Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

заработаю почти столько же, зато покоя и свободного времени прибавится… Да только ненадолго: чует мое сердце, если не в эту навигацию, так в следующую уж наверняка меня опять в бригадиры двинут. Вот увидишь! Дашутка и сознательней меня, и со всех сторон подкованней, а только малость поверху стреляет, а кубометры – они понизу плавают… Ты не думай, подсиживать ее я не стану и по дружбе даже помогу, а только все равно наша Дарья дровишек наломает. Так что и с этого боку нечего тебе на поклон идти.

– Как хочешь, – уступчиво согласился Михаил. – Но поговорить с начальником мне совсем не трудно, ты это учти.

– Я все учла… – с прорвавшимся против ее воли намеком сказала Нюра и прикусила губу, боясь проговориться. Все-таки лучше, чтоб Михаил не знал о всех ее тайных мыслях, а то еще разобидится…

Но он заговорил совсем о другом:

– А что там у тебя произошло? Ну, с проволокой этой… В поселке болтают: за премией ты погналась. А мне не верится – на тебя это никак не похоже.

Вот оно как! Значит, поселковые сплетники уже заработали языками. И Михаил тоже хорош: она оберегает его от всего, что может зацепить мужское его самолюбие, а он ломится в самую середку ее несчастья. И Нюра посоветовала с вызовом:

– А ты поверь. Люди зря болтать не станут!

Михаил удивленно покосился на нее:

– Неужели все из-за премии? Тебе что, денег не хватает? Ты же больше меня зарабатываешь.

– А я… жадная! – выпалила Нюра, уже не в силах остановиться. – Да, жадная! Мне хоть десять тыщ давай – все мало!

– Наговариваешь ты на себя… Вот только не пойму – зачем?

– А что ты понимаешь? Что ты вообще можешь понять в моей жизни?!

Обвини ее в жадности другой человек, и Нюру это лишь позабавило бы, но слова Михаила больно ее задели. Пусть вся эта махинация с проволокой оказалась глупой и ненужной, но она-то затеяла ее ради Михаила!

– Легко вам, ученым, рассуждать. Пока я тут на запани вкалывала, вы техникумы покончали, в институты втерлись. Вам все задаром досталось, а мне… мне…

– Ну, не так уж даром. Мне и подрабатывать к стипендии приходилось, и тянуться изо всех сил, чтоб от курса не отстать… Но это все ерунда, а вот что с тобой? – Михаил подождал, не объяснит ли Нюра, что с ней происходит, но она отвернулась и молчала, недовольная тем, что сгоряча чуть было не выболтала все насчет глупой этой проволоки. – И при чем тут техникум? Чего-то недоговариваешь ты… Вот и Дарья ваша громобойная налетела на меня в поселке. «все из-за тебя!» – кричит… А при чем тут я? Хоть убей, не понимаю. Разве я просил эту проволоку прятать? Да зачем она мне?

Нюра испугалась: еще немного, и Михаил догадается, что припрятала она проволоку в конечном счете лишь из боязни потерять его. И она поспешила увести Михаила подальше от обидной для нее догадки:

– Да не слушай ты Дашку! У нас весь поселок знает: переучили ее на курсах. А я… Просто паршиво мне, вот и ору сама не знаю что. Мог бы и сам сообразить, каково мне сейчас, а ты за каждую малость цепляешься. Не знала, что ты такой бюрократ!

Михаил сказал покладисто:

– Кричи на меня, не стесняйся. Я любой твой крик выдержу, лишь бы тебе легче было.

И как водится, Нюре тут же расхотелось ругать его, ибо одно дело – стыдить человека по своей доброй волюшке и совсем другое – распекать его по предварительному соглашению. Здесь уж весь вкус не тот. Она даже подивилась, как ловко Михаил приструнил ее и заставил замолчать. Вот тебе и неумелый! И где настропалился? Раньше такой прыти за ним вроде бы не водилось. Или их в техникумах между делом и таким вот премудростям учат?

– Ох ты и жу-ук! – почтительно протянула она и с новым, незнакомым ей самой уважением глянула на Михаила.

Все-таки при всей ее любви к независимости и привычке верховодить другими людьми Нюре не хватало прежде в Михаиле этого вот умения подчинить ее своей воле. Похоже, даже и стародавнюю бригадирскую привычку командовать она прочно связывала лишь с работой, а в любви, сама того не ведая, хотела бы подчиняться, но, конечно же, так, чтобы не страдало ее самолюбие…

Нюра вдруг не шутя испугалась, что теперь Михаил совсем приберет ее к рукам, и на всякий случай чуть отодвинулась от него и настороженно всмотрелась в близкое его лицо, выведывая: как он там, не шибко зазнался, что утихомирил ее и впервые взял над ней верх?

Она перехватила встречный взгляд Михаила и прочла в нем такую открытую, без малейшей хитринки, любовь к ней, что тут же устыдилась всех своих старушечьи-осторожных прикидок и вздорных опасений. Это же так ясно: Михаил ничуть не ловчил, и всему этому хитрованству ни в каких техникумах не учат. Станут такой ерунде обучать в солидных учебных заведениях! Просто он любил ее и ради того, чтобы она хоть малость поразвеяла свою беду, готов вынести любые ее придирки.

И выходит, во всей этой истории с проволокой была и другая сторона, до сих пор скрытая от Нюры. Раньше ее тревожило лишь одно: Михаил – дипломированный техник, а она не шибко грамотная рабочая. И в этом досадном разнобое притаилось какое-то неполное их соответствие друг другу и торчал хоть и не такой уж неодолимый, а все же порожек, о который могла ненароком споткнуться их любовь.

А теперь Нюре приоткрылось, что еще сильней разделяет их не этот невысокий порожек, а совсем иное. Ее впервые удивило, как по-разному, оказывается, любят они друг друга: Михаил стремится к ней всей душой, ничего от нее не пряча, а она вот пустилась в мелкие и грязные хитрости, пыталась набить себе цену и нелепой этой проволокой хотела покрепче привязать его к себе. Ох и дура же она стоеросовая!

И пусть за производственную свою промашку с проволокой она ответит полной мерой. Тут все правильно: нанесла урон запани – отвечай. Но может быть, главная ее вина совсем не перед Полозовым или Федором Николаевичем, и не перед маленькой Ксюшей и всей своей бригадой, и даже не перед Михаилом, хотя перед всеми ними она в бесспорном долгу, а больше всего провинилась она перед своей любовью. Это так ясно стало теперь Нюре.

На миг беззащитная ее любовь возникла перед ней как что-то живое, хрупкое, требующее бережного с собой обращения. А она, пустившись в хитрости,