Сборник Поход «Челюскина» - Коллектив авторов

Я бросился к выходу. За порогом норд-ост зло стегнул меня по лицу. Темный силуэт капитана маячил у свежей гряды ропаков.

— Сюда! — порвал он. — Жать начинает. Я подбежал.

В воздухе стоял скрип выворачиваемых льдин, встающих на дыбы, [291] шумно осыпающихся мелкими осколками. Два ледяных поля испытывали свою крепость, напирая друг на друга. Вздыбливаясь в наторошенные горы, большие глыбы льдин становились на ребра.

Мы с капитаном оттаскиваем предметы нашего хозяйства, оказавшиеся вблизи сжатия: весла, концы, блоки.

— Ну, кажется, сейчас прекратится, — сказал Владимир Иванович.

И в самом деле: наторошенная гряда замирала.

Но это была только передышка. Словно набравшись свежих сил, лед мощно пошел опять, с визгом и скрежетом сокрушая целое ледяное поле. Бежали огненные змейки — ширились трещины. На льду выступала вода. Приподымались громадные массивы. Они, как великаны, напирали друг на друга и здесь же находили себе конец. Торошение подступало к бараку и палаткам, одновременно кусками отсекая громадные глыбы от обоих ледяных полей…

И вдруг темные силуэты людей показываются на вершине гряды. Они ловко, как акробаты, прыгают со льдины на льдину в этой кромешной тьме, рискуя не ногой или рукой, а жизнью. Под ними [292] дышит лед, сталкиваются громады, но они спешат… Спешат к нам на помощь.

Вот вспыхнули в ящиках спички, перетертые нажимом льдов. Голубой свет на мгновенье озаряет упрямые лица борющихся за жизнь людей.

Люди отбирают горючее в бочках. Оттаскивают ящики, бревна. Дружной цепью под бодрое: «Раз… два… дернем… ходом… пошел…» тянут вельбот, прорубив в гряде торосов проход в сторону лагеря.

И вельбот, который мог обеспечить нам спасение на случай весенних разводий, накрененный на правый борт, царапая осиновые катки, шел, как живой, под усилием множества рук.

Выкорчевывали бревна смятого барака и тросом, разойдясь в ряд, тащили их к месту постройки нового камбуза.

Куча вещей, спальные мешки, малицы, вытащенные из барака, разбросанные в беспорядке по снегу, напоминали о только что происшедшей схватке.

Когда рассвет распростерся над лагерем и льдами, сжатие кончилось. Льды были побеждены. Усталые, но гордые одержанной победой, люди расходились по палаткам. [293]

Геодезист В. Васильев. В эти дни

Нас жало и будет жать, — так сказали мы, когда пришлось переселяться из барака в палатки. Еще несколько часов назад все было тихо и спокойно. Палаточный лагерь и барак спали крепким сном. Никто и не думал, что так быстро придется покинуть обжитое помещение и разместиться в низеньких палатках.

«Нищему собраться — только подпоясаться», — говорит русская пословица. «Переселяться, так переселяться», — шутили мы. Забрали спальные мешки, матрацы и побрели на новые квартиры.

Седьмой и последний

Четырехполосная, датского типа, палатка больше чем на полметра вросла в лед. Стены и крыша ее обсыпаны снегом, а вокруг железной трубы резко выделяется черное пятно от обтаявшего снега и обгорелого полотна. Со стороны входа — окно. Да, окно, [294] и самое настоящее. Не верите? Как хотите! Чем полдюжины фотопластинок, вставленных в фанерную раму, не окно? Низкий, узенький вход. Чтобы войти в палатку, надо согнуться «в три погибели» и вкатиться валиком. Так приходится поступать каждому, кто входит в палатку: толстому и тонкому, высокому и низкому.

То же пришлось сделать и мне, когда я входил в будущую свою «обитель».

— Ты тоже в нашу палатку? — раздалось несколько голосов.

— Да, — отвечал я.

— А разве в других палатках нет больше мест? — Нет.

В самом деле, все палатки были укомплектованы доотказа, а некоторым товарищам пришлось даже ставить новые.

В палатку я вселился седьмым и последним. Семь человек, семь спальных мешков, семь малиц, семь кружек, семь ложек — все по семи. Все вместе — одно целое, семья с главой семьи — старостой. Так начали мы жизнь в низенькой и с виду неуютной палатке.

Да, не красна была наша палатка.

А между тем какой отдых и развлечение каждый из нас находил здесь после трудового дня! Не гостиница, а все же посредине палатки разостлан коврик. Самый настоящий коврик. Случайно оказался выброшенным на лед, и вот сейчас он в нашей палатке.

Есть у нас и стол. Совершенно новенький, всего несколько дней был в употреблении. Из лучшего соснового чурбака, только что отпиленного от бревна. Да, такого стола ни в одном мебельном магазине не найдешь, тем более на льдине, в Полярном море.

А ложки? Настоящие столовые ложки. Каких-каких у нас только не было! Их-семь, и ни одна из них не похожа на свою подругу. Одна — гофрированная металлическая, специально сделанная из консервной банки. Другая выделана из лучшего ясеневого дерева, — такое дерево часто за границей на весла идет. Третья — алюминиевая, с одного из ленинградских металлозаводов. А ложка, сделанная из соснового полена, разве не красавица среди остальных? Все эти вещи можно оценить только здесь, на льду. Это не то, что на материке, где можно любую вещь купить за деньги.

А обеденная и чайная посуда, разве не украшала она быт в нашей палатке? Взять хотя бы оцинкованное ведро, в котором получался суп с камбуза. А детский эмальированный горшок под [295] чай, а алюминиевая маленькая миска или миска из-под рыбных консервов? А чайник из керосинового бидона?

По стенкам прибито несколько полочек. Верх палатки и вход, сбоку от которого стоит камелек, задрапированы четырьмя одеялами. Пол в один ряд устлан фанерой и покрыт четырьмя матрацами. Так выглядела палатка к моему приходу.

День в лагере

Начинался новый этап нашей коллективной жизни.

День прошел в заготовке дров и угля для камелька. Были намечены дневальные по палатке на каждый день. Дневальство началось с меня.

Наступил вечер. «Летучая мышь» слабо освещала палатку, но нам сегодня и не нужно яркое освещение — из-за хлопот с переездом и благоустройством мы вес достаточно устали и рано улеглись спать. [296]

Шесть часов утра. Одеяла покрыты густым инеем. Температура упала ниже 20°. Все в палатке сковано леденящим холодом. Вода, заготовленная на утро, замерзла — в ведре сплошной кусок льда. Утренний рассвет слабо пробивается сквозь окно. Надо вставать, разжигать камелек, готовить утренний чай и завтрак. По вставать не хочется: не очень большое удовольствие выходить из согретого спального мешка и окунуться в леденящий холод. Хотелось, чтобы в палатке было так же тепло, как в спальном мешке. Но этого нет и не будет до тех пор, пока кто-нибудь из нас не разожжет камелек. А кто должен встать первым? Конечно дневальный. С этим приходилось мириться, ничего не поделаешь.