МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1978. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Еремей Парнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обе эти вещи, сочиненные Булгариным в самом начале его писательского пути (соответственно в 1824 и 1828 годах), уже характеризуют его как безусловного ретрограда и истинного верноподданного. Социальные устои будущего и через 200, и через 1000 лет у него неизменны: короли, принцы, вельможи, купцы, помещики… Но в описании технических диковин и будущего расцвета наук немало и любопытного.
На улицах городов по чугунным желобам движутся у Булгарина большие и малые «ездовые машины». Над городами летают крылатые «воздушные дилижансы», снабженные паровыми машинами, могущие при нужде сбросить и парашютный десант. Заметна механизация ручного труда: тяжести переносятся при помощи блоков и рычагов. Существуют машины для делания стихов и прозы, но успехом не пользуются в отличие от других машин, моментально выдающих оттиски любых, по желанию, нужных бумаг и тем способствовавших сокращению числа делопроизводителей (например, в судах). Поскольку «предки без всякой предусмотрительности истребляли леса и они наконец сделались редкостью и драгоценностью», дома делаются из чугуна, фарфора, стекла; для отопления же и освещения — при общей нехватке угля — используется получаемый из воздуха «светородный газ».
Изменение климата, истощение земельных угодий, ухудшение животноводства побудили широко использовать дары моря, а потому развито мореплавание. Причем кораблекрушения исключены начисто: при приближении шторма металлический корпус судна накрывается металлическим же колпаком, набирается балласт — и корабль уходит под воду. В ходу опреснение морской воды посредством «гидравлических чистителей». По морскому дну во множестве снуют водоходы и водолазы, одетые в ткани, непроницаемые для воды, в прозрачных роговых масках и колпаках, с кожаными мешками, наполненными воздухом («для дышания под водою посредством трубок»), — натуральные, одним словом, аквалангисты. Соответственно и дно морское превратилось в плодоносную ниву: оно усеяно подводными плантациями, кои поделены каменными заборами (и о заборах не преминул упомянуть автор-консерватор). Наука позволила усовершенствовать все пять чувств, включая осязание: прибегнув к помощи химии, рассказчик «тотчас научился различать цвета одним прикосновением». Обстоятельно описаны и приборы, позволяющие на большом расстоянии не только подсматривать за жизнью частных лиц, но и подслушивать разговоры — профессиональная, очевидно, мечта осведомителя…
Таков мир XXIX века: технических чудес в нем немало, хотя в действие они приводятся, как правило, паровой машиной либо… пружинами, заводимыми посредством ключа.
Воображение у Ф. Булгарина и по части техники все-таки небеспредельно…
О социальной его глухоте мы уже говорили, но тем удивительнее увидеть в его лице пропагандиста всеобщего просвещения — совместного обучения детей и бедных и богатых, притом обоего пола, да еще и одинаково — вне зависимости от родительского достатка — одетых!
А как вам понравится такое вот — в 2028 году — рассуждение вельможи о счастливой, процветающей России: «Счастливая оттого, что мы, русские, умели воспользоваться нашим счастливым положением и все сокровища, тлевшие в недрах земли, исторгли нашим терпением, любовью к отечественному, прилежанием, учением, промышленностью. Пожалуй, если б мы не думали о завтрашнем дне и кое-как жили, позволяя иностранцам брать у нас сырые материалы и продавать нам выделанные, то мы навсегда остались бы у них в зависимости и были бы бедными…» Злободневно и для наших дней, не правда ли?
Все так, но ни о какой «реабилитации» Булгарина, разумеется, не может быть и речи: получил он вполне по заслугам, и получил сполна — и в пушкинских эпиграммах, и в истории русской литературы, и… в фантастике (кто не читал, советуем прочесть рассказ Д. Биленкина «Проба личности»: психология «видока» исследована в нем блестяще!).
Неожиданные же для Булгарина прогрессивные детали в его экскурсах в будущее можно объяснить кратковременной его близостью в двадцатых годах к Рылееву, Бестужеву и их знакомцам (он даже сотрудничал в рылеевской «Полярной звезде»), дружбой с Грибоедовым… и элементарной диалектикой, не позволяющей нам видеть в черном только черное. Но бог с ним, Булгариным: даже и привнося некоторые детали в ретроспективный портрет эпохи, симпатичнее для нас он, разумеется, не становится…
Рассуждая о предтечах нашей фантастики, невозможно не вспомнить двух русских писателей первой половины прошлого века — Александра Вельтмана и Владимира Одоевского. Писателей очень разных: одного я рискнул бы охарактеризовать как лирика, другого — скорее как рационалиста (не зря же и укрепилось за ним уважительное: «русский Фауст»), но одновременно и сходных во многом. В интересе своем к наукам (у одного — к историческим, у другого — к философии и миру техники). В склонности фантазировать. И пожалуй, особенно в литературной судьбе: оба в свое время были весьма имениты, и оба же много лет практически не переиздавались; казалось даже вполне справедливым причислить их к разряду забытых, оставшихся лишь в истории нашей литературы. Тем не менее для обоих — и едва ли не одновременно! — наступило-таки время нового их прочтения. За последние десять лет вышла целая серия сборников, однотомников и двухтомник В. Одоевского, переиздаются — книга за книгой — романы и повести А. Вельтмана.
Об этом последнем коротко скажем, что в его романах из русской истории исключительно велика доля безудержного вымысла, элементов чисто сказочных. В роли фантаста-сказочника, не обремененного надобностью непременно вводить (и объяснять) сугубо технический антураж, выступает Вельтман и в романах «Рукопись Мартына Задека. MMMCDXLVIII год» (1833) и «Александр Филиппович Македонский. Предки Калимероса» (1836).
Действие первого из них отнесено в 3448 год: мудрый правитель Босфорании, идеального государства на Балканах, отправляется в экспедицию к Южному полюсу, и власть в стране временно захватывает его двойник, морской разбойник Эол… Герой второго романа в седле волшебного «гиппогрифа» пускается сквозь время на поиски своих предков. И находит их: вначале царя «Филиппа Минтовича», а затем в Афинах, у Аристотеля, и юного Александра, которого повсюду сопровождает, знакомясь с жизнью древних греков. Придя в конце к выводу о том, что «люди везде одинаковы», он отбывает на своем «гиппогрифе» обратно в XIX век… Не удержимся, отметим: путешествие на «гиппогрифе» описано Вельтманом за добрых полвека до уэллсовской «Машины времени»!
Пунктирность наших заметок побуждает к краткости и в отношении Владимира Одоевского.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});