Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков

– Вы считаете, что мой фильм может взорвать обстановку на Ближнем Востоке? – не скрывая своего удивления, спросил Дин. – Но это же всего лишь произведение искусства и не более того. Фильм будет посвящен мужеству палестинцев, которые недавно опять угодили в самое пекло – их буквально месили гусеницы израильских танков. Вот я и хочу показать…

– Ты зря пытаешься убедить меня в своей правоте: я не имею ничего против твоей картины, – прервал на полуслове монолог Дина Норден. – Поэтому свое красноречие ты прибереги не для меня, а для Хагера.

Несмотря на этот разговор, Дин не прекратил своей работы над сценарием и даже более того – стал работать еще интенсивнее. Параллельно он успевал заниматься и другими делами. Так, 6 апреля он выступил с концертом на 80-летии Академии искусств ГДР. А в двадцатых числах того же месяца отправился в Москву, чтобы принять участие в работе XVIII съезда ВЛКСМ.

Дин ехал в Советский Союз, преисполненный больших надежд. Причем связаны они были отнюдь не с его общественной деятельностью, а с личной жизнью: он рассчитывал возобновить свой роман с Эве Киви. В последние годы они почти не виделись, занятые каждый своими проблемами. Киви активно снималась в кино и продолжала встречаться с бывшим врачом Альенде Данило Бартулиным. Однако к весне 1978 года их роман уже закончился. Причем по вине Киви. Когда в октябре 1976 года она гостила у него в Мексике, Данило сделал ей официальное предложение руки и сердца. Но Киви отказала ему, не захотев строить счастье на чужом горе: ведь в первой семье Данило росло пятеро детей.

Когда Дин узнал об этом, он очень обрадовался и возобновил переписку с Киви. Незадолго до своего приезда в Москву в апреле 78-го он прислал ей очередное послание, полное признаний в любви, с обнадеживающей припиской: «Жду встречи. Жду весну. Думаю о будущем». Киви тоже была счастлива возобновлению романа и специально отправилась в аэропорт Шереметьево-2, чтобы встретить Дина. Вместе с ней туда же отправился и один из боссов ЦК ВЛКСМ Сергей Коняев, который знал Дина еще по Конгрессу миролюбивых сил в Стокгольме в 1970 году (это он пригласил Дина на хоккейный матч с участием сборной СССР).

Коняев был весьма обходителен с Киви и всю дорогу до аэропорта, сидя на заднем сиденье служебной «Волги», нахваливал Дина и сулил хорошие перспективы их с Киви роману. В порыве откровенности Коняев даже проговорился, сообщив актрисе информацию, которая не была предназначена для ее ушей.

– Мы проверяли Дина тринадцать лет и теперь полностью в нем уверены, – сказал Коняев, стряхивая пепел с сигареты в раскрытое окно «Волги». – Так что, думаю, теперь вам разрешат пожениться.

– А вы уверены, что мы захотим это сделать? – поинтересовалась в свою очередь Киви.

Коняев с удивлением взглянул на актрису, пытаясь понять, шутит она или говорит правду. Наконец он произнес:

– Я что-то не понимаю. Вы не замужем, Дин тоже развелся со своей немецкой женой – что же мешает вам после стольких лет знакомства скрепить ваши отношения официально?

– Вам ответить честно или как? – спросила Киви.

– Хотелось бы честно, поскольку я с вами говорю откровенно.

– Тогда извольте. Если мы поженимся и останемся жить здесь, то наш союз ждет та же участь, что и предыдущий брак Дина, – развод. Ведь жить под колпаком – это сущее наказание. Поэтому если мы с Дином скрепим свои отношения официально, то здесь жить не останемся.

– Куда же вы уедете: в ГДР, что ли?

– Боже упаси! – всплеснула руками Киви. – Как у вас, у русских, говорят: это менять шило на мыло. Мы уедем за границу – например, в ту же Испанию, где у Дина есть друзья и где нет Франко.

Услышав эту новость, собеседник Киви примолк, погрузившись в раздумья. А Киви, довольная произведенным эффектом, с гордым видом уставилась в лобовое стекло автомобиля. В итоге весь оставшийся путь до аэропорта они промолчали. Однако едва они достигли Шереметьева, как Коняев вновь повеселел и стал таким же вежливым и обходительным, как и в начале поездки. Поэтому, когда в зале ожидания появился сияющий от счастья Дин, лицо Коняева светилось такой же радостью, как и лицо его спутницы.

Всю дорогу из аэропорта в Москву Дин и Киви просидели на заднем сиденье «Волги» и целовались как подростки. Дин то и дело шептал Киви разные ласковые слова и слова ободрения: «Какая ты храбрая! Столько выдержала. Я благодарен тебе за твою любовь». Киви в ответ молчала, но всем своим видом показывала, что ее сердце буквально млеет от таких проявлений любви. В общем, они были очень счастливы в те минуты.

Дин остановился в гостинице «Украина», которая давно стала для него вторым домом. Киви поселилась с ним же, хотя никаких прав на совместное проживание не имела – они ведь были не расписаны. Однако власти закрыли глаза на этот факт и позволили возлюбленным наслаждаться обществом друг друга в гостиничных апартаментах сколько им заблагорассудится.

Между тем 25 апреля, в десять часов утра, в Кремлевском Дворце съездов начался XVIII съезд ВЛКСМ. Дин был аккредитован на нем как почетный гость и занял место в гостевой ложе. Настроение у него было приподнятое, ведь у него все ладилось: он был доволен тем приемом, который ему уготовили в Москве, а еще больше счастлив от того, что вновь соединился с Киви. Минувшей ночью они с таким темпераментом любили друг друга, что почти всю дорогу до КДС Дин только и делал, что вспоминал об этом. Однако едва съезд начал свою работу, как эти мысли уступили другим – рабочим.

В первый день съезда его работу посетило Политбюро ЦК КПСС в полном составе. С большой речью от руководства страны выступил Леонид Брежнев. Дин почти пять лет не видел воочию этого человека (с осени 73-го), поэтому с особым пристрастием наблюдал за ним теперь. Памятуя о январском разговоре с Юрием Купцовым, он хотел собственными глазами убедиться, правда ли то, что Брежнев серьезно болен и немощен. Как заметил Дин, эти разговоры имели под собой основание, но не настолько, чтобы впадать в панику. Походка Брежнева и в самом деле стала похожа на старческую – он шел не спеша и шаркал ногами, – а дикция порой напоминала некое шамканье. Однако в целом Дин нашел генсека вполне дееспособным, хотя прекрасно понимал, что эта дееспособность могла быть результатом воздействия на Брежнева определенных медицинских препаратов.

В своей речи Брежнев воздавал обильную хвалу советской молодежи и имел на это полное право. Буквально на днях (30 марта – 9 апреля) Брежнев находился в поездке по Дальнему Востоку и посетил одну из самых известных молодежных строек страны – Байкало-Амурскую магистраль. Кстати, эта поездка стала еще одним поводом к тому, чтобы Дин задумался о самочувствии советского генсека: будь он полутрупом, ему вряд ли удалось бы совершить столь далекий вояж. «У нас прекрасная молодежь!» – говорил Брежнев с трибуны съезда, и зал отвечал на эти слова громом аплодисментов.