Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

Машина сделала замысловатую петлю, на какой-то миг притормозила у самой бровки. Тут же сзади хлопнула дверка, сильный голос буркнул:

– Все. Давай домой.

Матерый развалился на заднем сидении, ни дать, ни взять – скучающий чиновник, которого ежедневно отвозят на работу и с работы на служебной машине. Дмитрий изучал в зеркальце заднего вида лицо это человека, явно же командира некого спецподразделения. Вряд ли это группа антитеррора «Альфа», и уж конечно не просто ОМОН, не похож и на «Вымпел» или «Вега», особый отряд по борьбе с ядерным терроризмом. Хотя бы уже потому, что если в тех структурах стало бы известно о его прошлом... ну, о его недавнем прошлом, когда за крупные деньги от бандитов он отстреливал вожаков других бандитов, то его, скорее всего, попросту бы арестовали – не могут не арестовать, там отчитываются за каждый шаг! – и попробовали бы судить. Если, при их растяпистости и косорукости собрали бы достаточно улик.

Он вспомнил смутные слухи, ходившие среди элитных коммандос о некой глубоко законспирированной части «Звезда», но это скорее всего легенда, потому что их старшие офицеры на такие вопросы только с недоумением пожимали плечами.

И сейчас он рискнул спросить:

– Группа «Звезда»?

Седовласый усмехнулся. Дмитрий с холодком понял, что слухи не были выдумкой, что таинственный «Звезда» существует.

– Крутые ребята, – согласился седовласый. – Очень.

– Вы оттуда?

– Нет.

– Жаль, – выдохнул Дмитрий.

– Почему? – поинтересовался седовласый.

– Да так... Интересно. Много о них слышал.

Седовласый усмехнулся:

– То-то и оно, что много. А вот о нас не слышал никто.

Дмитрию показалось, что ослышался:

– А что... есть еще кто-то?

– Есть, – ответил седовласый и добавил со смешком. – Если наш боец не уложит в рукопашном троих из «Звезды», его отправляют обратно в тренировочный лагерь. Кстати, я полковник Ермаков, командир подразделения «каскад».

Машина вышла на трассу, неслась как стрела, водила умело перестраивался, протискиваясь вперед, но так же умело перестраивались и другие, машина мчалась, неотличимая от тысяч и тысяч других. Стекла незатемненные, машину видно насквозь, ни один гаишник не остановит. Конечно, если бы остановил, у этих наверняка есть самые разные документы, но лучше же, Дмитрий понимал прекрасно, если никто не останавливает, потому что все-таки взглянет на тебя, а потом на чьи-то вопросы может нарисовать словесный портрет, указать время, место...

– Почему именно я? – спросил он. – И что за «Каскад», никогда не слышал...

Ермаков пропустил вопрос про свое подразделение мимо ушей:

– Ну, скажем, ты не один. Но ты попал в поле зрения не случайно. Во-первых, если уж хочешь быть таким скрытным, нельзя пользоваться Интернетом. Сам понимаешь, что некоторые службы составляют обширные картотеки на все партии, группы, движения, объединения, а также на лидеров, будь это политические деятели, религиозные, культурные или криминальные. Как на своих... то бишь, отечественных, так и на иностранных. Скажем коротко, ты попал в наше поле зрения сперва как удачливый исполнитель. Профессионал высокого класса, плюс еще и удачливый. У нас, кстати, на это обращается особое внимание. Что-то не так?

Дмитрий буркнул, удивляясь как этот полковник заметил его недовольство, ведь не двинул же и единым мускулом:

– Да так... Я считаю, что назвать меня удачливым – это называть дураком.

– Ого! Почему?

– Я все просчитывал. Мне сопутствовал успех, а не удача.

– Ну-ну, – примирительно сказал Ермаков, – если бы тебя искали не те лопухи, твой успех бы тебе не помог... Ладно, когда начали собирать информацию, оказалось, что к тебе ни ведут никакие нити!.. Это заинтересовало. Непривычно увидеть в нашем гнилом обществе современного Робин Гуда!

Машина вышла на окружную дорогу, водила выжал сто сорок, теперь на кольцевой это привычно, а Дмитрий поглядывал больше на водителя и Ермакова. Так легче понять, куда везут: во Внуково или Быково. Что на аэродром, это понятно, тренировочные лагеря от Москвы всегда далеко, на то свои причины, но по расположению аэродрома тоже что-то можно понять...

Длинными проселочными дорогами они проехали на небольшое открытое пространство. Табличка указывала, что здесь участок Академии Сельскохозяйственных Наук по выведению морозоустойчивой пшеницы. Дмитрий вяло прикинул, сколько же денег пришлось ухлопать, чтобы убрать здесь ранее проложенное шоссе и проложить поверх эту раздолбанную колею. И сколько в этот момент за ним наблюдает операторов, снимая его в трехмерной проекции, анализируя голос, движения, создавая математические модели, укладывая в память, где даже оперативная исчисляется терабайтами.

На краю поля стояла сиротливо караульная будочка, а чуть дальше – подсобный домик, тоже ветхий, запыленный, еще дальше – деревянное сооружение, называемое где клозетом, где гальюном, а где и вовсе... . Запыленный старенький шлагбаум перегораживаю колею как в насмешку: рядом земля чистая и твердая, высушенная солнцем, езжай – не хочу. Такую же видел на полях Бурунди, где на каждый квадратно-гнездовой метр по три мины.

– Сколько там этажей вглубь? – поинтересовался он.

Ермаков взглянул на него смеющимися глазами:

– Это поле в самом деле принадлежит Академии Наук. И пшеницу выращивают настоящую. В прошлом году сюда три экскурсии приводили!

Солдат вышел, сонный и что-то жующий, вяло проверил их документы, шлагбаум заскрипел как несмазанная телега, с великой натугой начал подниматься. Водила медленно проехал к подсобке, остановился, не глуша мотор.

– Выходим, – сообщил Ермаков.

Внутри подсобка выглядела просторнее, чище. Стену подпирали шкафчики для рабочей одежде, пятна мазута на дверках, все привычно, как в любой раздевался и бытовке для трактористов,

Из-за шкафчиков материлизовался крепкий мужчина, загорелый и широкий. Если бы не цепкий взгляд, Дмитрий принял бы за тракториста, те всегда такие кряжистые, размашистые, привыкшие к тяжести, сопротивлению рычагов, нелегкой работе.

Ермаков кивнул:

– Оставляем этого парня. Помыть, переодеть. За ним прибудут.

Мужчина кивнул, Ермаков повернулся к Дмитрию:

– Еще увидимся!

Через пыльное стекло Дмитрий видел как он нырнул в машину, та настолько медленно выехала за шлагбаум, словно превышение скорости влечет за собой немедленное уничтожение, затем из-под колес вылетел как из турельного пулемета гравий, машина прыгнула как конь и понеслась в сторону далекого шоссе.

У него забрали одежду, документы, а после того, как вымылся в душе, почувствовал, что в самом деле словно бы со старой одеждой, потом и грязью снял и часть старой жизни.

Похоже, на этом малом поле садятся и взлетают старенькие самолетики малой авиации. Еще винтомоторные, как-то ухитряющиеся выживать в век рынка. Тракторист, который назвался просто Василием, предложил вздремнуть. Дмитрий, чуткий к любому подтексту, спорить не стал, растянулся на широкой деревянной лавке, расслабил мышцы и почти сразу, под одобрительным взглядом «тракториста» погрузился в чуткий сон, прерываемый фазами глубокого, когда организм за считанные минуты успевает выспаться и восстановить силы.

Очнулся от негромкого рокота. Выглянул в окошко, обомлел. Стояла глубокая ночь, на небе пара тусклых звезд едва-едва проглядывает в щели между тучами. На земле полный мрак, а на эту черную землю опускается совершенно вертикально самолет!..

Он выскочил, не дожидаясь, пока позовут, сообразил, что это все-таки вертолет, хотя таких еще не видел, потому и в ночи без опознавательных знаков и без фонарей.

«Тракторист» Василий выступил из темноты. Глаза придирчиво пробежали по молодому парню:

– Поспал? Вот и хорошо. Это была твоя последняя ночь, когда спал вволю.

Сердце колотилось, едва не выпрыгивало из ушей. Он кое-как вскарабкался в салон, больше похожий на внутренности космического корабля. Послышался свист, его вдавило в сидение, что тут же услужливо прогнулось. Справа блестело широкое стальное кольцо, руки сами нащупали предохранительный ремень, щелкнуло, кабина накренилась, тяжесть вжала с такой силой, что от прилива крови глаза едва не выпучились как у рака. От чувствовал как стучит в голове, смятенно подумал, что же это за штука, что с места рвет с такой скоростью, раньше в десантных войсках ничего похожего не было..

В салоне тусклые лампочки высвечивали еще одиннадцать таких мест. Все пустые. Сердце тревожно стучало, а в душе возникла пугающий страх: за того ли его принимают, и гордость: скажи кому, что за ним присылали такой самолет – кто поверит?