Анима. Весь цикл в одном томе - Екатерина Соболь

отчаянно покраснел и даже на секунду перестал улыбаться. – Я хотел сказать… Что же я хотел сказать? Каждые десять лет, вот!

Гвен подозрительно прищурилась, но банщик уже спрыгнул с лавки и беспокойно забегал по комнате. Он швырнул в печурку щепоть какой-то травы, и там вспыхнул огонь.

– Так, дочка волшебницы, хочешь помыться? Сделаю для тебя исключение, темнота мытью не помеха! Принесу веники и воду согрею.

Он юркнул обратно под лавку, и комната снова потемнела. Гвен растянулась на лавке и потерла лицо. Ну конечно, он оговорился. Старое глупое существо! Какие там «сто лет»! Мама была совсем молодая.

Спать теперь было разумнее здесь – печка по-прежнему горела. Гвен была уверена, что банщик обратно не придет, и уже успела задремать, когда снова запахло тлеющей травой и на стенах заплясали желтые отсветы.

– Готово! – бодро сказал банщик. – Прошу в парильню!

Он потряс в воздухе своим тлеющим веником, и искры от него разлетелись по всей каморке. Запах теплого дерева тут же стал сильнее, и на секунду Гвен испугалась, что все сейчас сгорит, но искры, осевшие на стенах, будто прилипли и разгорелись ярче, как крохотные безобидные светильники.

– Ух ты, – выдохнула Гвен, и банщик довольно ухмыльнулся.

Волшебным существам нравилось, когда плоды их труда ценили по достоинству. Гвен встала, распахнула вторую дверь и чуть не присвистнула: там уже было жарко натоплено, на полках – ушаты с горячей и холодной водой, в некоторых замочены травяные веники. В углу стоял горшок с золой.

– Я положу тут чистую простыню – у меня остались запасы с давних времен – и травяного отвара принесу. – Банщик остановился около печи, открыл заслонку и поворошил угли в огне прямо рукой. Гвен испуганно охнула, но существо не обожглось. – Дочка волшебницы, ты не знаешь, почему все дети теперь бродят по королевству грязные, не зовут меня и часто делают друг другу больно? Я не понимаю! С тех пор как проснулся, я несколько раз выходил из бани в разных деревнях, а где это видано, чтоб банщик сам предлагал мыться, его надо вежливо звать! Но они уж очень чумазые, я решил быть добрым. А они меня боялись и отбегали подальше. Один мальчик бросил в меня лапоть, а одна девочка зарычала на меня, а потом сказала, что я «уродливый заморыш». – Голос у него дрогнул, и улыбка поблекла окончательно. – Я не уродливый, я милый и всегда улыбаюсь. Почему они такие плохие?

Он отвел взгляд от огня, и Гвен виновато пожала плечами, не зная, что ему сказать. Многовато он пропустил.

– Они ведь скоро станут, как раньше? Милыми и вежливыми? – с надеждой спросил он. – Ты почти что такая.

– Я особенная, – важно сказала Гвен, решив не обращать внимания на «почти что». – Насчет остальных – не знаю, станут ли они, как раньше. Не могу за них отвечать. Они сами по себе.

– Странно, я думал, волшебники за всех отвечают, они ведь для этого и нужны. – Банщик снова улыбнулся, но улыбка на этот раз вышла печальная. – Ладно, мойся. Пойду спать – я по ночам правда отдыхаю, хотя днем работы у меня теперь куда меньше, чем раньше. Взрослые, кажется, тоже разлюбили мыться. А может, забыли про меня и как-то сами справляются. Так хочется почувствовать себя нужным! Ты ведь можешь это исправить?

– Не совсем. Но все как-нибудь само наладится, вот увидишь! – успокаивающе сказала Гвен, которой не терпелось начать мыться.

Банщик грустно фыркнул и скрылся под скамейкой. В теплой одежде становилось жарко, и Гвен потянула ее с себя, – но тут дверь распахнулась. Она подскочила, но это был всего лишь Ульвин: с неожиданной для белки силой он толкнул лапами дверь и влетел в комнатку для отдыха.

– Ты тут! – возмущенно сказал он. – Эй! Я проснулся, а тебя нет, я думал, ты опять пропала! Никогда так меня больше не пугай. Уф, тут тепло!

Он уселся на печку, и Гвен улыбнулась. Щеки у него уже не торчали – интересно, орехи он куда-то припрятал или съел?

– Мех не подпали себе. Все, я пошла мыться.

– Я с тобой пойду, – упрямо, как ребенок, сказал Ульвин. – Не хочу, чтобы ты опять исчезла. Нет уж!

Гвен пожала плечами, оставила одежду на скамейке и начала мыться. Она быстро вспомнила, что надо делать: сначала распариться и потереть себя золой и размокшими травами, потом облиться холодной водой. Вода тут же впиталась между досками пола – баня и правда была построена по всем правилам. Гвен повторила все это несколько раз, жмурясь от удовольствия, – как же приятно! Бедняга Слава – он много теряет, что не ходит сюда. Ульвин все это время сидел на полке в парильне, едва различимый среди клубов пара, и грустно стряхивал воду с шерсти. Он, кажется, правда испугался, что Гвен оставила его в хлеву с коровами и сбежала: вид у него был одинокий и поникший.

– Иди сюда, тебе тоже помыться не помешает, – весело позвала Гвен, оторвавшись от натирания головы золой.

Она осторожно полила нахохлившегося Ульвина теплой водой, стараясь не попасть в нежные торчащие уши, потом слегка натерла его золой и травами. Ульвин сначала что-то ворчал, потом притих и наслаждался. Гвен со смехом начесывала его мех, потом еще разок облила водой.

– Да, ты тоже немного залежался, – сказала она, поглаживая его мокрый, гладкий от воды мех. – Надеюсь, у тебя блохи не завелись.

– Завелись, – блаженно жмурясь, пробормотал Ульвин. – Но ты, кажется, их всех смыла. Какое восхитительное чувство!

– Фу, – простонала Гвен.

Она еще разок, для верности, потерла себя золой, – вдруг блохи на нее перескочили? – и сонно побрела в комнатку для отдыха. Там и правда стояла чашка горячего отвара и лежала простыня. Гвен завернулась в нее, понюхала свою потную рубашку и решила облить ее водой. Кажется, именно это в ее детстве и называлось «стирать».

Сказано – сделано: Гвен вылила на рубашку все остатки воды, отжала и разложила сушиться на лавке, а потом сама растянулась рядом, кутаясь в простыню. Как же хорошо! Ульвин блаженно валялся рядом. Мех у него быстро высох и теперь пушисто торчал во все стороны.

Гвен выхлебала почти весь отвар и приподняла голову сонного Ульвина, чтобы напоить его. Тот присосался к кружке и начал жадно пить, шлепая языком.

Искры на стенах медленно гасли, печь тоже потухла. Влажный воздух был очень приятным, когда был теплым, а теперь превратился в промозглую сырость. Гвен с кряхтением выползла обратно в хлев и вытащила из узла новую рубаху и платье. Натянула их на себя, а