Kurohibi. Черные дни - Gabriel

под натянутой до прозрачной рези кожи молочных сосудов за каких-то пару секунд исторгли из себя несколько литров LCL вместе с ошметками плоти через разорвавшиеся от чрезмерного давления дырочки сосков. Бурлящая масса опрокинулась на вздыбившуюся женщину, своим булькающим звуком заглушая ее утробный стон, моментально смыла с нее липкий слой пота и расплывшейся спермы, залившись в горло, а спустя еще секунду рев жидкости стих. Груди осунулись, впали и плюхнулись на тело двумя бесформенными мешочками с рваными комками молочных долей внутри под скрученными жировыми прослойками, увенчанные двумя растерзанными и заплывшими багровой краской шишками, что ранее представляли собой аккуратные и ровные розовые сосочки.

Пока Рицко хрипела в агонии, а ее груди под задрожавшим дыханием выплескивали из себя остатки жидкости вместе с тонкими ручейками крови, Синдзи обошел кровать, обхватил рукой катетер, что так и оставался вогнанным в ее матку, а затем резко выдернул трубку дилататора из чрева. Даже несмотря на невероятно плотную хватку шейки, туго сдавливающую колпачок внутри себя, сила рывка была столь мощной, что вырвала трубку из парализованной от электрического разряда плоти, и образовавшегося отверстия хватило, чтобы за ней наружу устремился еще один бурный поток жидкости. Рицко еще даже не успела откашляться и вдохнуть, как ее живот выплеснул из себя несколько литров прозрачного минерального раствора, залив основание кровати, и женщина сдавленно, мучительно заскулила, с каждым глотком воздуха теряя жизненные силы, однако поток изливающейся воды был слишком слаб, поэтому Синдзи со всего маху опустил ладонь на ее вздувшееся безразмерное пузо. Та мигом заглохла и захлебнулась в хрипе, когда вся бурлящая внутри ее живота масса под давлением разомкнула, наконец, отнявшееся колечко матки и вырвалась наружу сокрушительным фонтаном, едва ли не вывернув влагалище наизнанку.

А спустя еще четверть минуты в комнате воцарилась непривычная тишина, нарушаемая лишь моросью падающих с кровати на пол капель, гудением работающей помпы, хлюпаньем порциями выплескивающейся из киски жидкости да тихим, утробным, безжизненным стоном. Сознание Рицко, надломленное до такой степени, что уже лишилось способности проваливаться в небытие, застряло где-то между пропастью безумия и омутом гремящей по всему телу агонии от боли. Ее тело пронзали частые всполохи судорог, плоть киски безостановочно сокращалась, смыкаясь и расширяясь, словно ее до сих пор било током, а изувеченная грудь учащенно поднималась и опускалась в тяжелом прерывистом дыхании, от которого не оставалось сил даже выкашлять жидкость из легких.

Синдзи медленно отсоединил аппаратуру и поставил стойки с ними на место, после чего марлевыми тряпками протер бьющееся в затухающих конвульсиях тело женщины и аккуратно наложил ватные тампоны на ее кровоточащие соски. Спустя десять минут Рицко, наконец, немного успокоилась, ее грудь перестала вздыматься с такой силой, будто каждый следующих вздох мог быть последним, а влагалище, исчерпав все силы и выдавив последние капли раствора, замерло, и тогда Синдзи осторожно приподнял ее и перенес на другую койку, где начал медленно и тщательно вытирать ее кожу от следов крови и LCL. К тому времени она уже частично потеряла сознание, закрыв глаза и перестав осознавать окружающую реальность, однако реагируя на физическое воздействие — когда он прикасался к израненным грудям, те начинали мелко дергаться, словно в нервном тике. Вид их и впрямь производил гнетущее впечатление: лишившись своей округлой объемной формы, они превратились в мятый комок плоти, скрученный и скомканный изнутри и бугристый на ощупь, а сами соски стали похожи на две разорванные дырочки, бесформенные и отекшие.

— Акаги-сан, я поражаюсь, на что вы готовы идти ради наслаждения, — с каменной маской на онемевшем лице мягко произнес Синдзи, обматывая ее грудь бинтом вдоль всего тела. — Ваша смелость послужит отличным примером.

Прошло еще полчаса, когда он вытер все ее тело и закончил накладывать повязки. Сквозь ее покрывшуюся мурашками кожу чувствовался постепенно успокаивающийся ритм сердца, дрожь в дыхании делалась все слабее, а глаза, испуганно подергивающиеся под полузакрытыми веками, наконец, затихли. Однако, когда Синдзи сходил за сухим комплектом постельного белья и вернулся к женщине, он с удивлением обнаружил ее слабый тусклый взгляд, вместо спасительного сна с трудом держащийся в сознании и словно в тяжелой муке скользящий по его лицу. Вздохнув, тот расстелил простыню и накрыл одеялом Рицко, а затем, усевшись рядом с ней, взял ее обессилено повисшую руку и начал ее слабо поглаживать.

— Я ни на что не рассчитываю, — вдруг произнес он после долгой безмолвной паузы. — И не заставляю. Свое обещание я сдержу, а делать или не делать все так, как я сказал, это ваш выбор. Я знаю, что такое боль, страх и отчаяние. Слишком хорошо знаю. И я хочу, чтобы все познали это вслед за мной.

Он повернулся к ней, внимательно взглянул в ее бледное, ничего не выражающее лицо и мерно тихо произнес:

— Я хочу показать людям, что значит истинное страдание и ужас. Я собираюсь обрушить этот мир.

Рицко ничего не ответила, и только лишь ее пальцы чуть крепче обхватили его ладонь. И тогда Синдзи сказал еще одну вещь, после которой женщина закрыла глаза, беззвучно дыша в молчаливой ночной тишине опустевшей базы, и по ее щеке пробежали две яркие слезинки, а затем она открыла взгляд и слабо произнесла:

— Я сделаю это…

Синдзи позволил себе улыбку, не торжествующе-хищническую, а искреннюю, немного грустную, а затем, погладив еще недолго ее руку, начал медленно, обстоятельно и четко разъяснять, что от нее требуется. Женщина все это слушала молча, потупив взгляд и дыша так слабо, что иногда у Синдзи создавалось впечатление, будто та засыпала, однако каждый раз, когда он останавливался, ее ладонь несильно сжималась, и он продолжал инструктаж.

Через пятнадцать минут, поднявшись, он без слов взглянул в замерцавшие глаза Рицко, убедившись, что она все поняла, и кивнул.

— Пусть будет так, как будет, — произнес он, скорее, сам себе, чем женщине — Еще немного… Осталось еще немного. Надо переодеться, сегодня тяжелый день будет.

Развернувшись и уже собравшись отправиться в раздевалку, Синдзи вдруг замер, будто вспомнив что-то, медленно приподнял руку и разжал кулак.

— Да, кстати… — он неуверенно развернулся к Рицко. — У меня на ладони что-нибудь есть?

Та перевела на нее взгляд, с секунду задержавшись с ответом, и отрицательно покачала головой.

— Что ж… — он весело ей улыбнулся. — Так и думал.

А затем, отправив несуществующую красно-синюю пилюлю в рот, подмигнул женщине и пошел к выходу. Освещенный скудными лампами коридор по-прежнему зиял пустотой, так что Синдзи без приключений добрался