Железная маска (сборник) - Теофиль Готье

Де Келюс, д’Эпернон и пятеро наемников сошлись с гасконцами, и те в первые же мгновения вывели из строя двоих рейтаров. Сражающиеся тотчас разбились на пары – в этих поединках не принимали участия со стороны гасконцев только возница, а со стороны миньонов – де Шомбург, который тем временем предпринял новую попытку высадить дверь дома мэтра Гардуино.

Обнаружив это, кучер неторопливо покинул козлы, приблизился к де Шомбургу и веско произнес: «Прошу прощения, месье, но я вижу, вы не заняты. Посему…» – с этими словами он обнажил шпагу.

Фредерик де Шомбург, едва взглянув на того, кто бросил ему вызов, испуганно вскричал:

– Здесь сам де Крильон!

Де Келюс, до этой минуты успешно отражавший натиск графа Амори де Ноэ, услышав этот возглас, встревоженно обернулся – и тотчас рухнул на землю, сраженный метким выпадом де Ноэ!

Лагир и д’Эпернон рубились ожесточенно, не уступая ни пяди, но освободившийся де Ноэ поспешил на помощь к своим младшим друзьям, расправлявшимся с рейтарами.

Тем временем де Шомбург довольно прилично отражал выпады де Крильона, который пребывал в превосходном расположении духа.

– Любезный де Шомбург, – наконец заметил генерал, – не скрою, вы заслуживаете самой высокой похвалы. Фехтуете вы на славу!

– Большая честь – скрестить с вами оружие! – самодовольно ухмыльнулся де Шомбург.

– Вот потому-то я и пощажу вас в течение некоторого времени. Просто ради того, чтобы мы могли немного поболтать.

– Убейте меня, если сможете, но в пощаде я не нуждаюсь!

– И все-таки, – продолжал де Крильон, – какого дьявола вы здесь оказались, месье?

– А вы?

– Я здесь для того, чтобы помочь друзьям!

– Но ведь и я тоже!

– Вот как? Тогда продолжим!

Но продолжить им не удалось: возгласы и лязг клинков разбудили весь квартал. Возмущенные вопли разбуженных мирных горожан привлекли внимание дюжины рейтаров, пировавших в кабачке по соседству, и те тотчас кинулись на подмогу соотечественникам.

– Черт возьми! – проворчал де Крильон. – Это уже смахивает на самое настоящее сражение! Пора заканчивать!

Он сделал невообразимо сложный выпад, и де Шомбург рухнул на землю, как сноп.

Д’Эпернон, уже трижды раненный Лагиром, готовился удрать с поля боя, но появление рейтаров вернуло ему присутствие духа. Неожиданно в верхнем этаже дома Гардуино распахнулись два окна – в них возникли король Наварры и Рауль, поводя стволами аркебуз. Два выстрела слились один, и пара рейтаров, словно споткнувшись на бегу, рухнули на мостовую. И тут же прогремел могучий голос генерала, способный заглушить даже артиллерийскую канонаду:

– А, проклятые канальи! Выходит, вы забыли, что меня зовут Луи де Крильон?

Спустя несколько минут на улице перед домом отставного прокурора валялись шесть бездыханных тел. Де Шомбурга и графа де Келюса, которые еще подавали признаки жизни, перенесли в соседний дом, а д’Эпернон с уцелевшими рейтарами трусливо обратились в бегство.

Слегка отдышавшись, де Крильон обратился к Генриху Наваррскому:

– Мы должны спешить, сир! Если французский король узнает о гибели своих миньонов, у него хватит ума бросить на нас целую армию!

– Ты совершенно прав, друг мой, – ответил Генрих. – Я бы и сам не прочь как можно скорее покинуть Блуа, но… мы обязаны прихватить с собой престарелого сьера Мальвена и его внучку Берту!

– Вот как? – с улыбкой отозвался Крильон. – Готов поручиться, что вы уже…

– Это правда, мой добрый Крильон. Как душа моя с восторгом откликается на звон оружия, так и сердце широко открывается навстречу всякой новой страсти! Но, помимо того, этим двоим – старцу и юной девушке – грозит страшная опасность…

– Однако мои люди охраняют их, сир! С девушкой ничего не может случиться.

– Сегодня – да, но как знать, что будет завтра! Нет уж, Луи, отправляйся туда и приведи обоих прямо на барку!

Генерал коротко поклонился и отправился исполнять поручение короля. Тем временем Генрих приказал вносить из прихожей бочки с золотом и грузить их на телегу. Погрузка заняла не больше четверти часа, и уже можно было отправляться к причалу, но в последнее мгновение Генриху пришла в голову неожиданная мысль.

– Минуту, господа! – воскликнул он. – А не обзавестись ли нам пропуском, с которым нас не посмеет остановить ни одна католическая армия в мире?

– Что же это за пропуск? – полюбопытствовал Лагир.

– Сейчас поймете! – усмехнулся Генрих и, отведя в сторону мэтра Гардуино, негромко проговорил: – Я удостоверился, старина, что твое снотворное зелье действует отменно – несмотря на весь этот шум, герцогиня даже не проснулась. Но как продолжительно его действие? Хватит ли его хотя бы еще на пару часов?

– Что, собственно, вы намерены предпринять, сир?

– Ничего особенного: укутаю герцогиню плащом, возьму на руки и перенесу на барку!

– Сир! Какая мысль!

– Ты находишь? Тогда скажи: не проснется ли она прежде, чем окажется на судне?

– Нет, сир. Этот порошок будет действовать по меньшей мере до рассвета.

– Превосходно! Тогда – за дело!

Генрих подозвал де Ноэ и, посвятив его в свой план, встретил полное одобрение со стороны храброго гасконца.

Герцогиня по-прежнему находилась в наркотическом забытьи, у ее изголовья дежурил младший паж – тот самый юнец, что проникся смертельной ненавистью к приятелям Анны Лотарингской и в результате стал верным помощником Рауля.

Остановившись у ложа спящей, Генрих некоторое время всматривался в ее лицо, а затем произнес:

– И все-таки она поразительно красива, согласись, Амори!

– Это красота тигрицы, сир!

– Да, но тигры – красивые животные, с этим не поспоришь!

– Вот оно что! Я и позабыл о широте сердца вашего величества. Видно, оно не прочь вместить еще одну страсть?

– Хм… Как знать? Хотя сам я, пожалуй, пребываю в сомнении. Герцогиня, как-никак, моя кузина; помимо того, мне приходит в голову множество самых противоречивых мыслей…

– И, конечно же, одна лучше другой!

– Прежде всего следовало бы обратить Анну в протестантство, а для этого необходимо оградить ее от тлетворного влияния католической церкви. С этой целью мы ее и похитим!.. Не сочти за труд, любезный Ноэ, одолжи нам на время свой плащ!

Амори де Ноэ повиновался. Затем король Наварры, на лице которого все еще играла улыбка, вызванная его собственной шуткой, вместе с Раулем подняли бесчувственное тело женщины с постели, осторожно переместили на широкий суконный плащ графа и плотно закутали, оставив открытым только лицо.