Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа - Эмилио Сальгари

только к утру, а то и к вечеру, хотя ему дали лучшего скакуна.

— Проклятая ведьма! Ты говоришь о Янко, которого севильский барон отрядил помешать мне найти талисман первого цыганского короля!

— Янко? Какой такой Янко? Что за талисман? Ничего не понимаю.

Сумерки быстро сгущались. Сиза-баба зажгла медную лампу, заправленную кунжутным маслом, и добавила:

— Ни о чем таком я не знаю. Приляг на ангареб. Видишь, какие мягкие шкуры? Уверяю, ни одной блохи там нет. Я своими руками изготовляю порошок против насекомых, который продаю марокканцам. Ты, верно, голодна? Я приготовлю ужин. Как раз сегодня мне преподнесли великолепные бараньи ребрышки.

— Ешь их сама вместе со своим соколом.

— Увы, его возвращения баранина не дождется, — невозмутимо ответила старуха. — Здесь так жарко, что мясо нужно съесть в течение нескольких часов. Ложись, отдыхай и веди себя хорошо. Пока не станешь паинькой, веревки не сниму.

— Отпусти меня! — Девушка угрожающе подступила к заклинательнице ветров.

— А то что, голубка? — Сиза-баба недрогнувшей рукой сдернула с гвоздя ятаган. — Крылышки у тебя связаны, а я вооружена. Иди-ка лучше спать, чтобы цыганская кровь не пролилась на могилу магометанского святого, покоящегося под нашими ногами.

— Ты посмеешь меня убить?

— В стране, где и мужчины и женщины издавна сражаются со своим извечным врагом, Испанией, очень быстро учишься жестокости. Человеческая жизнь здесь ценится дешево. Так что берегись, Севильская голубка! А теперь оставь меня и дай спокойно приготовить ужин.

Повесив ятаган обратно на стену рядом с другим таким же, старуха вытащила из мешка сверток и вышла из куббы, поскольку очаг находился снаружи.

Девушка проводила ведьму горящими глазами, затем в отчаянии повалилась на ангареб и зарыдала. С ее губ сорвалось имя Карминильо. Несчастная билась и металась, пытаясь разорвать путы. Будь она свободна, ведьме бы ее не остановить. Схватила бы ятаган — и конец старой перечнице.

Минут десять она безуспешно напрягала силы. Грубые веревки из верблюжьей шерсти только глубже, до крови, впивались в кожу, однако Замора не чувствовала боли. Вдруг она вскрикнула. Сиза-баба оторвалась от примитивного очага, на котором жарила бараньи ребрышки, и спросила:

— Ну? Чего раскричалась, голубка сизокрылая?

— Ничего.

— Тогда зачем меня пугаешь? Тихо, красотка. Сейчас мы с тобой поужинаем, как добрые подруги. Или даже как матушка и любимая дочь. Потом славно отдохнем. Здесь нам никакие львы не страшны.

— Так ты меня развяжешь?

— Нет, конечно. Я сама тебя покормлю.

— Каналья!

— Ишь бесовка! Мне, похоже, тебя не приструнить. Ладно, скоро вернется сокол, и тогда посмотрим, кто кого.

Сказав так, старуха вернулась к очагу и принялась переворачивать баранину, лежавшую на древней, тяжелой железной решетке.

А дело было в том, что Замора, почувствовав, как ослабла петля на правом запястье, вскрикнула от радости, чем едва себя не выдала.

— Надеюсь, у меня все получится, — бормотала она. — Пусть только карга попробует встать на моем пути. Сразу получит ятаганом по башке.

Не обращая внимания на боль, цыганка принялась выкручивать запястья, пытаясь снять путы. Поняв, что времени на это уйдет немало и ее могут застать врасплох, она остановилась.

— Лучше займусь этим, когда ведьма уснет, — решила девушка. — Еще до зари я покину проклятую куббу.

Тут вернулась Сиза-баба с помятым оловянным блюдом ароматных бараньих ребрышек:

— Вот ужин, от которого не отказался бы даже святой, что покоится под этой куббой, будь у него, конечно, зубы. Ну, голубка моя сизокрылая, пожалуй к столу.

— Развяжи меня.

— Я уже несколько раз тебе повторила, что не развяжу, и хватит об этом. Да и не потребуются тебе руки. Я тебя буду кормить.

— Еще чего!

— Хочешь помереть с голоду?

— Жри сама свою баранину, старая грымза.

— Бранись, бранись. Твои грубости мне как с гуся вода, — засмеялась Сиза-баба. — Какими только ругательствами не осыпали меня местные, прежде чем я заслужила их уважение! Не желаешь есть? Значит, больше достанется моим челюстям. Я немало пожила на свете, но аппетит по-прежнему волчий.

Она поставила тарелку на низенькую скамейку, сняла нагар с фитиля и уселась на потертый рабатский ковер.

— Так, значит, отказываешься, Севильская голубка? — переспросила ведьма. — А запах-то какой чудный! Будь здесь новый шейх, вмиг бы все уплел.

— Отказываюсь.

— Тогда доешь утром с кускусом.

И старуха, забыв про свои года, принялась энергично жевать — точь-в-точь как двадцатилетняя девица, даже косточки дочиста пообгрызла. Замора, лежа на ангаребе, в изумлении смотрела на нее. Аппетиту ведьмы мог позавидовать лесоруб. Шесть кусков мяса, один за одним, исчезли в бездонной глотке сопящей от усердия заклинательницы ветров.

— На полный живот и спится лучше, — изрекла Сиза-баба, основательно отхлебнув воды. — Ума не приложу, как ты теперь заснешь, моя голубка?

— Обо мне не беспокойся.

— Предупреждаю: разбудишь меня среди ночи — пожалеешь.

— Спи спокойно, — насмешливо ответила Замора. — Никто тебя не побеспокоит. Разве что твой разлюбезный сокол.

— Полагаю, он будет здесь не раньше завтрашнего вечера. Горы далеки и высоки.

— Какие горы?

— А вот это не твоего ума дело. Спи, птичка, а я, пожалуй, выкурю на сон грядущий трубочку.

Старуха достала из шкатулки грязную почерневшую трубку, прикурила от лампы и принялась выпускать клубы дыма.

— Так лучше баранина переварится, — продолжила она, усаживаясь на ковер, но тут же поднялась вновь и, покопавшись в сундуке, извлекла бутылку. — Чуть не забыла! Рюмочка махии тоже не помешает.

Ведьма поднесла бутылку к свету:

— О, еще на три пальца осталось. Хорошо. А я-то боялась, что кончилось. — Она отпила из горлышка, даже не поморщившись, и вернулась на ковер. — Не желаешь глоточек, Севильская голубка? Сразу приободришься и развеселишься.

— Сама пей, — буркнула Замора, сверкнув глазами.

— Не собираешься, значит, быть душечкой со своей любимой матушкой?

— Моя матушка была цыганской королевой. Она не курила трубки и не напивалась, как ты, старая карга.

— Слыхала, слыхала, — захихикала Сиза-баба. — И ты вознамерилась занять ее трон? Тогда тебе нужен талисман первого короля. Вот только никому не известно, где его искать.

— Ошибаешься, мегера! У меня есть платок, на котором лет двести назад нарисовали карту. Она приведет прямехонько к могиле.

Замора лгала. Платок она отдала несчастному Карминильо.

— Платок?! — воскликнула старуха, отпив еще глоточек, и принялась заново набивать трубку. — Да-а, люди болтали о некоем платке. Покажешь мне его?

— Никогда!

— Ах так? Тогда силой отниму.

— И ты посмеешь поднять на меня руку?

— Лучше отдай по-хорошему.

— Отдам, если развяжешь.

— Сто раз повторяла: развяжу, когда вернется сокол.

— В таком случае не видать тебе платка как своих ушей.

— Хе-хе, плохо ты знаешь заклинательницу ветров! — воскликнула Сиза-баба и осклабила острые, желтые, совсем волчьи клыки. — Я насылаю и укрощаю бури, а ты спрашиваешь,