Шерас - Дмитрий Стародубцев

Молодые люди успокоились и вновь увлеклись друг другом, так что помощник Идала, несколько растерявшись, приложил пальцы ко лбу и поспешил оставить грономфских беглецов наедине.

Зирона была довольна собой, ибо к роли, которую ей предстояло сыграть, она подготовилась самым добросовестным образом. Все, что требовалось, она сегодня блестяще исполнила, и никто, даже самые доверенные служанки Андэль, не заподозрили подмены. Теперь Зирона прогуливалась по самым великолепным покоям Дворца Любви, еще утром принадлежавшим прекраснейшей люцее Авидронии, разглядывала статуи и картины, что-то напевая себе под нос. Два раза она окуналась в бассейн с теплой ароматической водой, три раза примеряла плавы своей подруги, бесчисленное количество раз использовала сказочные благовония, которых у Андэль было столько, что хватило бы на несколько грономфских акелин.

Было тихо, и никто не беспокоил девушку. Это могло означать только одно: Андэль удалось бежать и сейчас она, верно, уже находилась где-нибудь на корабле, упрямо рассекающем воды великой Анконы.

Однако она чувствовала: опасная игра затянулась. Пора уходить. Зирона лишь ждала смены стражи, когда могла бы, не вызвав подозрения, покинуть восьмую раковину, сделав вид, будто всего лишь посещала высокопоставленную подругу

Вдруг люцея обратила внимание на альков, который ранее обходила стороной, и подумала, что было бы непростительно не испробовать прелестей самого мягкого ложа Авидронии. Девушка подбежала к нему и отбросила в стороны шелковые полы, собираясь со всего маху пасть грудью на роскошные покровы. Однако в последний момент она вынуждена была удержаться, открыв от изумления рот. На расшитых серебром пуховичках и на тончайшем покрывале из розового тоскана аккуратно лежали невиданной красоты драгоценности. «Ах!» — Зирона всплеснула в восхищении руками. Она поняла, что перед ней украшения Андэль: своим великолепием, ценой и количеством они, несомненно, превосходили все драгоценности люцей Дворца Любви.

Зирона немного постояла в нерешительности. Однако вскоре она не удержалась и схватила тяжелое изумрудное ожерелье. Надев его, люцея вдела в уши лотусовые серьги, потом в ход пошли браслеты, осыпанные бриллиантами, и, в конце концов, она украсила волосы крупными алмазами.

Теперь Зирона в полной мере могла почувствовать себя люцеей «восьмой раковины», возлюбленной Божественного, почти богиней.

Ах, как сладко томится сердце! Ах, как хочется оказаться на месте Андэль! Разве променяла бы она тогда всё это великолепие и любовь величайшего из людей современности на побег с каким-то безрассудным воином, к тому же и не эжином? Нет, никогда!

Тут за дверью послышались мужские голоса и лязг оружия. Застигнутая врасплох, девушка растерялась и так и осталась стоять посреди покоев, облаченная в чужие драгоценности.

В помещение ворвались вооруженные воины — часть в вишневых, часть в белых плащах. Всего человек тридцать.

— Кто ты такая? — угрожающе спросил айм Вишневой армии.

Люцея едва не упала, потому что ноги у нее как-то странно задрожали и онемели.

— Я — Зирона, люцея Дворца Любви, — выдавила она, чувствуя, как жарко пылают ее обнаженная шея и грудь.

Несколько воинов бросились в стороны и внимательно осмотрели все углы и ниши. Даже заглянули в альков. «Никого», — сообщили они Вишневому сотнику.

— Что ты здесь делаешь, где Андэль?

У девушки всё поплыло перед глазами. Кровь ударила в виски.

— Андэль попросила меня побыть здесь некоторое время. А где она сама — я не знаю…

Вишневый посмотрел с откровенным недоверием. Взгляд его был мерзкий: злобный, презрительный.

— И ты думаешь, что я тебе поверю? Или я похож на несмышленого похотливого самца, юного и безмозглого, у которого вместо головы — котел с бурлящим семенем, и ему можно говорить всё что угодно, лишь бы платил? Веришь ли, моя милая, я им когда-то был, но прошли годы, и однажды я понял, что ваши женские слова — все до последнего звука — состоят из бесстыжей лжи и не стоят ровным счетом ничего, кроме хорошего удара плети…

Люцея сжалась. Никогда в жизни с ней никто так не разговаривал. Слезы ручьем полились из ее глаз.

Не обращая на это никакого внимания, Вишневый продолжал:

— Посмотри сюда, рэмью! Это плащ Вишневой армии, а это хвостики айма. Напряги, как можешь, свой мышиный разум. Следует ли меня обманывать? Следует ли подвергать угрозе свою свободу и саму жизнь ради чужых предательских помыслов?

Вишневый сделал шаг вперед, приблизившись к ней вплотную. Зирона почувствовала на своем лице его горячее дыхание. Он держался так, будто был готов в любое мгновение ударить ее.

Девушка уже не в силах была что-либо отвечать, едва ли понимая значение обращенных к ней слов. Только слезы струились по ее щекам.

— Постой! — окликнул Вишневого до боли знакомый голос. — Так ты ничего не добьешься.

Несколько воинов расступились, и вперед вышел белоплащный воин с хвостиками десятника на плече. Зирона узнала Одрина, своего любовника, и в ее глазах вспыхнула радость: она решила, что пришло спасение.

И правда, Одрин бережно обнял девушку, прижав ее разгоряченную головку к своей груди.

— Не бойся, любимая. Успокойся, всё позади, — ласково зашептал дорманец. — Этот Вишневый не так страшен, как хочет казаться. На самом деле он честный белит, благородный муж, добрый семьянин. По вечерам его дети садятся к нему на колени и больно треплют за нос и за уши, зная, что он всё безропотно стерпит, потому что слишком мягок и безответен. Тебе совершенно нечего опасаться. Нет, конечно, он костолом, живодер и убийца, от рук которого пострадало немало всяких разбойников и подлых доносителей. Но ведь это работа, просто работа, во благо наших граждан и во имя нашего божественного правителя. К тому же ты ни в чем не виновата, правда?

— Правда! — отвечала люцея, понемногу успокаиваясь.

— Вот. Поэтому послушай меня, рэмью, внимательно. Дело крайней важности, и от тебя зависит судьба многих людей — твоя собственная, его, его и даже моя. Ведь речь идет о люцее «восьмой раковины», возлюбленной самого Божественного! Сейчас ты соберешься с духом и расскажешь нам все, что знаешь. А потом с легким сердцем пойдешь к себе, будто ничего не произошло. Да еще и получишь пару золотых. Ведь так, Сюркуф? Мы готовы заплатить три, нет, — пять инфектов этому нежнейшему невиннейшему созданию?

— Конечно! — буркнул Вишневый внезапно подобревшим голосом. — Берктоль заплачу.

— Целый берктоль. О, добряк Сюркуф, ты, как всегда, непостижимо щедр.

Одрин послал Вишневому легкий уважительный поклон и вновь обратился к люцее: