Карта неба - Феликс Пальма

Роман почти полностью совпадал с написанным им ранее текстом, отличаясь от него, как он с радостью убедился, двумя вещами: марсиане воевали не на воздушных кораблях в форме морского ската, а в треножниках, напоминавших гигантских пауков, что должно было произвести на читателя более жуткое впечатление. Эти страницы даже заставили его вновь пережить ужас, испытанный им, когда он убегал от настоящих треножников в иной жизни, которая иногда казалась ему чем-то вроде дурного сна, но тем не менее оставила в его душе глубокий след, отчего по ночам его нередко мучили кошмары. Однако замена летательных аппаратов треножниками все-таки не играла существенной роли. Причина, по которой Уэллс решился на разговор со своим пятнадцатилетним «я», заключалась в том, чтобы убедить его изменить финал книги, и ему было приятно удостовериться, что юноша так и сделал. Если в первоначальной версии марсиане захватывали планету и превращали немногих уцелевших людей в рабов, то в романе, написанном его близнецом во времени, захватчики погибали через несколько дней после начала вторжения, хотя люди к этому отношения не имели. Ну разумеется, что бы они могли поделать? Могучих марсиан победили ничтожнейшие существа, которыми Господь в своей бесконечной мудрости некогда населил Землю: бактерии. Да, после того как оружие людей оказалось бессильным, эти микроскопические создания, которые уже взяли свою дань с человечества еще в доисторические времена и беспощадно истребляли его, пока оно не выработало в себе способность к сопротивлению и не стало неуязвимым, незаметно и деловито набросились на марсиан, как только те прибыли на нашу планету, неся им смерть. Поскольку бактерии на Марсе отсутствуют, его обитатели не выработали против них никаких защитных мер. Можно сказать, они были обречены еще до того, как ступили на Землю. Приятно удивленный, Уэллс был вынужден признать, что юноша с набережной с честью справился с задачей, которую он перед ним поставил, и нашел достаточно оригинальный и неожиданный способ покончить с марсианами, несмотря на их мощные машины. Было очевидно, что читатель закроет эту книгу, в отличие от предыдущего варианта, с улыбкой надежды на лице. Надежды, о которой говорил Сервисс.

Поэтому он обрадовался, удостоверившись два месяца спустя, когда его близнец обедал с Сервиссом в трактире «Корона и якорь», что в глазах американского журналиста теперь нет ни тени упрека. В мире, где он находился и который не был его миром, хотя подозрительно на него походил, «Война миров» Г. Дж. Уэллса тоже рассказывала об ужасном и неожиданном вторжении марсиан, от которого, однако, человечество было спасено в последний момент рукою Господа, такой же невидимой, как зародыши болезней, которые она распылила над планетой. Критика наглого британского колониализма стала в романе гораздо более меткой и тонкой, Уэллс должен был это признать. Правда, лучик надежды, появившийся в финале, все равно не помешал Сервиссу написать «Эдисоновское завоевание Марса», как он это сделал и в родной действительности. Как я уже объяснял, книжонка Гарретта П. Сервисса претендовала на то, чтобы стать второй частью «Войны миров», в которой герой, то и дело взывающий к мести, словно обиженная баба, летит к марсианам вместе с несносным Эдисоном. С целью высказать свое возмущение такой наглостью, а также подвергнуть уничтожающей критике роман Сервисса и объяснить ему, какое впечатление на самом деле производит его бесстыжий Эдисон, и отправился двойник Уэллса на встречу в упомянутом трактире. Уэллс наблюдал за этой встречей двух писателей, сидя за задвинутым в угол столом. Встречей, которую его близнец воображал как удар двух камней друг о друга, чтобы извлечь огонь, но которая в итоге пошла по другому сценарию. Из своего угла Уэллс увидел входящего себя, превратившегося во взрослого мужчину за тридцать, и шагнувшего ему навстречу Сервисса. С грустной улыбкой он наблюдал, как изначальная напряженность его близнеца постепенно исчезала под напором страстных и беспорядочных речей Сервисса, а особенно — под воздействием содержимого выстраивавшихся на столе, как на параде, все новых и новых кружек. К тому времени, когда они закончили обедать, алкоголь уже сделал свою работу, сблизив их до такой степени, что они казались родными братьями. Когда, спотыкаясь и хохоча, они покинули трактир, Уэллс последовал за ними. Однако они не стали брать экипаж, чтобы немедленно помчаться в музей, как поступили в прошлый раз. Нет, они ограничились горячими рукопожатиями, бурными заверениями в дружбе и бесконечными обещаниями скоро увидеться, после чего каждый пошел своей дорогой. Стоявший у дверей трактира Уэллс улыбнулся, почувствовав огромное облегчение. Все эти годы он жил, мучимый вопросом, изменил ли он будущее, и вот наконец получил этому подтверждение: они не поехали в музей, потому что там не было никакого марсианина. Уэллс уничтожил его во льдах далекой Антарктиды. Марсианин разлетелся на куски и бесследно исчез. Возможно, летательный аппарат и теснится среди сотен предметов, которыми битком набита Палата чудес, однако Сервиссу, очевидно, он не показался столь достойным объектом для показа, как марсианин, с которого и началось то, что потом произошло. Итак, на этом его воспоминания заканчиваются. Отныне, подумал Уэллс, довольной походкой направляясь к ближайшей станции, чтобы сесть в поезд до Вейбриджа, все, что случится с его двойником, станет сюрпризом и для него самого.

Пока писатель ехал в поезде, он размышлял над тем, спас ли он и своих товарищей, уничтожив Посланника. Было очевидно, что была спасена Джейн — та Джейн, из иной реальности, за которой он иногда следовал по лондонским улицам, когда она ходила в свои любимые магазины, или разъезжал на велосипеде в окрестностях Вустер-парка, чтобы наблюдать за тем, как она неизменно возвращается домой и попадает в объятия его двойника, и испытывать при этом странное чувство ревности и в то же время удовлетворения. Выходит, он спас ее для того, чтобы ее ласкал другой, злился он и снова и снова напоминал себе: тот, другой Уэллс, — это тоже он, и надо только радоваться тому, что его второе «я» так к ней относится, ведь его бы очень огорчило, если бы со временем он перестал ее любить, а такое могло бы произойти, сколько бы он ни рисковал жизнью, чтобы провести рядом с ней остаток своих дней. Спас он от той действительности и Чарльза, которого ему нравилось встречать у входа в какой-нибудь театр — просто так, чтобы полюбоваться на элегантного и состоятельного молодого человека, который улыбался знакомым ослепительной белозубой улыбкой, а иной раз даже услышать одну из его иронических сентенций по поводу того, куда идет страна, или на другую актуальную тему: словно Уэллс хотел таким образом стереть в памяти его прежний образ и не видеть больше, как грязный и взъерошенный Чарльз улепетывает по сточному каналу от страшных чудовищ. Точно так же он спас и Мюррея, и Эмму, и капитана Шеклтона с его возлюбленной Клер, и агента Клейтона, и кучера, чьего имени он не помнил… Да, где бы они ни находились, никому из них теперь не придется пережить марсианское нашествие. Они могут безбоязненно продолжать жить по-прежнему, что, впрочем, и делают. Ну а как же другие — их близнецы из иной реальности? — подумал он. Спас ли он и их тоже? Был ли уничтожен тот мир, исчез ли после того, как он ликвидировал Посланника в Антарктиде, или его действия привели к образованию развилки, еще одной ветви на пышном древе времени? Не оказались ли его товарищи в какой-то иной вселенной? Не стали ли они пленниками инопланетян? Конечно, Уэллс предпочел бы ответить на эти вопросы отрицательно. Ему хотелось бы думать, что с гибелью Посланника эта временная линия исчезла, растворилась без остатка. И если он прислонит ухо к стене, ограждающей Вселенную, то не услышит из-за нее страдальческих криков тех, кто по-прежнему находился в соседнем аду. Потому что ничего этого никогда не было.