Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули

— Только это и помогает, — кивнул он головой на принесенную водку. — Нервы окончательно сдали. Чем дальше, тем хуже. Лечился у аллопатов, гомеопатов. Гипноз тоже не подействовал. Дошел до галлюцинаций. Жена гонит меня из спальни, бужу ее криками и пугаю.

— Давно это у Вас? — из вежливости спросила я.

— О да! С Гражданской войны. Ведь сколько пережить пришлось. Один расстрел чего стоил.

Взглянув на нас и, может быть, прочитав что-то на наших лицах, он вдруг пришел в возбуждение.

— Знаю, что вы думаете, — крикнул, ударив по ручке кресла, Белобородов, — зверь, расстрелял не только Царя, но и детей. Мне это не раз и в лицо говорили. Теперь у всех ручки чистые, только у меня в крови, — ион снова задергал плечами и головой.

— Скажите, товарищ Белобородов, — прервал неловкое молчание Р. — Одно время ходили слухи, что части Семьи удалось бежать?

— Это неправда, — глухо, не поднимая головы, ответил тот. — Расстреляны все. Даже лейб-медик Боткин, фрейлина Демидова, включая монашку и поваренка, которые прислуживали Семье. Их пришлось ликвидировать как ненужных свидетелей. Если вам интересно, я могу рассказать, почему и как это произошло. <…>

Ликвидация великих князей, находившихся в Алапаевске, была возложена на Войкова. Ответственность за выполнение приговора над Николаем Вторым и его Семьей падала на меня и Юровского.

Готовясь к расстрелу, который должен был произойти к ночи, мы достали одеяла, чтобы завернуть в них тела расстрелянных, незаметно от часового перенести их в машины. Трупы мы решили бросить в старую шахту, называвшуюся Ганиной Ямой. Не доверяя никому, решили сократить число участников расстрела до пяти, чтобы избежать лишних свидетелей. В тот вечер все часовые были сняты в доме и убраны посты со двора. Оставили лишь один караул за забором, на улице. Когда Романовым предложили под предлогом опасности от артиллерийского обстрела спуститься в подвал, они начали спокойно собираться и разместились на принесенных туда стульях.

Тут выяснилось, что в плане расстрела мы не учли мелкой, но досадной детали: подвал был освещен маленькой и тускло горевшей от слабого накала лампочкой. И она висела как раз над стульями, на которых сидели приговоренные. Менять ее было некогда, да мы еще боялись, что яркий свет, пробиваясь через щели ставень окна, выходивших на улицу, привлечет любопытство часового. Юровский выскочил во двор, чтобы посмотреть, не пришел ли туда кто-нибудь из караула, и приказал завести моторы грузовиков, выхлопами которых хотели заглушить стрельбу. Когда он вернулся, посовещавшись, решили огласить приговор с нижней площадки лестницы и попросили Романовых подойти к нам поближе.

Царь с сыном подошли первыми и остановились на верхней ступени ведшей в подвал лестницы. Опершись о перила, ступенькой ниже стояла Императрица. За спиной Романовых стоял доктор Боткин, за ним, возле матери, Ольга и Татьяна. Остальные разместились у входа в подвал. Романов слушал приговор спокойно, как будто не вполне понимая его значение, потом спросил: «Так меня судит Россия?»

— Вас судим мы, революционный народ, — ответил Юровский, и чтение приговора продолжалось. Когда дошли до слов: «Вместе с бывшим Царем Николаем Александровичем Романовым расстрелу подлежат его жена Александра Федоровна Романова, его сын Алексей…», Царица, вскрикнув, бросилась к Наследнику и прижалась к нему. За ней выскочил Боткин и заслонил их собой. Тогда Юровский начал стрелять (ему, как позже он сознался, показалось, что Царица и Боткин, оттолкнув его, выскочат через черную находившуюся на площадке дверь во двор).

Первые пули попали в Боткина и Царя, они зашатались, стали падать, увлекая за собой Александру Федоровну, не выпускавшую Наследника. Тогда стали стрелять все. Получился ужас. Ольга, раненная, пыталась выбраться из-под упавших на нее. Цепляясь за них, дотянулась до отца. Охватила его, живого или мертвого, не знаю, но ее так и добили. Вместе с Наследником, тоже раненным, застрелили не отпускавшую его Царицу. Пуль не жалели. Не успевали менять только обоймы. Татьяна была буквально изрешечена пулями. Но если та, которая попала в лоб была первой, то смерть ее была легкой. Перебравшись через лежащие на ступеньках тела, добили в подвале остальных. Младшие дочери, которых прикрывала собой Демидова и монашенка, сопротивлялись. Пришлось повозиться и с поваренком. Когда несли в машину завернутую в одеяло Марию Николаевну, она оказалась еще живой и стонала. Ее положили под другие тела, так как стрелять во дворе было нельзя: часовые за забором, заглядывая в ворота, спрашивали, что была за стрельба и крики. «Все в порядке, — ответил Юровский, — я пробовал в подвале свой новый маузер и напугал дочерей Романова». Когда привезли тела в шахту, все были уже мертвые…

Вначале предполагали бросить трупы в шахту и засыпать их, но Голощекин настаивал, чтобы их сделали