МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1978. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Еремей Парнов

Так, А. Куприн, писатель демократических убеждений, в рассказе «Тост» (1906) с симпатией рисовал будущий «союз свободных людей». Высказывал он, правда, и некоторые опасения по поводу мнившейся ему усредненности, обезличенности грядущего мира (не влияние ли утопии Э. Беллами сказалось в таком взгляде?). Люди этого грядущего в чем-то даже завидуют героическим прошлым эпохам…

Появилась в те дни и вторая (после романа «Что делать?» Н. Чернышевского) социалистическая русская утопия — «Красная звезда» А. Богданова (1908). «Люди и их отношения — вот что всего важнее для меня», — устами своего героя говорил автор. И действительно, очень зримым и осязаемым представал в его книге полнокровный, деятельный и кипучий мир осуществленного коммунизма, в изображении его еще не ощутима была половинчатость, нерешительность в трактовке пролетарской революции (сначала — поднять «уровень культуры» пролетариата, лишь затем повести его на борьбу…), которая позднее вызвала ленинскую критику и, к сожалению, очень заметной оказалась в следующих утопических вещах Богданова («Инженер Мэнни», 1913; «Праздник Бессмертия», 1914).

Говоря о нарастании социальной струи в русской фантастике, можно назвать и другие произведения. Не останавливаясь на каждом из них (это превратило бы наши заметки в сплошное перечисление), вспомним тем не менее «Праздник Весны» (1910) Н. Олигера, занимавшегося подпольной работой в рядах социал-демократов и проведшего 1904–1905 годы в тюрьме. Не столь конкретная, как у Богданова, утопия Олигера тем не менее последовательно утверждала идею пролетарской революции.

А напоследок — как на курьезе в своем роде — задержимся на романе А. Ренникова «Разденься, человек!» (1917). Роман этот был достаточно силен критикой буржуазной цивилизации в целом, интересен тем, что шла в нем речь и о даровой — типа атомной — энергии для двигателей, и о добыче хлеба из… торфа. Но вот в качестве позитивной альтернативы капитализму выдвигалось в этой книге безнадежно несостоятельное «назад, к природе», — и не только несостоятельное, но и запоздалое, поскольку считанные месяцы и даже дни оставались уже до Октября…

Подытоживая же, отметим, что за десятилетие, предшествовавшее Великой Октябрьской революции, социально-утопических произведений в русской фантастике появилось едва ли не больше, чем за предыдущие полвека.

В старой, едва ли не тридцатилетней давности, статье Жака Бержье я когда-то наткнулся на имя Антона Мартыновича Оссендовского. Не претендуя на глубокий анализ нашей фантастики, но тем не менее пытаясь проследить ее предреволюционные истоки, французский критик относил повесть этого автора «Ужасы на бригантине» к разряду «истинных шедевров»…

После долгих поисков мне удалось-таки «выйти» на эту повесть. Она была напечатана в 1913 году в «Ежемесячных литературных и популярно-научных приложениях» к журналу «Нива» и называлась «Бриг «Ужас». (Ж. Бержье, библиотека которого погибла в годы второй мировой войны, о дореволюционной русской фантастике писал по памяти и непреднамеренно исказил название произведения.) И в тех же приложениях, но уже за 1914 год обнаружилась еще одна повесть Оссендовского — «Грядущая борьба».

Неизвестный русский фантаст? Имя его к тому времени ни разу не встретилось мне в отечественной нашей критике… Что ж, в заключение мы скажем несколько слов и о нем самом, а сейчас обратимся к его повестям. Вначале к первой из них.

…Группа русских ученых работает над выведением «гигантского плазмодия» — плесневого гриба, с необычайной быстротой размножающегося, согревающего и удобряющего почву. Вот и первые успехи. На дворе декабрьские морозы, а на опытных грядках зеленеют молодые побеги. Открытие обещает стать грандиозным: применение «плазмодия» продвинет далеко на север такие типично южные культуры, как, скажем, цитрусовые, позволит даже в северных широтах снимать по три урожая в год…

Для 1913 года мечта о продвижении цитрусовых на север, о трехстах пятидесяти зернах в одном колосе, о трех урожаях в год — довольно-таки смелая мечта! Особенно, если вспомнить, что фантасты тридцатых-пятидесятых годов мечтали у нас порой о куда меньшем: о том, чтобы хоть два-то урожая снять, и не на шестидесятой параллели, как у Оссендовского, а значительно южнее, в средней полосе России. И все-таки не маловато ли одной только этой — в конце концов, чисто технической — идеи для «истинного шедевра»?

Читаем дальше.

…На огромном пространстве между Шпицбергеном и Беринговым морем начинают гибнуть деревянные рыбачьи суда, занимающиеся ловлей сельди, трески в китобойным промыслом. Они не тонут, нет, много страшнее: непонятная плесень съедает их обшивку, палубы, мачты и даже паруса.

Одновременно рыбаки сообщают, что в северных морях ими обнаружены целые косяки рыбы, всплывшей на поверхность, — десятки миль покрыты гниющей треской и сельдью…

(Сегодня, с высоты наших восьмидесятых, всякому, кто хотя бы чуть-чуть приник к фантастике, совсем несложно предположить: ага!.. Это, наверное, таинственный «плазмодий» вырвался на свободу?! Но не будем забывать — речь-то идет о произведении, написанном семьдесят пять лет назад…) На изучение загадочного явления отправляется научная экспедиция. И выясняется постепенно, что неожиданное бедствие действительно дело рук человеческих. Это Яков Силин — маньяк, в обиде на близких ему прежде людей возненавидевший все человечество, — заразил океан плесневым грибом, быстро и жадно поедающим свои жертвы.

«Замерзший камень я могу превратить в цветущий сад и полную кипучей жизни пучину океана — в огромное кладбище!» — с упоением восклицает Силин, обуреваемый жаждой безграничной власти, власти над всем миром.

Опасность между тем грозит уже не только океану: попав на берег с выброшенной волнами рыбой, «плазмодий» распространяется и по суше, мгновенно убивая все живое на своем пути.

И ученые — герои повести — вступают в борьбу с бывшим своим коллегой. Одна мысль движет ими, одно стремление — нейтрализовать смертельную угрозу, загнать джина в бутылку, из которой он, использовав удобный момент, вырвался…

Удивительно современно звучит сегодня фантастическая история «гигантского плазмодия», который ведь создавался в лаборатории, и создавался из самых гуманных побуждений, но вдруг превратился в причину грандиозного бедствия. Не слишком ли часто на памяти нынешних поколений повторяется это «вдруг»? Вспомните: общечеловеческое дело борьбы с гитлеризмом и — чудовищный гриб над Хиросимой… все более крупные успехи медицины и — поистине грязное бактериологическое оружие… полет человека на Луну и — палец, лежащий на кнопке запуска смертоносных баллистических ракет…