Ярмо Господне - Иван Катавасов

Двумя незримыми сокрушительными ударами гарды меча оба черепа инквизитор молниеносно расколол. Будто горшки из хорошо обожженной глины, они вмиг распались на множество мелких серовато-белых осколков. Среди них затерялись быстро потускневшие студенистые глазные яблоки, еще раньше начавшие иссыхать, испаряться, истлевать…

Дотла долгой мучительной гибели, возможно, превращающей в тлен и тварный прах разумные души, принося им вторую смерть, рыцарь-инквизитор Филипп не пожелал преступникам, отринувшим заповеди Божеские и людские.

«Прах к праху, доколе Господь не рассудит инако в День Гнева Своего, вечную им погибель воздаяша…»

По ходу жуткого макабрического ритуала дама Прасковья не удержалась и тишком прокомментировала сквайру Виктории тактильным орденским кодом:

«И пошли они прахом… Не сносить им головы, некромантам… Смотри, барышня титулярная, как весело и яростно адепты работают… Без печали и гнева, но с пристрастием…»

«Он же зелот!» — ответила ей Виктория, от волнения без малого не раздавившая запястье своему любимому прецептору.

«Назови меня Парашей, но таковский дивный зелот иному яростному адепту сто очков форы даст — наперед и поперек. Коли надоть в лобешник гардой добавит…

Полегче, Викуся. Того и гляди, ручонку хрупкую, тонкую деве Параскеве переломаешь ненароком. То-то будет веселуха!

Крутит, вертит мне извилинами моя девичья логика. Нам с тобой сей минут нежными ручками хвать-хвать, стройными ножками топ-топ и зачищать место чудотворного действа, дево мое девственное…»

Все еще горящая пентаграмма некроманта ничуть не мешала рыцарю Филиппу в безупречном исполнении алгоритма и синтагм конъюративного ритуала развоплощения. Отнюдь не вопреки прогностическим ожиданиям дамы Прасковьи, обеих помощниц он красноречивым широким мановением руки пригласил озаботиться аккуратным сокрытием следов всего произошедшего незадолго до майского рассвета в жилом массиве где-то в месторасположении кукурузных башен, возведенных у столичного Таракановского рынка.

На сей раз кавалерственная дама Прасковья гласно высказалась вслух, произнеся театральным громким шепотом:

— О-хо-хонюшки… Пошли, Викуся. Второй фронт очистных работ для нас открыт, дево мое целомудренное.

Помилуй, о Господи, деву похотливую, до игр с черными пентаклями и некромансерством в детском деревляном домике охочую…

Позднее по итогам операции «Двуличная мантика» рыцарь-инквизитор Филипп, его орденское звено предприняли целый ряд дополнительных неотложных мер, призванных обеспечить предержащее благочестие и грядущее благочиние разного рода забытых стародавних христианских погребений, а также советских социально-обрядовых трупоположений в черте города Дожинска.

«Оптически и аноптически, патер ностер…»

Спустя примерно месяц после вышеописанных аноптических событий в соседнем дворе по инициативе районной мэрии с приличествующей бюрократической помпой, с православным и католическим молебнами и кроплением святой водой от двух конфессий открыли мемориальную бетонную стелу с полусотней званий, инициалов и фамилий красноармейцев, какие удалось разыскать в старых архивных записях окружного военного госпиталя. Как и водиться, все учинили казенно-патриотически по поводу семидесятилетней годовщины и 22 июня.

Жильцы окрестных домов исподтишка, по-белоросски нечаянно и неофициально, повозмущались благоустройством братской могилы и огороженного газона, неудобно объявившихся посреди площадки для парковки личных автомобилей. Но вскоре приспособились ставить машины в других местах. Впоследствии и думать позабыли о старинном солдатском кладбище у них под ногами или под колесами.

ГЛАВА XVIII МНОГОЕ СВЕРШАЕТСЯ ИСТИННО

Поутру в воскресенье Ваня с Филиппом Олеговичем во второй раз съездили к поздней обедне в Петропавловский мужской монастырь. Отправились они туда только вдвоем на желто-белом «лендровере» учителя.

Настя давно отсюда улетела в Филадельфию снова готовиться к поступлению в медицинский колледж и вникать в американскую жизнь. А у Вики, сообщил Фил Олегыч, начался отпуск. Вот она и покатила в Крым тренироваться, упражняться в скалолазании.

Ну раз так, то и поговорить в неблизкой дороге до монастыря и обратно Филипп с Ваней могут гораздо свободнее. Не глядя на часы поминутно.

«Чай, не урочные занятия…»

— …Фил Олегыч, я не маленький, кое-что понимаю. Различаю, где глупые детские сказки, а где художественный вымысел для взрослых.

Но ведь вера в Бога, она ни то и ни другое? Она для всех, не понарошку. Как и настоящие чудеса, происходящие по воле Божьей.

— Правильно мыслишь, отрок мой, в совершенстве твоего понимания. В продолжение ранее сказанного замечу… — Филипп предупредительно взял вправо, уступая крайнюю полосу какой-то каурой «тойоте», со всех четырех колес прытко поспешающей куда-то за город с утра пораньше.

— Чудотворчество, Вань, основано на вероисповедании, нам дарованном свыше. Если бы это было не так, то не уцелело бы христианство в течение двух тысячелетий, и вряд ли смогла развиваться наша по сути христианская индустриально-технологическая цивилизация.

И то и другое, то есть веру во Вседержителя и развивающуюся техноэволюцию, поступательное техническое движение от хорошего к лучшему, сохранение прежнего опыта, фундамента познания — и подавно следует воспринимать, как чудотворение Господне в мироздании, инде всяк и вся материальное неуклонно подвержено саморазрушению, распаду, энтропии, неостановимо двигаясь от зарождения к смерти.

Сама вековая христианская духовность, брат ты мой, есть сверхъестественное чудо из чудес, когда абсолютное большинство земного народонаселения испокон веков хочет верить во что угодно, но только не в бесконечного Бога и бессмертие души человеческой. Наоборот, оно униженно раболепствует, идолопоклонствует перед смертной материей и отрекается от бессмертного духа.

Таким же предвечным духовным чудом, Иван, имеет быть непрерывно развивающееся всечеловеческое познание. Если большая часть людей желает пребывать во мраке природного сатанинского невежества, руководствуясь низменными сиюминутными потребностями темной плоти, пренебрегая совершенствованием разумной души своей, то наша цивилизация, какая не сегодня так завтра станет информационно-технологической, оказалась б попросту никакой…

Не поднялись мы бы выше кустарного ручного труда и гужевых средств передвижения, яко на небесех и на землех, — завершил назидательную сентенцию Филипп, совершил обгон грузовика с прицепом и затем миновал повозку, запряженную понурой запаршивевшей лошаденкой. То ли колхозный, то ли индивидуально-огородный пришибленный и смурной белоросский мужичонка, сидя на обтерханном полиэтиленовом мешке, уныло трюхал, тащился, трясся по обочине в навозной телеге.