Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули

все участники злодеяния держали по поводу убийства «рот на замке» или рассказывали о нем в крайне узком кругу, Ермаков открыто рассказывал об убийстве и в выступлениях перед студентами, и на сборах партийной общественности, и даже перед иностранными журналистами. Эта кипучая откровенность Ермакова не прекратилась даже тогда, когда его старшие подельники стали один за одним уходить в мир иной и большинство — через подвалы НКВД. Уже получил смертельную пулю Войков, умер Юровский, уже были расстреляны Белобородов, Голощекин, Мрачковский, Сафаров, Дидковский, уже был отправлен на нары в СИЗО Родзинский, а Ермаков все выступал и выступал. Его откровения перешагнули рубежи СССР, публиковались в заграничных

газетах, его начинали воспринимать чуть ли не как главного цареубийцу. В наши дни Ермаков также порой выступает в качестве определенного ведущего эксперта в деле убийства Царской Семьи. Покойный журналист А. П. Мурзин приводит рассказ Ермакова, называя этот ермаковский рассказ «предсмертной исповедью», где тот раскрывает все тайны убийства. «Исповедовался» Ермаков почему-то Мурзину в 1952 году, когда последний был студентом Уральского университета. «К тому времени, — сообщает нам Мурзин, — роль Ермакова в цареубийстве уже много лет как была публично оболгана и присвоена Юровским»{1174}. Все эту ложь и умаление собственной персоны Ермаков терпел, терпел, да, наконец, не вытерпел. Пришел к студенту Мурзину, больше идти ему, по-видимому, было некуда, и попросил его помочь написать «книгу с правдой о казни самому товарищу Сталину!». Мурзин сразу сделал вывод: «Кому-то эта мысль может показаться бредовой, но я и тогда подошел к ней иначе: значит, действительно человек решил исповедоваться. Уж кому-кому, а самому «товарищу Сталину» он не посмеет врать. К тому же Ермаков заявил, что тяжело болен и боится, что эта правда умрет вместе с ним»{1175}.

Интересно, что ни студент Мурзин не испугался в 1952 году помогать Ермакову писать книгу на совершенно запрещенную тему, да еще кому — самому «товарищу Сталину», ни сам Ермаков не побоялся на эту же запретную тему распространяться малознакомому человеку в течение 8 часов. В ходе этого длинного рассказа Ермаков раскрыл Мурзину великую тайну: оказывается, всю Царскую Семью убил фактически он один! А Юровский вообще в убийстве не участвовал!

Что же рассказал Ермаков Мурзину на «исповеди»? «Вот основные факты, сообщенные нам Ермаковым 30 марта 1952 года о расстреле Царской Семьи и ее слуг и об уничтожении и сокрытии тел убиенных. Главным палачом при расстреле был он, Ермаков, как «представитель рабочего класса» и исполнитель «народной мести». Не было никакой расстрельной «команды» мадьяр или «латышей», а был лишь один латыш по имени Ян; трупы убитых в лес отвозили Ермаков и Медведев-Кудрин, а отнюдь не Юровский; жег Ермаков трупы Николая II, Великой княжны Анастасии и Цесаревича Алексея»{1176}.

Вот, собственно говоря, и все — и вся тайна: пришел Ермаков с латышом Яном и убил Царскую Семью, а трупы сжег. И Мурзин поверил Ермакову, хотя и признавал, что встреча с ним была «пристрелочной», что Ермаков рассказывал сумбурно, поправляясь и путаясь памятью, изрядно пораженной и «дальностью событий, и возрастом, и болезнью, и обидой, и алкоголем», да и латыша Яна в охране Ипатьевского дома не было, но это неважно.

Итак, по Ермакову, из участия в убийстве Царской Семьи полностью исчезал Юровский. Собственно, Ермаков в этом не был оригинален. Сразу после убийства и еще очень долго упорно говорили, что Николай II убит «русским рабочим товарищем Белобородовым». Нет сомнений, что и из Ермакова пытались сделать такого же «русского рабочего», выразителя «народной мести». Этим самым обелялся Юровский и скрывался весь сатанинский смысл Екатеринбургского злодеяния. Поэтому и разрешали Ермакову выступать где попало со своими «откровениями».

Покойный Мурзин не верил в истинность «Записки Юровского», называл ее фальсификацией. Но почему мы должны безоговорочно верить «Записке Ермакова»?

Воспоминания Ермакова дошли до нас в двух вариантах. Так как за малыми исключениями они полностью совпадают с мурзинским текстом, мы не будем их цитировать, приведем лишь одну фразу, для того чтобы понять всю ее «историческую ценность». Речь идет о том, в каком тоне Ермаков беседует с Юровским. Перед тем как эту фразу процитировать, поясним читателю: в июле 1918 года Юровский был членом Уральского и Екатеринбургского советов, заместителем председателя уральской ЧК, членом военного отдела облисполкома, а Ермаков мелким карателем, занимавшимся в дни революции и Гражданской войны убийствами и разбоями на Урале. Так вот как этот каратель, по его рассказам, разговаривает с одним из большевистских уральских вождей (сохраняем полностью орфографию автора): «Кагда было все в порядке, тогда я коменданту дома в кабинеты дал постановление областного исполнительного Комитета Юровскому, то он усомнился, по чему всех, но я ему сказал нада всех и разговаривать нам свами долго нечего, время мало, пора приступать»{1177}.

Заметим, как через безграмотное хвастовство Ермакова нас тонко подводят к одной мысли: Юровский-то был против убийства всей Семьи, это Ермаков настоял. И Мурзин, борец с «большой большевистской ложью», с воодушевлением эту самую ложь подхватывает и делает из нее «предсмертную исповедь Ермакова».

Но до нас дошли не только вышеназванные воспоминания Ермакова, благо он много выступал и раздавал интервью. О чем же рассказывал Ермаков своим слушателям?

В 1935 году американский журналист Галибуртон побывал в СССР и, в частности, в Свердловске. Там он посетил Ипатьевский дом и встретился с Ермаковым. Читатель, который застал существование даже брежневского СССР, не говоря уже про сталинский, конечно же знает, что иностранцы могли свободно разъезжать, куда хотели, по всей территории страны, могли свободно встречаться с кем угодно, не рискуя попасть под опеку всевидящего КГБ. Особенно этим отличались предвоенные тридцатые годы. Так вот, Галибуртон встретился с Ермаковым. Тот охотно рассказал ему об убийстве Царской Семьи. «Юровский, — говорил Ермаков Галибуртону, — перед расстрелом категорически запретил мне и Ваганову стрелять в царя, ибо желал лично его убить. Он также взял на себя и убийство наследника. Мне пришлось убить императрицу, доктора Боткина, повара и лакея. Ваганов стрелял в великих княжон. Ольга и Татьяна лежали на полу в предсмертных муках. Две младшие великие княжны, Мария и Анастасия, лежали рядом с убитым доктором Боткиным. Царевич еще жил, и тогда Юровский добил его двумя выстрелами в голову. Когда заметили, что Анастасия еще подает признаки жизни, мы перевернули ее, и она вскрикнула. Один из красноармейцев, пришедших к этому времени в подвал, нанес ей прикладом удар по голове, и великая княжна Анастасия умолкла навеки»{1178}.

Итак, вместо несуществовавшего латыша Яна появляется