Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули

остановить стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда наконец мне удалось остановить, я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал, опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом я с ним покончил, Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но, однако, это не удавалось. Я вынужден был поочередно расстреливать каждого»{1170}.

Что же узнаем мы об убийстве из этих воспоминаний?

1. Юровский подтверждает присутствие Павла Медведева в доме Ипатьева в ночь на 17 июля. При этом опять никаких сведений об отбирании наганов у охраны нет.

2. Из воспоминаний выясняется, что, оказывается, убийство было возложено на внутреннюю охрану, которая, по-видимому, состояла из латышей. Сведения о «латышах» приводятся в воспоминаниях Юровского впервые.

3. Выясняется, что Юровский разместил будущих убийц в расстрельной комнате еще до того, как там появилась Царская Семья. До этого этих сведений у него не было.

4. В воспоминаниях меняется месторасположение Государя. Если из «Рассказа» становится понятно, что Государь стоял лицом к Юровскому, так как он не мог слушать последнего, повернувшись к нему спиной, то в воспоминаниях Николай II стоял, именно повернувшись спиной к убийцам.

5. Вновь меняется характер материала южной стенки. Как и в «Записке», Юровский вновь говорит, что она была деревянной, но тем не менее пули от нее рикошетили.

6. В который раз у Юровского меняется число выживших после первых залпов. Сравним: «Записка» — выжили Наследник, три Великие Княжны, Демидова и Боткин; «Рассказ» — Великие Княжны, Императрица, Демидова и Наследник; Воспоминания — Боткин, Наследник, Великие Княжны Ольга, Татьяна и Анастасия, Демидова.

Таким образом, анализ воспоминаний Юровского наводит нас на мысль, что они либо написаны разными людьми, либо человеком, совершенно не владевшим знанием обстоятельств преступления, либо человеком или людьми, сознательно фальсифицирующими событие. А вполне возможно, что к «свидетельствам Юровского» можно отнести все три вышеназванные соображения.

Свидетельства А. Г. Белобородова. «Русский рабочий» Белобородов, чье участие в убийстве Царской Семьи долгое время определялось как главное, в своих воспоминаниях самого убийства не коснулся. Однако в 1951 году в эмигрантской газете «Русская мысль» появилась статья некой Л. Норд под названием «Исповедь Белобородова». Если верить этой статье, Белобородов поделился в 20-е годы с Норд подробностями убийства Царской Семьи. Произошло это в помещении бывшего Александровского дворца в Царском Селе, превращенного большевиками в музей, где Норд работала в качестве эксперта-искусствоведа. Один раз вечером, когда все экскурсанты уже покинули дворец, Норд зашла в дворцовую церковь. В ней никого не было, свет был выключен. Помещение церкви было перегорожено ширмами. Норд была одета в белую шаль и белые мягкие туфли, предназначенные для того, чтобы не испортить паркета. Полумрак церкви, вся ее обстановка вызвали у Норд размышления о превратности человеческой судьбы. «Чьи-то шаги оторвали меня от дум. Не видя вошедшего, слышала, что он остановился неподалеку. Оставаться за ширмой было неудобно. Я вышла. Одновременно раздался дикий вопль. Какой-то мужчина рухнул на колени, спрятав лицо в руках. На крики приближали научный сотрудник музея и сторожа. Когда мужчину поднимали под руки, он, не открывая зажмуренных глаз, бормотал:

— Она, она… Я видел ее…

Открыв наконец глаза, он взглянул в мою сторону. На лице его появился такой страх, что он невольно передался и мне. Подавшись назад, я ощутила на спине мурашки.

— Вы видите ее? — снова крикнул он. — Это она, Романова!

— Кто?? Романова?? — изумленно переспросил научный сотрудник. — Что Вы, товарищ Белобородов. Это наша сотрудница… — и подойдя к двери, он повернул выключатель. Яркий свет залил церковь, прогнав сумерки.

При имени цареубийцы я почувствовала, что кровь, отхлынув от сердца, оставила его ледяным.

Мы смотрели друг на друга с разными чувствами, но не могли отвести взгляда. Глаза Белобородова были еще белыми и расширенными от страха. Он молчал, его сотрясала дрожь. Теперь мне было понятно, что в сумерках из-за моей длинной белой шали и мягких белых туфель, которые я надевала во дворце, чтобы не портить паркет, он принял меня за привидение. По пути к дворцовой канцелярии Белобородов оглядывался по сторонам и просил, чтобы зажигали свет. Идя последней, я гасила его. Упав в кресло, Белобородов попросил пить, но, сделав большой глоток воды, поставил стакан на стол. Сообразив, что вода — не напиток для чекиста, научный сотрудник послал сторожа за водкой. Тот быстро вернулся с литровой бутылкой. Одобрительно кивнув головой, Белобородов выплеснул воду в окно и налил стакан до краев. Выпив его, он провел рукой по лицу, как будто что-то сгонял с него. Я смотрела на его съежившуюся, с втянутой в плечи головой, фигуру, на незначительное, жалкое теперь лицо, и мне просто не верилось, что этот человек мог выносить приговор Царской Семье и позже возглавлять наркомат.

По-видимому, Белобородов сам сознавал, как он жалок, и прилагал все усилия справиться с собой. Но это ему не удавалось. Обегал нас взглядом, неверной рукой наливал водку и пил ее жадно, как воду. Постепенно его лицо приняло нормальный оттенок, и он перестал дергать плечами, как в ознобе. Взглянув исподлобья на меня, смущенно усмехнулся и сказал:

— Нечего сказать, наделал я переполоха.

Расчет на то, что он скоро уйдет, не оправдался. Может, чтобы сгладить впечатление о происшедшем, Белобородов задержал и меня, и Р. Втягивая нас в разговор, заставил выпить водки и, угостив