Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

она споткнулась и полетела по ступенькам в опустевший ныне большой коридор, из него на кухню и в кладовую, вдруг не менее опустелую. Там она схватила холодные примочки, миску посоленной теплой воды, бутыль вина и понесла их на подносе в спальню Анны.

Ожидалось, что находящаяся внутри девушка будет взвинченной и рыдающей. Обнаружилось, - она бессистемно мечется, страдая от бессильной злости. Анна носилась по комнате, присваивая Джорджу все порочные определения, какие Вероника когда-либо слышала, не упоминая о неизвестных ей наименованиях.

Вероника сразу сделала то, что Анне в горячую голову не пришло. Она забаррикадировала дверь.

'Прополощите этим рот, Анна, и затем сплюньте в умывальник'.

Анна поперхнулась вином и возобновила брань в адрес зятя.

'Вероника, как он смеет? Насколько Джордж злобен, злобен, алчен и труслив! Что я сделала ему, из-за чего он должен так меня обижать? Из-за чего он должен желать причинить мне боль...что он и сделал. Я видела на его лице...' Анна поежилась и припечатала к Джорджу эпитет, усвоить который могла лишь от своего отца, Творца Королей.

'Анна, сидите спокойно...' На запястье девушки виднелись глубокие красноватые царапины, похожие больше всего на следы от веревки. Веронике подумалось, - скоро они сменятся безобразными синяками. 'Анна, вам очень больно?'

'Немного. На самом деле, больше всего болит рот'. Анна осторожно прикоснулась пальцем к рассеченной губе, высунула кончик языка, попробовала губу им и поморщилась.

'Чертов ублюдок', - выплюнула она. 'Но как он недальновиден, как глуп! Неужели Джордж считает, что я буду молча сносить его плохое обращение?'

Вероника никогда не думала, что Анна способна на такую ярость, и поняла, ей хотелось бы растягивания состояния страха у подруги на более продолжительный период. Страх делал людей осторожными, а гнев, подобный бушевавшему сейчас, был опасен, имея все возможности, дабы привести к катастрофе.

'Когда я скажу Ричарду...' Анна подняла на Веронику взгляд, произнеся с горьким удовлетворением: 'Тогда он заплатит. Да, он заплатит! Пусть отвечает перед Ричардом, если Джордж думает, что передо мной отвечать не надо. Ему и не придется, уверяю, все будет так, как милому зятю угодно!'

Вероника с беспокойством смотрела на подругу, осознавая, что та же мысль обязательно должна прийти в голову Джорджа, сразу, как только он успокоится.

'Анна...' - прошептала она, резко оседая на краешек кровати. Сейчас младшая леди Невилл представляла для Кларенса двойную угрозу. Угрозу его обладанию землями Бошамов, которые Джордж вожделел с неистовой страстью. И угрозу его благополучию, даже безопасности, в случае, если Анна решит заговорить, поведать Ричарду и Его Величеству, как плохо Кларенс с ней обращался. Заговорит она обязательно. Джордж должен принять это во внимание.

'Дорогая, этот человек - предельно опасен...' Вероника подыскивала точные выражения, но не смогла их найти. 'Разве вы не боитесь его, не боитесь того, на что он способен?...'

'Согласна, я испугалась...там, в светлом зале', - с неохотой ответила Анна. 'Но я опасаюсь его не так, как боялась из-за Маргариты Анжуйской или из-за Ланкастера. Джордж не так умен, чтобы быть по-настоящему жестоким. Он не продумывает свои шаги на достаточно продолжительную перспективу и абсолютно не кажется способным предвидеть последствия совершаемых действий. В течение всей жизни, не напортачив, ему удалось сделать только одно - точно выбрать время, дабы оставить моего отца ради Неда. Большую часть времени Джордж жадно хватает то, что ему приглянулось, а затем запоздало изумляется, когда события разворачиваются не так, как ему представлялось! Подобный человек вряд ли может внушить страх'.

Вероника не согласилась. Она вспомнила, как Анна однажды сказала о порывистости Ричарда. Это определение пришло на ум, когда девушка подумала, что Джордж переменчив. Его поворачивало, словно флюгер на сильном ветру, и он ярко демонстрировал поистине пугающую склонность размышлять над внушающими другим подозрения неверными действиями. Такая личность прекрасно может совершить в минуту гнева нечто непоправимое, нечто никак не обдуманное, о чем, вероятно, потом станет сожалеть. Когда будет слишком поздно. Милостивый Боже, как же Анна не может понять, насколько опаснее Джорджа делает его неспособность, как она заметила, оценивать последствия своих действий?

Когда в конце августа Эдвард пожаловал Джорджу владения, ранее принадлежавшие ланкастерцу графу Девону, Анна испытала потрясение. Она порадовалась за Изабеллу, но для зятя пожалела бы и одного шиллинга. У нее совсем не было иллюзий, что приобретение этих земель сделает Джорджа менее алчным по отношению к имениям Бошамов и Невиллов. Чем больше кормить свинью, тем больше животное хочет есть, горько заметила Анна Веронике, согласившейся с ней, но предупредившей, - такие вещи следует говорить лишь в стенах ее спальни, если озвучивать их кажется необходимым.

Как бы то ни было, наступила благословенная пауза, ибо Джордж снова уехал на запад - смотреть на полученные земли. Когда август перешел в сентябрь, Анне показалось, что время в ее жизни замерло, застыв в форме бесконечного ожидания. Она ставила свечи, чтобы все у Ричарда на севере шло хорошо, молилась, чтобы он скорее вернулся из Йоркшира.

Удача закрыла для Анны свой счет 5 сентября. Это был четверг, двадцатый день рождения Изабеллы. Вскоре после повечерни домашних Джорджа охватила суета, связанная с неожиданным прибытием их господина. Он привез супруге великолепный кулон с обрамленным золотом рубином. Свояченнице - долгий оценивающий взгляд и насмешливую улыбку.

В последовавшие дни герцог находился в подозрительно приподнятом настроении. Анна настороженно следила, как демонстративно нежен был Джордж к ее сестре, подшучивал над ней, смеялся над своими собственными шутками и вынуждал родственницу ворчливо признавать, - свойственное семье Йорков очарование распределилось не только между Ричардом и Эдвардом. Он даже обращал часть этого обаяния на саму Анну, хотя той оказывалось тяжело удерживаться от плевка в его физиономию. Прошедшее лето заставило девушку возненавидеть Джорджа с силой, прежде ее ненависть не питавшей. Покойный Эдуард Ланкастер, воспоминания о котором больше не омрачали жизнь Анны, снискал меньше ненависти, чем ухитрился