История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский

если скажем, что к концу XVI века количество евреев в Западной Руси уже приближалось к сотне тысяч, большинство которой составлял голодный, а следовательно, тем более хищный пролетариат.

Так называвшийся «жидовский збор» в эту эпоху представлял общину, которая имела свой молитвенный дом, или синагогу, и свое кладбище; очевидно, она соответствовала церковному приходу у христиан. Общину эту составляли все местные еврейские домовладельцы, следовательно, люди оседлые. Во главе ее стоят выборные старшины, которые, собственно, ведались с правительством и заправляли делами общины. Те же старшины совершали внутри ее суд под председательством ученого теолога или раввина; главную же обязанность такого теолога составляло объяснение Библии и Талмуда и обучение сему последнему лиц, готовившихся к ученому званию. Кроме раввина и старшин, служебными лицами в жидовской общине, состоявшими на жалованье, были: кантор, отправлявший пение и чтение Библии в синагоге; школьник — смотритель за синагогой и вместе род пристава по судебным делам, и резник, который занимался убоем скота и птицы, назначавшихся в пищу. Расселение жидовства по Западной Руси совершалось в непосредственной связи с их общинным устройством. Старейшие и значительнейшие общины, как Гродненская, Брестская, Трокская, Луцкая и прочие, высылают от себя поселения или колонии в разные стороны, преимущественно на восток. Эти колонисты, занимающиеся мелкой торговлей, арендами и тому подобным, проживают в данной местности как бы временно и в случае какого столкновения или притеснения прибегают под защиту своей главной общины, которая вступается за них перед властями и оказывает всякую поддержку. А потом, когда колония достаточно увеличится, то, улучив удобное время и найдя себе покровителей между местными властями, она выхлопатывает разрешение построить собственную синагогу и устроить свое особое кладбище. Таким образом, колония превращалась в самостоятельную жидовскую общину. Этим путем жидовство постоянно и неуклонно распространяло черту своей оседлости и сеть своих поселений раскидывало на всю Западную Русь.

Не ограничиваясь собственно великокняжескими городами и имениями, евреи уже в первой половине XVI века появляются на землях бывших удельных князей и знатнейших вельмож, каковы князья Пинские, Кобринские, Острожские и некоторые другие. Хотя и прекратилась династия Ягеллонов, главных покровителей и насадителей жидовства в Западной Руси, оно умело обойти и последующих за ними королей выборных, то есть выхлопатывать у них подтверждение и расширение своих прав и привилегий. Такие льготные грамоты выдавали им и Генрих Валуа, и Стефан Баторий, и Сигизмунд III. Литовский статут 1588 года уже благосклоннее относится к жидовству, чем Статут 1566 года, и отменяет некоторые их ограничения; ибо многие знатные вельможи уже поддались вкрадчивости и услужливости жидов, занимают у них деньги, вводят их в свои имения в качестве откупщиков, посессоров и арендаторов, без труда получают от них свои доходы, предоставляя им на жертву своих подданных, — и, естественно, становятся их усердными покровителями. В числе подобных вельмож-покровителей является известный глава литовских протестантов Николай Рыжий Радзивилл, воевода Виленский. Так, в 1573 году жмудская шляхта горько жалуется своему старосте Яну Ходкевичу на то, что Николай Радзивилл в своей волости Шавленской на пограничье с Пруссией «мытные комары» отдал в аренду жидам; а сии последние со всех и со всего берут мыто и, вопреки шляхетским привилегиям, даже с того, кто везет из Пруссии что-либо на свою потребу.

Выше мы видели, как отзывается о евреях литвин Михалон. Теперь посмотрим, какими представляет их польский поэт Кленович, живший во второй половине XVI века, состоявший некоторое время при люблинском суде и в этой должности имевший возможность близко наблюдать еврейские нравы. В своих превосходных произведениях он не раз касается еврейства и всегда изображает его одинаковыми, резкими чертами.

Остановимся несколько на этих чертах.

В латинской поэме Roxolania, исполненной, как мы сказали, многих идиллических картин, Кленович набрасывает приблизительно такую характеристику львовских жидов: «Здесь лживый обрезанец невозмутимо обитает грязные предместья и зловонные жилища. Тут его синагога оглашается сиплым ревом и разнообразным мычанием, выпрашивающим у неба ниспослания всяких даров. Может быть, ты спросишь, что делает жид в этом славном городе? А то же, что делает волк, попавший в полную овчарню. Посредством долгов к нему попадают в заклад целые города; он утесняет их процентами и сеет нищету. Червь медленно точит дерево и понемногу снедает дуб, но быстро заводит гниль. От моли погибают ткани, от ржавчины портится железо. Так непроизводительный жид снедает частное имущество, истощает общественные богатства. Поздно брались за ум разоренные государи и начинало стенать государство, наученное бедствием. Оно повержено долу, как тело, лишенное крови; нет более сил и жизненных соков».

В другой своей латинской поэме, сатирического характера, озаглавленной «Победа богов» (Victoria Deorum), он следующими словами очерчивает деятельность еврея: «Тем временем жид лихвою обременяет значительные города, с удивительной изворотливостью гоняясь за низкою корыстию. Он торгует всем: водой, воздухом, покоем, правом. Всюду он проникает с своим торгом, чтобы расставить свои корыстные сети, и угождает власть имущему; чиновники обдирают его, а он грабит их в свою очередь. Даже казна государственная (fiscus) не безопасна от его изворотов; так сильно ослепляет всех золото. Таково это Авраамово племя; вот его подражание нравам и справедливости прародителя!»

В третьей, уже чисто сатирической, и притом польской поэме, озаглавленной «Иудин кошель» (Worek Yudaszow), Кленович осмеивает разные пороки своих современников, и тут между прочим рисует образ ростовщика. Он сравнивает его то с ненасытной пиявкой, то со слепнем, который, вцепясь в конскую шею, пьет из нее кровь целый день, не обращая никакого внимания на то, что конь машет головой и хвостом и брыкает ногами; то уподобляет его мифическому африканскому змею-дракону, который с дерева подстерегает слона, бросается на него неожиданно, обвивает все его тело, а голову свою прячет в его же носу и затем высасывает его кровь. Тщетно слон пытается освободиться от кровопийцы, пока, изнемогши, падает мертвым на землю и вместе с тем давит своего врага. Далее, сравнивая лихву с семенами, которые поселянин бросает в землю, чтобы получить их обратно во много крат большем количестве, поэт распространяется о тех трудах, переменной погоде и всяких бедах, которым нередко подвергается земледелец. Тогда как «жадный ростовщик жнет лето и зиму и лихвой сеет лихву. Он не обгорает, не мерзнет и не мокнет в поле, а сидит себе у окна своей квартиры. Или на толкучем рынке все высматривает грязный жидовин в кафтане и низкой шапочке, с красным лбом и горбатым носом, и говорит, как попугай, утиным голосом. Он начинает свой гандель свертком шафрану; а потом