Увечный бог - Стивен Эриксон

  Многие годы, еще тогда, когда ногти ее не искрошились о препятствия, не покрылись кровью из царапин, Улыба видела сон, носила его с собой словно жемчужину в разбитой раковине. Однажды она станет матерью, даст жизнь двойняшкам. Двум девочкам, визгливым и буйным, как все девчонки. Они будут играть на пляже под зорким ее оком.

  А потом тьма, унылое время года - серые небеса, сердитое море - и какая-то старуха придет к ней. "Рыба ушла", скажет она. "Нужно ублажить духов. Выбери одну, мать, и сделай даром для народа, даром голодным волнам". И она отвернется, позовет дочек в хижину.

  Они были низкого рода. Все семейство. Муж и отец близняшек пропал, умер, наверное. Все легло на ее плечи. Благословить одного ребенка, проклясть другого. Но найти доводы можно всегда, было бы желание. Она отлично это знает.

  Ночь злого ветра, залитых морскими брызгами костров. Улыба выходит, держа в руках ножи. Она убьет всех старейшин с их голодом, с их слабостью - уже не ловят рыбу, вся власть исходит от угроз и пророчеств насчет злобных, мстительных духов. Да, она покажет им злобного, мстительного духа, и дары голодному морю ублажат тысячу духов пучины.

  Сон приходил, словно капал на язык мед, полный соков удовольствия и удовлетворения. Она подозревала: такие сны есть в сердце каждого. Грезы о правосудии, о воздаянии, равновесии. И, конечно же, горький привкус знания: это невозможно, чувство самосохранения восстанет, сокрушая сон, хрупкие его косточки, робкое сердце - но не угасит навеки восторга, сладостной надежды.

  Брось в колодец монетку, обвей шарфом придорожный камень, пляши задом наперед на кургане... мир полон волшебных мест, приманивающих наши желания. Империи проводят лотереи, объявляют игрища, выделяя героев среди простого народа... "И все бегут наперегонки, грезя... Стойте. Оглянитесь. Боги, оглядитесь! Если мы желаем лишь бегства, что можно сказать о нашем мире? Нашей деревне, нашем городе, нашей жизни?

  Мы бесстрашны во снах. Что - ох, что говорит это о нас?"

  Итак, дети забыли про игрушки. Она не удивлена. Она помнит, как сидела с единственной игрушкой, но напротив не было никого. Где была сестра? Ее забрали. "Но как мне играть?"

  "Дочка, ее забрали очень давно. Ты даже помнить не можешь. Иди играй со Скеллой".

  "Скелла благородная, она мной командует".

  "Такова жизнь, дочка. Привыкай".

  Во сне она убивает Скеллу последней.

  Братья Каракатицы были на стене, когда это случилось. Он помнил потрясение. Город проигрывал. Братья погибли, его защищая. Солдаты Хенга во вратах, перебираются через завалы, выскакивают из пыли, завывая словно демоны.

  Вот и уроки. Нет непробиваемых стен. Смелый духом может умереть так же легко, как трус. Хотелось бы поверить, что это не так, что мир - не сплошная сумятица. Что детям можно позволить играть, не заботясь, что будет с ними потом. Играть, как он с братьями, не понимая иронии. Они нападали друг на друга с деревянными мечами, защищая мусорную кучу за рыбной коптильней, умирая, словно герои воображаемой "решительной битвы", отдавая жизнь ради тучи мух, визгливых чаек и груды пустых раковин. Где стоит на коленях беспомощная дева или еще что.

  Дева, украденная корона, драгоценность в глазу богини. Они сплетали чудные истории о своих похождениях, правильно? Длинными зимами, когда серое, больное небо, казалось, желает упасть и навеки раздавить город, в котором они жили и умирали, играя в эпос.

  Небрежный пинок вырвал его из детства. Но игры он не забыл. Они живут внутри и будут жить до последнего дня.

  "Дева, украденная корона, драгоценность в глазу бога. Умереть за что-то стоящее. Всего лишь. Карак, ты последний брат, и у тебя это может получиться. Другие не смогли, не дожили до конца эпоса. И ты несешь их здесь, на спине, мальчишек с горящими лицами. Несешь. Проносишь мимо бесполезных смертей на стене, на мелкой войне. Несешь туда, где им следовало бы быть.

  Мы идем умереть не напрасно. Что, нет вопросов?

  Нужно было вам увидеть наши решительные битвы. Это было что-то".

  Корабб думал о Леомене Молотильщике. Не то чтобы ему хотелось, но этот злой, лживый ублюдок-убийца похож на друга, которого тебе уже не хочется видеть, а он лезет и лезет с дурацкой ухмылкой на роже. Он тоже покрыт пылью, непонятно, почему. Да ему и не интересно.

  Вот что бывает, если верить в людей. Во всех людей с горячими, пылающими лбами, когда вокруг ни капли воды. Один такой спалил город. Попытался убить пятьдесят миллионов человек или сколько их было в И'Гатане, когда армия ворвалась и храм загорелся и голова жреца катилась по полу, словно мяч с нарисованным лицом.

  Кораббу хотелось быть добрым. Он вырос именно с такой мечтой. Мир был плохим, и он хотел стать хорошим. Глупо? Что там говорил учитель, когда выкрикивался досуха и комкал в кулаках клочья собственных волос... а как его звали? Плеш? Он смотрел на юного Корабба и рычал: "Хороший? Ты не знаешь смысла слов. Да ты самый плохой ученик, которого я видывал за всю учительскую стезю!"

  Это было здорово. Не особенно добрая стезя выпала старому Плешу. Именно он был самым скучным человеком в селении, потому его и выбрали учителем. Юнцы доставляли столько хлопот, что старшие решили: их нужно заговорить, пока не станут неподвижными тушами, пока глаза не выкатятся словно мраморные шары.

  Но эти кулаки с клочьями волос. Необыкновенно. Птицам пригодилось бы для гнезд. Что ж, возможно, старый Плеш был забавен - с таким красным лицом, бегающий вокруг стула.

  Леомен оказался не лучше. Удача Корабба? Да посмотрите на неудачных учителей.

  Он вспомнил день, когда заставил мать плакать. Братья Гефан дразнили его - уже не припомнить, за что - а он догнал их, помял самую малость, а потом связал веревкой всех четверых и притащил домой. Лица были красными как разбитые тыквы. - Ма! Свари это!

  Явился Хрунтер Гефан, чтобы забрать отпрысков. Имел наглость угрожать Кораббовой матери, и поскольку отец, Кенарабб, был на войнах, стоять перед свиномордым громилой пришлось Кораббу. Но мать варила суп... Когда голова Хрунтера оказалась в горшке, места для братьев не оставалось. Они потом рассказывали, от него три недели воняло луком.

  Из-за разлитого супа мать и плакала. Ну, то есть Корабб понял потом. Почему бы еще? Им пришлось уехать подальше от клана Гефан, но новые соседи оказались лучше. И если однажды Гефана убили, что же, не нужно было залезать под движущийся фургон. Корабб пару раз ударил его ногой по башке, но причина трагедии была не в этом. Да Гефана никто особенно не любил - хотя Кораббу не стоило говорить так, защищаясь на суде.