не есть предмет роскоши. Известны Вам, Государь, его направление, его правила неизменные. Станет он вечным памятником разуму, воздвигнутым монахами, которые служат другу человечества.

Дабы мог наш Университет вести ту деятельность, на какую способен, должен он быть свободен от препон и пользоваться уважением публики, на какую призван влиять. Посему должен он иметь такие же права и прерогативы, как и другие учреждения государственные. Первая из сих прерогатив есть юрисдикция гражданская, уголовная и полицейская[253]. Обладаем мы уже ею частично, но именно потому тягается постоянно университет с другими органами власти, ибо невозможно, особливо при нынешнем состоянии законодательства, разграничить три этих вида юрисдикции.

Государь, когда бы жили мы в том счастливом веке, когда добродетели роду человеческому служили заменой законов, не требовали бы мы ни юрисдикции, ни власти. Однако рассудите сами, Государь, возможно ли сегодня уважения и влиятельности добиться одними добродетелями? Оставаясь в нынешней бедности, истратим мы время и силы на сопротивление нападкам циническим или на разоблачение коварных заговоров, а между тем показал опыт, что в университетах лишь полная юрисдикция над его членами есть истинный оплот их безопасности. Посему все они сей прерогативой наделены, и даже прежний университет Дерптский из сего правила не был исключением[254]. Не большей сие будет привилегией, чем та, какую другие сословия имеют, обладающие в государстве собственной юрисдикцией.

Убежденный, Государь, в справедливости сих просьб, ибо основаны они на тех правилах, что Ваше Величество признали официально в письме достопамятном, каким Академию почтили, дерзаю я сложить к стопам Вашим набросок прав, нами требуемых, в форме акта постановления[255]. Если удостоится он одобрения Вашего Императорского Величества, молю Вас, Государь, поручить мне его на немецкий и русский перевести и дозволить Вам представить для подписания, дабы мог я радостную весть сообщить нашей Академии, которая лишь об одном радеет – о том, чтобы долг свой исполнить, и лишь об одном печется – о том, чтобы здравствовала священная Ваша особа.

Благоволите, Государь, нашу мольбу уважить. С нею на устах переносимся мы к подножию Вашего августейшего престола. Покиньте его в мыслях на мгновение. Перенеситесь в наш Университет, окажитесь среди нас и как частное лицо, как человек насладитесь всей признательностью, всей любовью, кою здесь к Вам питают. Чувства сии безусловны; коль скоро суровая необходимость принудит Вас прискорбное решение принять и нам в просьбе отказать, чувства наши, Государь, не переменятся, а Ваше отеческое сердце нашим тяготам сострадать будет.

Примите, Государь, особливое уверение в безграничном почтении и любви, коими я проникнут.

6. Г. Ф. Паррот – Александру I

Очерк событий, имевших место при возмущении крестьян в части Вольмарского уезда в октябре 1802 г

[Санкт-Петербург, 26 октября 1802 г.][256]

Указом Вашего Императорского Величества отменены были обязательные поставки от лифляндских крестьян в казну[257], стоимость которых, 10 рублей 4 копейки с одного гака по шведскому расчету составлявшая, вычиталась из подушной подати, и приказано было крестьянам подать платить целиком деньгами.

Рижское губернское правление, вместо того чтобы этот милостивый указ опубликовать как есть, ограничило его действие землями казенными, а также такими имениями помещичьими, где крестьяне сами подушную подать платят, прибавив, что для тех имений, где крестьянин сам подушную подать не платит, но предоставляет это помещику, а ему