От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) - неизвестен Автор

Мальчик только глухо и коротко вскрикнул и замолчал. Пальцы на ноге у него побелели от потери крови, а пятка, куда попала пуля, вспухла и стала лиловой.

- Будете оперировать? - спросил отец у врача.

- Будем, - сказала врач, - но только не сейчас, попозже.

Она смочила ватку каким-то дезинфицирующим средством, обтерла вокруг рану, перевязала ее белым бинтом и отошла, сказав, что через час вернется старший хирург, который сделает операцию.

Отец и сын остались снова вдвоем.

- Больно было? - спросил отец.

- Больно, - ответил сын.

- Что же не заплакал? - первый раз за все время улыбнувшись, спросил отец.

- Нельзя, - серьезно сказал сын и не улыбнулся.

- Когда ранен? - спросил отец.

- Ночью, когда выходили на соединение.

- Пешком шел?

- Нет, сначала на лошади ехал, а немцы стали стрелять.

- А ты стрелял?

- Стрелял. Но они были далеко, и я не мог попасть, у меня пистолет. У меня лошадь ранило. И меня - тоже. Я соскочил, пошел пешком.

- А лошадь что?

- Лошади моей попало в глаз. Она упала и сразу подохла.

- Хорошая была лошадь? - спросил отец.

- Хорошая.

- Как ее звали?

- Дюри. Сивая. Грива стриженая, а хвост черный.

- Седло у тебя было?

- Было. Настоящее, военное.

- Как же ты шел, раненный, много?

- Восемь километров.

- Больно было?

- На морозе было не так больно, а как в хату вошел, стало больнее. И крови много. Как в хату по дороге зашел, так заболело.

- Заплакал? - спросил отец.

- Заплакал.

- А потом перестал?

- Перестал.

- Ты сейчас уйдешь? - вдруг спросил сын после паузы.

- Уйду.

- А какая твоя полевая почта?

- Сейчас еще не знаю, мы передвигаемся.

- Как же так не знаешь? - удивился сын.

- Не знаю, - ответил отец. - Да мне и писать некому было.

- Плохо, - сказал сын. - Ну ничего, я узнаю, напишу тебе.

- Хорошо, - согласился отец.

В дверях палаты показался один из чехословацких автоматчиков, сидевших в столовой вместе с подофицером.

- Штепан! - крикнул он. - Пойдем, машина готова!

Отец оглянулся, посмотрел на него и, сказав: "Сейчас, подождите", снова повернулся к сыну.

- Уезжаешь? - спросил сын.

- Да.

- Ну что же, хорошо, - сказал сын серьезно, почти по-старчески, словно благословляя собственного отца. - Я тоже скоро пойду.

Отец наклонился над ним. На секунду в его глазах мелькнула нежность, но в следующее мгновение он просто протянул сыну большую руку и сказал:

- Ну, ладно, до свидания.

- До свидания, - ответил сын, открыв глаза, посмотрел на него и сразу же снова зажмурился от боли. - До свидания.

Неуклюже ступая по узкому проходу между двумя рядами коек и больше не оглядываясь, отец прошел к дверям и скрылся за ними.

Сын, открыв глаза, посмотрел ему в спину, следя за ним. Вот он миновал одну, вторую, третью, четвертую койку, повернул и вышел за дверь. И дверь за ним закрылась.

Мальчик снова зажмурил глаза, и две крупные, должно быть, неожиданные для него самого слезы выкатились из-под его век. Он вытащил из-под одеяла руку, поднес к лицу закатанный бязевый рукав непомерно длинной рубашки и, аккуратно вытерев сначала один глаз, потом другой, так, чтобы никакого следа слез там не оставалось, снова спрятал руку под одеяло и зажмурил глаза от непрекращающейся боли в ноге.

Я увиделся со старым партизаном Андреем Гогой примерно через месяц после этой встречи его с отцом, которая, как часто водится на войне, была одновременно и разлукой.

Называя его "старым партизаном", я говорю это без улыбки. В самом деле, несмотря на свои еще не исполнившиеся четырнадцать лет, он - один из старых партизан Словакии. Впервые он стал помогать партизанам в конце сентября 1943 года.

- Год и пять месяцев в партизанах, - гордо сказал он мне.

- Как же ты попал в партизаны? - спросил я.

- Шесть лет назад, когда к нам пришли немцы, отец бежал в Россию. Я тогда еще был маленький, - солидно добавил он. - Но потом мать мне все рассказала, и я был против немцев.

Он сказал это с убежденностью и твердостью старшего в семье мужчины.

- Когда же ты в первый раз увидел партизан?

- Я ходил в лес за грибами и встретил там разведку партизан. Они мне дали денег и сказали, чтобы я им принес покушать и сигарет. Я взял деньги, пошел в село, купил покушать и сигарет и принес им. Они сказали, чтобы я пришел через три дня снова в лес и снова помог им.

- А дома ты ничего не сказал матери? - спросил я.

- Нет, ничего.

- Почему?

- Я боялся, что она меня больше не пустит в лес.

- И часто ты носил кушать партизанам?

- Через каждые два-три дня. Четыре месяца ходил. А потом совсем ушел к ним.

- Почему?

- Они уходили от нашего села в другое место, а я хотел быть с ними. Когда я пришел в лес и в последний раз принес им кушать, командир отряда Василь - он был молодой, лет двадцати пяти, - сказал мне: "Мы уходим, Андрей. Пойдешь с нами?" Я молчал. Тогда он сказал: "Давай пойдем с нами". - "Давай пойдем", - сказал я и пошел с ними.

- Что же ты делал у партизан? - спросил я.

- Больше всего я ходил в разведку. Я надевал гражданскую одежду и ходил по селам, продавал яйца. Партизаны давали мне полную кошелку яиц. Они покупали яйца по одной кроне за штуку, а я ходил и продавал по три кроны за штуку и меньше не хотел брать. А немцы не хотели покупать по три кроны за штуку, и никто не хотел покупать. Я спокойно ходил со своей корзинкой.

- Что же ты разведывал?

- Я смотрел, где стоят немцы, где у них орудия и пулеметы.

- А тебя никогда не задерживали немцы?

- Нет. Только один раз. А то я ходил всегда спокойно. У меня спрашивали, куда я иду. Я отвечал, что иду к бабушке. Бабушка жила в Волике, а мама - в Радване. И все мне верили.

- А на самом деле ты бывал у бабушки?

- Бывал несколько раз. Кушал там у нее.

- Рассказывал что-нибудь?

- Нет, ничего не рассказывал. Она мне только давала покушать, и я уходил.

- А домой не заходил ни разу?

- Нет.

- Почему?

- Я боялся, что мама меня не пустит опять уйти. А потом мы далеко отошли оттуда, и я совсем ничего не знал, как у меня дома. А потом, уже недавно, когда наше село освободили, я узнал, что маму и брата немцы арестовали и увели.

- А почему?

- Они узнали, что отец бежал в Россию, а я ушел в партизаны. И они увели маму и брата. Я еще не знал даже этого, когда видел отца.

При этом воспоминании лицо его стало печальным. Я не нарушал молчания, а он минут пять сидел и ничего не говорил.

- Значит, ты всегда в разведку благополучно ходил? -спросил я. желая перевести разговор на другую тему.

- Только один раз я попался к немцам, и то это было не в разведке.

- А как же это было?

- Это было около Банско-Бистрицы. Партизаны вышли на окраину, и немцы незаметно окружили их. И взяли десять человек в плен. И меня тоже.