Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов

— Есть, — соглашается Саша.

Погода продолжала быть дрянной, но изредка на короткое время проглядывало солнце. Рассказы подходили к концу. Надо было изобретать что-нибудь новое, что могло бы хоть немного поразвлечь в длинные вечера. Эврика! Леонидыч — застрельщик новых игр. Он и сейчас нашел чем поразвлечься.

— Загадайте какое-нибудь знаменитое или более или менее известное лицо, и я вам его отгадаю, — обращается он к нам. — Для этого я задам не больше пятнадцати — двадцати вопросов, причем на каждый заданный вопрос отвечают только «да» или «нет». Николай Карлович, хотите, я отгадаю у вас?

— Нет, нет, у меня отгадайте, Илья Леонидович, — перебивает Костя Кожин, комсомолец, один из лучших кочегаров «Челюскина».

— Все равно, — соглашается Баевский, — только скажи на ухо Николаю Карловичу, кого загадаешь, и отвечай точно. А вы, Карлыч, контролируйте его. Начали: [304]

— Жив?

— Да.

— Живет в СССР?

— Да.

— Политический деятель?

— Да.

— Член ЦК?

— Да.

— К спасению челюскинцев имеет прямое отношение?

— Да.

— Куйбышев?

— Верно, — вздыхает Костя, огорченный, что Баевский все сразу отгадал. — Ну, давайте еще, Илья Леонидович; сейчас вы наверняка так быстро не отгадаете, буду спорить, — разгорячился Костя.

Еще и еще загадываются известные люди древних, средних и новых времен, всех специальностей, и все-таки Леонидыч умелым расположением вопросов добирается до истины и отгадывает почти без промаха. Под известных людей подтасовывали Леонидычу ради шутки и никому не известных. У Леонидыча иссякали вопросы, а до прямого ответа докопаться было невозможно. Тогда он отказывался и просил назвать то лицо, которое было загадано.

— Михайлов! — смеются ребята.

— А кто он такой?

— Кочегар с «Красина».

— Фу, чорт! — сердился Леонидыч. — Ну, вот, и отгадай какого-то кочегара с «Красина», а потом может быть будете загадывать милиционера, который стоит на углу Невского и Садовой… Нет, довольно, я больше не хочу играть.

— Ну, Илья Леонидович, не обижайтесь, ведь скучно же так, когда вы все отгадываете, надо же немного и посмеяться, — упрашивали ребята.

Игрой увлеклась вся палатка, а через несколько дней ею занимался весь лагерь. Иногда даже снились вопросы: жив? умер? поэт? писатель? и так далее.

Игру в отгадки сменила игра в бега. На четырехугольном листе фанеры нарисован овал, спирально закручивающийся внутрь. Он разбит на 100 равных частей, из них на определенных участках поставлены препятствия. Игра состояла в том, что все лошади, участвующие в бегах, выставлялись на старт. Затем первый берет два кубика, бросает их и смотрит, сколько очков он получил. На это [305] число очков переставляется первая лошадь. То же делает за свою лошадь второй, третий и т. д. Каждому дается по четыре хлыста, и там, где ему выгодно, он может подхлестнуть свою лошадь и перескочить препятствие. Попавшим на препятствия часто приходится возвращаться обратно к старту. В игре могут участвовать от 5 до 10 человек. Как и все игры, и эта скоро приобрела в лагере права гражданства. Но ею в других палатках увлекались меньше, чем у нас: своих «ипподромов» там не делали, а приходили играть к нам.

Самолеты все ближе… Прилетели!

Каждый день с материка мы получали все новые и новые известия. Все уже и уже смыкали свою цепь отряды самолетов. Группа Водопьянова — в Анадыре, Каманина — в бухте Провидения, Слепнев и Леваневский — в Номе. Не сегодня — завтра стальные птицы будут реять уже над лагерем.

В эти дни усиленно шла работа на аэродромах. Вместо одного готовили три, чтобы избежать всяких случайностей от изменений ледовых условий: если поломает один или из-за бокового ветра нельзя сделать посадку на второй, то можно будет садиться на третий. Работали за недостатком инструмента в три смены, человек по 20 в каждой, с утра до позднего вечера.

Теперь уже прибытия самолетов можно было ожидать каждый день. Все они находились на расстоянии одного-двух перелетов. «Кто прилетит первым?» — часто задавали себе вопрос ребята. Больше склонялись на сторону Водопьянова, хотя ему и предстоял перелет длинный и трудный. От Анадыря до Ванкарема всего 2 1/2 — 3 летных часа, но полет через Анадырский хребет связан с большим риском.

Первым прорвался с Аляски Леваневский. Пролетел Уэллен, Сердце-Камень, остров Колючин и уже близок был к Ванкарему. Но ему пришлось попасть в густую полосу тумана, и самолет, обледенев, с высоты 2 500 метров «загнулся» у мыса Онман. Люди остались живы, самолет вышел из строя. После того потянулись в Уэллен Слепнев, Каманин, Молоков.

Вечером Отто Юльевич информировал лагерь:

— Как только погода будет более или менее летной, все три самолета прилетают сначала в Ванкарем, а затем в лагерь.

Утро 7 апреля. Сегодня проснулись все необычно рано: «как погода, летная?» Летной назвать погоду было нельзя: слабовата [307] видимость; но и нелетной ее тоже назвать нельзя было. С известным риском лететь можно…

— Нет, Николай Карлович, вам, видимо, все-таки завтра придется отдневалить. Вы до тех пор не улетите, пока не отбудете своей очереди дневальства, — шутил Илья Леонидович.

К 10 часам утра стало известно, что все три самолета вылетают в Ванкарем, а потом и в лагерь. Первая очередь была готова к отлету и с сопровождающими отправилась на аэродром. Все, кто не отлетал, занялись на аэродроме подчисткой заструг и сшибанием отдельных льдин. Взоры отлетающих были направлены к лагерю. «Задымит или не задымит лагерь? — гадали они. — Задымит — Значит самолеты перелетели в Ванкарем и вылетают в лагерь; не задымит — значит полет отменен».

Вскоре над лагерем показался густой столб дыма.

«Вылетели!» — вырвалось как-то сразу у всех из груди.

Шли минуты… Теперь все тоже вглядывались в сторону лагеря, [308] но уже поднимали головы вверх, ища в небе прилетающих самолетов.

Вдали за лагерем показалась чуть заметная точка.

«Нашел и летит прямо на лагерь!» — раздались голоса.

Точка с каждой минутой делалась все больше и больше. Через несколько минут над аэродромом с шумом пролетела новенькая американская машина. Спустилась ниже, сделала один круг, затем второй, но, видимо, на посадку итти не решалась — боковой ветер сносил машину в сторону. В третий раз повел ее летчик, ушел далеко в глубь аэродрома и, видимо, решил во что бы то ни стало приземлиться. Все меньшее и меньшее расстояние отделяло ее от площадки, ветер попрежнему сносил в сторону. Мотор выключен, лыжи коснулись площадки, машина чуть подпрыгнула и опять пустилась с большой скоростью, устремляясь вперед и оставляя за собой клубы снежной пыли. Площадка оказалась недостаточной для такой быстрой машины. Имея еще значительную скорость, она дошла до конца площадки, затем начала «считать» ропаки. Наконец силы ей изменили, вперед не пускала гряда торосов, и самолет, как подбитая птица, остановился, подпирая себя левым крылом.