Руина, Мазепа, Мазепинцы - Николай Костомаров

полякам, враждебным королю Станиславу. Царский указ

предписывал отправить стародубских полчан к Быхову на соединение с

бывшими там польскими военными силами; Мазепа пытался

уверить правительство, что это будет небезопасно, потому что на

искренность поляков нельзя положиться1.Он извещал, что по поводу

сношений шведов с турками надобно остерегаться от внезапного

вторжения бусурманских союзников шведского короля, и потому

нельзя лишать Украину постоянного войска. Сенявский напрасно

требовал и присылки Козаков, и возвращения Украины, ссылаясь на

объявленную волю царя. Мазепа все отговаривался неполучением

окончательного царского указа, и Сенявский писал к царю, представлял доводы, что одна Белая Церковь без территории

недостаточна, и, жалуясь на малороссийского гетмана, просил приказать ему

исполнить царскую волю об отдаче Украины2. Мазепа, напротив, писал, что опасно посылать козацкое войско под команду ляхам, потому что они коварны3. Спустя немного времени Сенявский

потребовал уже не шесть, а десять тысяч Козаков ему <в сикурс> и сверх

того желал, чтоб и сам гетман Мазепа с остальными козацкими

силами шел к нему в Дубно, потому что против Сенявского шли

военные силы Станислава. Царь приказал Мазепе исполнить требование

Сенявского, потому что должен был содействовать польскому

войску, которому давал субсидию. Мазепа должен был снарядить на

помощь к Сенявскому отряд Козаков под начальством киевского

полковника Мокиевского, но вместе с тем Мазепа не переставал

увертываться и выдумывать всякие способы, чтоб, исполняя

царскую волю, не действовать наперекор своим тайным замыслам.

Мазепа писал Головкину, что получил <пересторогу> от

некоторых поляков, преданных царю, что неприятели намерены

вторгнуться в Украину, а Сенявский колеблется и подумывает пристать

к шведской стороне. <Быть может, - писал Мазепа, - Сенявский

* <…Понеже там около Быхова многие корогвы войска литовского

приближаются и волочатся, которые, яко непостоянные, Бог ведает что

думают и каким намерением там собираются, и если б оные, изъявляя

сокровенную свою внутреннюю вражду, похотели нечаянное на полки

моего регимента учинить нападение, а наши бы их не одолели, то

надежнее будет уступить и припертися для оборонительного отпору к своим

городам, где я скорее бы войсками регименту моего подал помощь>.

(Государственный архив. Письмо марта 9-го 1708 года.) 2 <…Господин гетман Мазепа указы в. в-ства паче разсказами нежели

самым делом исполняет, отсрочивая сикурс, который ныне зело был бы

потребен к разорванию сил неприятельских, в чем не жалуясь на персону

его м-сти, дерзаю просить в. в-стно о действительном к нему указе и об

отдании Украины>. (Архив иностранных дел 1708 г., март. Подлинники.) 3 <…Ляхи, по-видимому, еще теперь и являются быти верными, обаче

внутрь сокрывают что невозможно того проникнута>. (Там же.).

598

нарочно замыслил отвлечь от меня 10 000 Козаков, чтобы разделить

мои силы и открыть неприятелю нашему путь в Украину>. Мазепа

повторял опасения и со стороны сераскира, и со стороны

Запорожья; там, под покровительством запорожцев, которых в своем

донесении он честил <псами>, стекается разный сброд из

Гетманщины, Слободской Украины, Польши и Волошины, люди, готовые на

всякое воровство и своеволие. Все это, по-видимо здравым

соображениям гетмана, не допускало удалять его с войском из Украины.

Сенявский ни за что не хотел брать Белой Церкви и вводить туда

польского гарнизона, домогаясь непременно отдачи ее территории.

Но Мазепа всеми силами старался убедить царя, что если отдать

Белую Церковь с уездом и дозволить там стоянку польских военных

сил, то между поляками, с одной стороны, и с другой - белоцер-

ковскими козаками, а за ними и всеми обывателями

Правобережной Украины начнется междоусобная драка. Это казалось

чрезвычайно основательным, судя но недавним еще событиям, и притом

все это сходилось с тогдашними намерениями, возникшими у

Петра. У царя велись тогда тайные переговоры с королем Августом; царь пытался побудить Августа появиться в Польше и своим

прибытием поддержать противников Станислава; поэтому Петр

воспользовался предостережениями Мазепы, отложил до возвращения

Августа отдачу Польше Правобережной Украины, задержал

движение Мазепы с малороссийскими военными силами на Волынь к Се-

нявскому и, наконец, выдачу обещанной денежной субсидии на

польское войско. Подозрение на Сенявского, которое набрасывал

царю Мазепа, подтверждалось известиями и из другого пути.

Царский резидент, состоявший тогда при Сенявском, доносил царю, что этот пан в минуты откровенности высказывался так: <Если

придут такие обстоятельства, что мне невозможно будет держаться

царской стороны, то я отступлю к противной стороне, только шельмой

никогда не буду, а заранее объявляю об этом прямо>. По известию

шведского историка, Сенявский в это время сильно колебался и уже

склонился было на сторону Станислава под влиянием убеждений

французского посланника маркиза де Бонака, но потом опять

отвернулся в противную сторону. Причиною такого колебания было

то, что союз с Петром щекотал честолюбивые надежды

Сенявского - сделаться самому королем, а его жена, через посредство

других лиц, искала милости у Станислава <про запас>, чтоб иметь

возможность пристать к нему тогда только, когда уже станет ясно, что

царские дела пойдут худо. Польские паны в то время так легко

переходили с одной стороны на другую, что никаких соображений

нельзя было составлять заранее ни о ком: малейшее что-нибудь, манившее выгодою или устрашавшее опасностью, располагало

польского пана пристать к той стороне, которой он только что перед

тем был противником, и изменить той, которой недавно клялся в

599

верности. Так в эту пору братья Любомирские - обозный и подко-

морий, - открыто ставшие за Станислава, теперь обращались к

царским министрам, изъявляли <униженность> и охоту служить

общим интересам, прося возвратить свою маетность Лабунь, захваченную Меншиковым. С Сенявским могло быть что-нибудь

подобное в обратном смысле.

Мазепа бросал подозрение на Сенявского, выставляя свою

верность царю-, но и Сенявский не оставался в долгу и бросал перед

царем подозрения на Мазепу. В апреле, жалуясь, что, вопреки

царскому обещанию, Мазепа не отдает Украины и сам не идет с

войском к Дубно, он сказал русским резидентам Украинцеву и

Дашкову: <Ох, смотрите, как бы гетман ваш не имел со шведским

королем и с Лещинским тайного согласия!> Разом стольник Канта-

кузин сообщил Мазепе, что посланец турецкий, ездивший в Польшу

к Станиславу и к шведскому королю, слышал, как Станислав

хвалился, что у него есть друзья в Москве, гетман с Украиною с ним

заодно и станет помогать ему против Москвы, когда Порта пошлет

в помощь Станиславу орду. Сам Мазепа сообщил о таких слухах

насчет себя Головкину и приписывал такую клевету против него

сераскиру, который хочет затянуть Порту в войну против русского

царя. В мае ездил к Сенявскому от Мазепы войсковой канцелярист

Максимович, и с ним Сенявский прислал Мазепе какое-то письмо, <писанное неведомо от кого и до кого>: в этом письме желали

склонить Сенявского к переходу на сторону Станислава и указывали, как на пример, что гетман войска запорожского уже к нему

склонился. И об этом Мазепа тотчас сам известил Головкина, признавал

такое письмо произведением <адгерентов> шведских, которые друг

с другом ссорятся и его, невиновного, в свои дрязги мешают. Мазепа

горько жаловался, что клеветники не дают ему покойно окончить в

старости дней своих, и уверял, что гетманское звание доставляет

ему только муку1. Головкин, успокаивая <доброго> старика, писал

к нему: <Много таких рассеянных безделиц бывает не на одного вас, но и на иных многих верных слуг царского величества; нечего тому

верить, ибо неприятели всегда для своей пользы ложь на верных

сплетают, дабы тем своих единомысленников увеселить>.

* <…Благодарю Бога моего, что грех ради моих наказует мя отовсюду

скорбями, напастями и клеветами, бедами и неудобоносимыми печалями, которые в крайней моей немочи и ослабелой старости превосходят мои