Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро - Агата Кристи

прочесть: «Вон тот — тот, на которого я смотрю, — убийца!»

— Вы могли бы отдать мне должное: в случае необходимости я умею притворяться.

— Когда вы пытаетесь притворяться, это еще хуже. Нет, нет, mon ami, мы должны быть инкогнито, вы и я. В таком случае когда мы атакуем — то атакуем.

— Вы упрямый старый дьявол, — сказал я. — Мне очень хочется…

Меня прервал стук в дверь.

— Входите, — пригласил Пуаро, и в комнату вошла моя дочь Джудит.

Мне бы хотелось описать Джудит, но я не мастер описывать людей.

Джудит высокая, с гордой осанкой. Ровные темные брови, линия профиля правильная, строго очерченная. У Джудит серьезный и слегка презрительный вид, и, как мне кажется, ее всегда окружает атмосфера какой-то трагичности.

Джудит не подошла ко мне и не поцеловала — это не в ее характере. Она просто улыбнулась и произнесла:

— Привет, папа.

Улыбка у нее была немного смущенная, но я почувствовал, что, несмотря на сдержанность, дочь рада меня видеть.

— Ну что же, вот я и здесь, — сказал я, чувствуя, как глупо это звучит (что со мной часто бывает при общении с младшим поколением).

— Очень умно с твоей стороны, дорогой.

— Я рассказываю ему, — заметил Пуаро, — о здешней кухне.

— Она очень плохая? — спросила Джудит.

— Вам бы не следовало это спрашивать, дитя мое. Неужели вы не думаете ни о чем, кроме пробирок и микроскопов? Ваш средний палец запачкан метиленовой синью. Вашему мужу несладко придется, если вы не будете интересоваться его желудком.

— Полагаю, у меня не будет мужа.

— Несомненно, у вас будет муж. Для чего же вас создал bon Dieu?[1782]

— Надеюсь, для многого, — ответила Джудит.

— Le mariage[1783] — прежде всего.

— Прекрасно, — согласилась Джудит. — Вы найдете мне хорошего мужа, и я буду очень тщательно заботиться о его желудке.

— Она смеется надо мной, — пожаловался Пуаро. — Однажды она узнает, как мудры старики.

Снова раздался стук в дверь, и вошел доктор Франклин, высокий нескладный человек лет тридцати пяти. У него были решительный подбородок, рыжеватые волосы и ясные синие глаза. Более неуклюжего человека, чем он, я никогда не встречал, он вечно натыкался на разные предметы.

Налетев на ширму, огораживавшую кресло Пуаро, Франклин наклонил голову и машинально пробормотал «Прошу прощения» в сторону ширмы.

Это было очень смешно, но, как я заметил, Джудит оставалась совершенно серьезной. Полагаю, она уже привыкла к подобным эпизодам.

— Вы, должно быть, помните моего отца? — обратилась Джудит к Франклину.

Доктор Франклин нервно вздрогнул, смутился и, прищурившись, посмотрел на меня. Затем он протянул мне руку, как-то неловко сказав:

— Конечно, конечно, как поживаете? Я слышал, вы должны приехать. — Он повернулся к Джудит: — Как вы полагаете, нам нужно изменить планы? Если нет, мы могли бы еще немного поработать после обеда. Если бы мы подготовили еще несколько этих предметных стекол…

— Нет, — ответила Джудит. — Я хочу побыть со своим отцом.

— О да. О, конечно. — Внезапно Франклин улыбнулся извиняющейся, совсем мальчишеской улыбкой. — Простите, я так ужасно увлекаюсь. Это совершенно непростительно: я становлюсь очень эгоистичным. Пожалуйста, простите меня.

Часы пробили, и Франклин бросил на них торопливый взгляд.

— Боже мой, неужели так поздно? Какая неприятность! Обещал Барбаре, что почитаю ей до обеда.

Он смущенно усмехнулся нам обоим и поспешно вышел из комнаты, на ходу налетев на дверной косяк.

— Как миссис Франклин? — спросил я.

— Так же, как обычно, и еще хуже, — ответила Джудит.

— Как печально, что она так тяжело больна, — заметил я.

— Это может свести с ума доктора, — сказала Джудит. — Доктора любят здоровых людей.

— Как жестоки вы, молодые! — воскликнул я.

Джудит холодно бросила:

— Я просто констатирую факт.

— И тем не менее, — вмешался Пуаро, — добрый доктор спешит, чтобы ей почитать.

— Очень глупо, — заявила Джудит. — Ее сиделка вполне способна ей почитать, раз уж миссис Франклин так хочется, чтобы ей читали. Лично я терпеть не могу, когда мне читают вслух.

— Ну что же, у каждого свой вкус, — заметил я.

— Она глупа как пробка, — вынесла свой приговор Джудит.

— Отнюдь, mon enfant[1784], — возразил Пуаро. — Я с вами не согласен.

— Она никогда ничего не читает, кроме самых дешевых романов. Она не интересуется его работой. Не идет в ногу с современной мыслью. Она говорит только о своем здоровье с каждым, кто готов слушать.

— И все-таки я продолжаю утверждать, — настаивал Пуаро, — что она использует свое серое вещество таким образом, о котором вы, дитя мое, понятия не имеете.

— Она очень женственная, — согласилась Джудит. — Все время воркует и мурлыкает. Полагаю, вам такие нравятся, дядя Пуаро.

— Вовсе нет, — возразил я. — Он любит больших, ярких и преимущественно русского происхождения.

— Вот, значит, как вы выдаете мои секреты, Гастингс? Ваш отец, Джудит, всегда питал слабость к золотисто-каштановым волосам. Из-за этого он много раз попадал в беду.

Джудит снисходительно улыбнулась нам обоим.

— Какая вы забавная пара!

Потом она отвернулась, и я поднялся.

— Мне нужно распаковать вещи, и неплохо бы принять ванну перед обедом.

Пуаро позвонил в небольшой колокольчик, находившийся у него под рукой, и спустя пару минут появился его слуга. Я был удивлен, увидев незнакомого мне человека.

— Как! А где же Джордж?

Джордж прослужил у Пуаро много лет.

— Джордж поехал домой. Его отец болен. Надеюсь, когда-нибудь он вернется ко мне. А пока что… — он улыбнулся своему новому слуге, — обо мне заботится Куртис.

Куртис почтительно улыбнулся в ответ. Это был крупный человек с грубым тупым лицом.

Выходя за дверь, я заметил, как Пуаро тщательно запирает портфель с бумагами.

В голове у меня царил сумбур, когда я пересек коридор, направляясь к своей двери.

Глава 4

В тот вечер я шел ужинать с ощущением, что все вокруг вдруг утратило реальность.

Когда я одевался к ужину, то несколько раз задал себе вопрос: а не мог ли Пуаро все это вообразить? В конце концов, мой милый старый друг — человек очень немолодой и здоровье его сильно пошатнулось. Сам он может заявлять, что полностью сохранил ясность ума и здравость рассудка, но так ли это на самом деле? Он провел всю жизнь, раскрывая преступления. Что ж удивительного, если он вообразил преступления там, где их нет? Должно быть, вынужденное бездействие сильно угнетало его. Вполне вероятно, что он придумал для себя новую охоту на убийцу. Принятие желаемого за действительное — вполне объяснимый невроз. Он выбрал несколько случаев, о которых сообщалось в прессе, и углядел в них то, чего там не было, — призрачную фигуру, стоящую